Солнце красным огромным кругом вдоль горизонта ползёт лениво, через деревьях, крыши и трубы, пряча как будто лицо за ними. Точно с японского флага оно, сорвано мне в окно.

Не умолчать тишиною, ни эхом перекричать не удастся его, серо-коричнево-мокрое это, где-то зависшее в паре шагов. Мысли о жизни и все мысли вобщем здесь так похожи на капельный стук в стёкла холодные, тем самым ропшют сонными ритмами. И по шесту стрелок часов доползают до неба дни, чтобы скрыться в его пустоте. Города шум так похож на молебен тем, кто исчезнуть куда-то хотел.

Мысли мои не совсем в порядке. Я не совсем, тоже, как есть. Чёркаю в жизни своей тетрадке, сам не могу ничего прочесть. Так же без цели. Попытки тщетны, за руку брать, в спину толкать. Мало курю, говорю вообще то меньше ещё. Чужда толпа.

Здесь город молчалив в потёмках, домов бетонный лабиринт и окон свет, и там, где тонко, давно всё порвано. Бери куски, обрывки, если хочешь, отдай семи ветрам на зло. Молчанье этих многоточий красноречивей тысяч слов.

Осталось чуть чуть совсем - четыре раза по семь. Заброшу ко всем чертям, оставлю всё здесь, а там не думать, не знать о том, что есть что-то кроме... В тон глазам её море пусть. Их сходству лишь улыбнусь, сжимая ладонь в руке. Вечерних огней букет на память в подарок мы возьмём у морской зимы. Друг друга узнав давно, две тысячи лет назад, но каждый раз что-то вновь находишь в её глазах. И кофе варить сутра, и сотнями мелочей себя уводить за край, не спрашивая, зачем.

Мысли буйною оравой ищут выход так же, как я. И если бьют по правой, ноет левая щека долго после. Нет отравы слаще, чем мечта. Закат чем-то серым взят за горло, перекрывшим кислород. И деревья, словно корни. Всё везде наоборот. И не так, как надо всюду, и отсчёта точки вдруг станут линиями судеб, чтоб замкнуть собою круг.

Завязан на эту систему да так, что и не развязать до края, по горло, смертельно. Ничто не вернётся назад. Поновой поставлен на место, и прошлое ржёт мне в лицо. Ах, если б, ах, если б, ах, если б... Реальность, как пуля в висок. По тонкому льду к горизонту за взглядом, увязшим во тьме рассветов его полусонных. Прошедшего времени месть.

Так трудно искать в чём-то радости жизни, когда на отметке с числом 38 застыл столбик ртути. Угрюмо-капризным я вижу ноябрь за окном где-то возле. Не хочется думать о завтра. Работа, лишенная всякого к ней интереса, с таким самочувствием - есть уже что-то, точнее, есть нечто. Я словно под прессом.

Состояние близкое к полураспаду. Разошёлся по швам и разбит почти что. Остаётся терпеть потому, что надо. Потому что здесь варианты излишни. Никогда не бывает так плохо, чтобы... Вспоминаю Хреста по пути на гору. Сразу мелочный ропот куда-то за скобки. Слышу запах холодного зимнего моря. Горе - не беда, беда - не горе...

Мне опротивел ноябрь. Мерзостью серой своей опротивел. Хочется скрыться, но я всё не могу разобраться в мотивах. Дни, не начавшись ещё, сумерек тянут себе одеяло. Я бы отсюда ушёл, здесь остаётся чего-то так мало. Листья на мокрый асфальт, голые ветви по небу когтями. Если бы кто-то позвал, я бы ушёл. Я могу быть упрямым.