Вечер. Тихо. Улица прямо вниз
к морю выходит. Безлюдно. Город
окнами жёлтыми смотрит. Огни.
Свет фонарей. Поднятый ворот

чёрного в тон горизонту пальто.
В руку рука. Шаги. Нас двое.
Здесь и сейчас. Этот город пустой
дарит из звуков лишь шум прибоя.

Снова я неудел,
сплю до обеда и
молча смотрю на мел
снега. В себе таит

что-то угрюмый фон
неба, чья серость есть
серостью сна. Балкон,
дым сигаретный. Вес

сумерек всё сильней,
всё ощутимей. От
их густоты во мне
хочет проснуться кот

чёрный. Его зрачки -
суть темноты. Они
вместо моих почти
видят вдали огни.

Этот город был к нам очень вежлив и добр
с самой первой секунды при встрече и до
взгляда вслед, когда сердце, цепляясь за мысль
возвращения в будущем, точно взаймы
наполняется чем-то похожим на вату.
Мы вернёмся туда, без сомнений, когда-то.

Перечёркнутых друг другом улиц штрихи
разгадать до конца и запомнить. Стихий
(двух и более) терпкою сутью дышать,
не спеша отмеряя шаги. Не спеша
разглядеть в кранах порта черты богомолов,
что мольбы их исходят не к богу, а в море.

Там, на набережной, у чугунных перил
в полумраке фонарном стоять. Закурив,
темноту горизонта ночного сверлить,
чтоб увидеть судов многоточечный лик
(из огней бортовых), задремавших на рейде,
Догадавшись, о чём в полусне они бредят.

Фонари своим светом шарообразным,
разбиваясь о мокрый перрон на стразы,
в неизбежную данность привносят праздник.
Невесомость момента тем ощутимей,
чем отчётливей видишь в глазах напротив
собственный силуэт. И пускай торопит
время стрелки часов и сжимает сроки.
Всё равно, уже нет ни границ, ни линий.

Спой мне песню любую в своей
неповторной какой-то манере.
Промурлычь или тихо пролей
голос свой на пространство миров.
Я замру, растворюсь, я намерен
всё поставить на зелень зеро.

Я войду в твой дом именно в тот
день, когда числа станут девяткой
буду в чёрном, как полночь, пальто
и со взглядом предельно внятным.
Вкус зимы передам снежно-мятный,
прикоснувшись щекой. А потом...

Вдруг зима разукрасит  белым
до февральских своих границ.
Загляну в глаза чуть не смело,
удивляясь длине ресниц.

Утро. В стёкла с мороза солнца
позолоченная струя.
И мурлыканьям чьим-то сонным
невербально отвечу я.

По инерции как-то пишешь,
подбирая слова в копилку,
что звучат с каждым днём всё тише,
в чём-то даже сродни опилкам.

И живёшь где-то в том же русле -
день на день умножая дважды.
И не споришь уже о вкусах,
ведь такое давно не важно.

Пытаюсь смотреть вчуже
на заоконный вид,
безличностно, что хуже
есть, чем просто на "вы".

Второй месяц к ряду
в этих краях ноябрь,
хотя ему не рады
сами эти края.

Пространство почти можно
здесь намотать на луч
с началом в зрачке. Боже,
время равно нулю.

По кругу стрелки ходят,
их окружает ноль.
За днями идут годы.
Но это не важно столь.

Промокший город до нитки,
до камня, до взгляда, до
идеи, внутри не возникшей.
Косыми штрихами дождь

зачёркивает фигуры,
он чёрными, он всегда
на той стороне. Покурим
и молча посмотрим в даль.

Зимы календарной облик
под маской ноябрьской так
и есть. Распускает сопли,
на первый взгляд, неба сталь.