Превратила всё в шутку сначала,
Поняла - принялась укорять,
Головою красивой качала,
Стала слезы платком вытирать.

И, зубами дразня, хохотала,
Неожиданно всё позабыв.
Вдруг припомнила всё - зарыдала,
Десять шпилек на стол уронив.

Подурнела, пошла, обернулась,
Воротилась, чего-то ждала,
Проклинала, спиной повернулась,
И, должно быть, навеки ушла...

Что ж, пора приниматься за дело,
За старинное дело свое.
Неужели и жизнь отшумела,
Отшумела, как платье твое?

 

                                                                                  

 

Как день, светла, но непонятна,
Вся - явь, но - как обрывок сна,
Она приходит с речью внятной,
И вслед за ней - всегда весна.

Вот здесь садится и болтает.
Ей нравится дразнить меня
И намекать, что всякий знает
Про тайный вихрь ее огня.

Но я, не вслушиваясь строго
В ее порывистую речь,
Слежу, как ширится тревога
В сияньи глаз и в дрожи плеч.

Когда ж дойдут до сердца речи,
И опьянят ее духи,
И я влюблюсь в глаза и в плечи,
Как в вешний ветер, как в стихи,-

Сверкнет холодное запястье,
И, речь прервав, она сама
Уже твердит, что сила страсти -
Ничто пред холодом ума!..

 

 

 

 

 

О да, любовь вольна, как птица,
     Да, все равно — я твой!
Да, все равно мне будет сниться
     Твой стан, твой огневой!

Да, в хищной силе рук прекрасных,
     В очах, где грусть измен,
Весь бред моих страстей напрасных,
     Моих ночей, Кармен!

Я буду петь тебя, я небу
     Твой голос передам!
Как иерей, свершу я требу
     За твой огонь — звездам!

Ты встанешь бурною волною
     В реке моих стихов,
И я с руки моей не смою,
     Кармен, твоих духов...

И в тихий час ночной, как пламя,
     Сверкнувшее на миг,
Блеснет мне белыми зубами
     Твой неотступный лик.

Да, я томлюсь надеждой сладкой.
     Что ты, в чужой стране,
Что ты, когда-нибудь, украдкой
     Помыслишь обо мне...

За бурей жизни, за тревогой,
     За грустью всех измен,—
Пусть эта мысль предстанет строгой,
     Простой и белой, как дорога,
Как дальний путь, Кармен!

 

 

 

 

 

 

 

     Ты, кто узрел сей толстогубый рот,
     Внушительную стать и лик курносый,
     Знай: это Дульсинея из Тобосо,
     Которою пленился Дон Кихот.

     О ней мечтал он ночи напролет,
     Монтьеля травянистые откосы
     И Сьерры Негры* голые утесы
     Исхаживая, пеший, взад-вперед,

     В чем Росинант повинен... О светила!
     Зачем судили вы, чтоб в цвете лет
     С обоими произошло несчастье?

     Ее красу от нас могила скрыла,
     А он, хотя узнал о нем весь свет,
     Погублен ложью, завистью и страстью.

 

*Сьерра Негра то же, что  Сьерра  Морена  -  горная  цепь,  отделяющая
Кастилию от Андалусии.

Я встретил вас - и все былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое -
И сердцу стало так тепло...

Как поздней осени порою
Бывают дни, бывает час,
Когда повеет вдруг весною
И что-то встрепенется в нас,-

Так, весь обвеян духовеньем
Тех лет душевной полноты,
С давно забытым упоеньем
Смотрю на милые черты...

Как после вековой разлуки,
Гляжу на вас, как бы во сне,-
И вот - слышнее стали звуки,
Не умолкавшие во мне...

Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь,-
И то же в нас очарованье,
И та ж в душе моей любовь!..

О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!

Давно ль, гордясь своей победой,
Ты говорил: она моя...
Год не прошел - спроси и сведай,
Что уцелело от нея?

Куда ланит девались розы,
Улыбка уст и блеск очей?
Все опалили, выжгли слезы
Горючей влагою своей.

Ты помнишь ли, при вашей встрече,
При первой встрече роковой,
Ее волшебный взор, и речи,
И смех младенчески живой?

И что ж теперь? И где все это?
И долговечен ли был сон?
Увы, как северное лето,
Был мимолетным гостем он!

Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла!

Жизнь отреченья, жизнь страданья!
В ее душевной глубине
Ей оставались вспоминанья...
Но изменили и оне.

И на земле ей дико стало,
Очарование ушло...
Толпа, нахлынув, в грязь втоптала
То, что в душе ее цвело.

И что ж от долгого мученья
Как пепл, сберечь ей удалось?
Боль, злую боль ожесточенья,
Боль без отрады и без слез!

О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!

Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.

И от лености или от скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, бояться разлуки
И любовные песни поют.

Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина…
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор все как будто больна.

     Рыцарь феба

 Учтивейший и лучший из людей!
     Твой добрый меч разил врагов так рьяно,
     Что, хоть с тобой мы одного чекана,
     Ты стал, испанский Феб, меня славней.

     Сокровища и власть своих царей
     Восточные мне предлагали страны,
     Но все отверг я ради Кларидьяны*, 

     Чей дивный лик сиял зари светлей.

     Когда я буйствовал в разлуке с нею,
     Передо мною даже ад дрожал,
     Страшась, чтоб там я всех не покалечил.

     Ты ж, Дон Кихот, любовью к Дульсинее
     И сам себе бессмертие стяжал,
     И ту, кому служил, увековечил.

НЕИСТОВЫЙ РОЛАНД

     Пусть ты не пэр, но между пэров нет
     Такого, о храбрец непревзойденный,
     Непобедимый и непобежденный,
     Кто бы затмил тебя числом побед.

     Я - тот Роланд, который много лет,
     С ума красой Анджелики* сведенный,
     Дивил своей отвагой исступленной
     Запомнивший меня навеки свет.

     Тебя я ниже, ибо вечной славой
     Из нас увенчан только ты, герой,
     Хотя безумьем мы с тобою схожи;

     Ты ж равен мне, хотя и мавр лукавый,
     И дикий скиф укрощены тобой, -
     Ведь ты, как я, в любви несчастен тоже.

*Кларидъяна - одна из героинь рыцарского романа  "Рыцарь  Феб",  дочь
императора Трапезунда и царицы амазонок.
*Анджелика - героиня поэмы Ариосто "Неистовый Роланд".

Я хочу для тебя улыбаться,
Я хочу стать частичкой души,
Как ребёнок душевно смеяться,
В своё сердце впустить поспеши.

Я хочу, чтобы солнце светило,
Чтобы грело зимой по утрам,
Чтоб судьба над тобою чудила,
Чтоб нашел ты меня по следам.

Я хочу лишь тобою дышать,
Быстрым ветром бездонным я стану,
Так хочу ото всех убежать,
Помешать их природному плану.

Я в снежинку хочу превратиться,
Лёгким ветром ты будешь моим,
Тяжело ведь в тебя не влюбиться,
Мы любовь свою в сердце таим.

Превратиться в твоё одеяло,
Чтоб ночами тебя обнимать,
Чтоб на утречко солнце сияло,
Чтоб дорогу ко мне освещать.

Я хочу быть красивой игрушкой,
Мягкой, плюшевой и дорогой,
Буду самой любимой подружкой
И любовью твоею. Родной!

Я хочу стать твоим светом ночи,
Тем лучистым огнём у окна,
Я побуду всю ночь с тобой, хочешь?
Ты увидишь и скажешь: «Она!»

Я хочу стать твоею судьбою,
Чтобы смыслом наполнились дни,
Чтобы утром проснуться с тобою,
Чтобы в сердце горели огни.

Я хочу просыпаться с тобою,
Засыпать лишь с тобою, родной,
Я котёночком милым порою
Промяукать хочу, что ты мой!

Превратиться смогу в кого хочешь,
Для тебя всё на свете легко,
Я ведь знаю, что ты не захочешь,
Чтобы были с тобой далеко.

Я хочу никогда не прощаться,
Без тебя не живу и не сплю,
Я хочу для тебя улыбаться,
Ведь безумно тебя я люблю!

А ты думал - я тоже такая,
Что можно забыть меня,
И что брошусь, моля и рыдая,
Под копыта гнедого коня.

Или стану просить у знахарок
В наговорной воде корешок
И пришлю тебе странный подарок -
Мой заветный душистый платок.

Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом
Окаянной души не коснусь,
Но клянусь тебе ангельским садом,
Чудотворной иконой клянусь,
И ночей наших пламенным чадом -
Я к тебе никогда не вернусь.

Сжала руки под тёмной вуалью...
"Отчего ты сегодня бледна?" -
От того, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.

Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот...
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: "Шутка
Всё, что было. Уйдёшь, я умру".
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: "Не стой на ветру".

В нашем мире машин и экранов,
Там, где нет ни крестов, ни киотов.
Ах, как много, друзья,  Дон – Жуанов.
И как мало, увы,  Дон-Кихотов!
Ах, как мало поэтов и бардов,
Прорицателей и ясновидцев
Может быть, это высшая кара,
Только мы опоздали родиться.

Время шпаг и погонь пролетело -
Наступает эпоха расчетов,
И закрасили углем и мелом,
На гравюрах лицо Дон Кихота.

И ржавеют доспехи и копья.
По углам, да по пыльным чуланам...
Ах, как трудно, увы, Дон-Кихотам...
Так чего же желать Дон - Жуанам!

Под балконом не слышится вздохов,
Оттянули на руки авоськи.
К сожалению, в нашей эпохе
Трудно быть Дульсинеей Тобосской!

Не несут нас с тобой каравеллы,
К спасению гроба Господня...
Мы закрасили черным и белым,
Этот образ прекрасный сегодня.

Так чего ж вы печалитесь, Анна,
Ваше горе становится вздором!
Не податься ль, друзья, в Дон - Жуаны,
Коль нельзя уже стать Командором.

Только знаю - где дождь и туманы,
Где разлуки и наши походы,
Отступают, друзья, Дон - Жуаны,
Остаются одни Дон-Кихоты.

Пусть забыт Дон Кихот, но беспечен,
Пусть не знает он сам, что он ищет!
Он пройдет среди писем и песен,
Оставаясь счастливейшим нищим!

Не судите же нас слишком строго,
Мы допели, пора собираться...
Так давай веселее в дорогу,
Подпевай, старый друг Санчо Панса!

Не судите же нас, ради Бога,
Мы допели - пора собираться...
Так давай, потихонечку трогай,
Дай мне руку, мой друг Санчо Панса!