День бомжа

 «Наконец-то день подходит к концу. Ох,и утомительным он выдался… впрочем,как обычно… Что хоть мало-мальски хорошего со мной за сегодняшний день произошло?..» Вокруг разбросаны битые бутылки, мелкие куски пенопласта, картона, пустые пакеты из-под кефира, молока и прочая дребедень. Закоулок выглядит очень мрачно: ни тебе света фонарей, ни облагороженных фасадов зданий, ни неоновой рекламы в радиусе  нескольких кварталов, а только тусклый из-за облаков свет луны, шум далеких автомобилей, трамваев и шарканье ветра по тротуару. Он любит играть газетами или, какой встретившейся на пути бумагой. Что ему еще остается? 

    «…а ничего. Или почти ничего. Может, наконец, хоть эта ночь поставит жирную, засаленную точку в моем непутевом романе…» В глубине закоулка заканчивающегося тупиком, некто, довольно жалкой наружности, снимает с плеч огромный баул ,- видимо, собственное «изобретение» - достает оттуда что-то похожее на ватное одеяло. То, что это когда-то можно было назвать «ватным одеялом» видно лишь по размерам этого предмета и по уже почерневшей от нелегкого бытия вате, вываливающейся комками то из одной, то из другой дыры. Чорной дыры. Аккуратно расстилает одеяло под картонным козырьком, укрытым кусками полиэтилена, укладывает немалый баул в дальнем углу, снимает уж очень истоптанные ботинки и ставит их рядом с поклажей, и в чем есть ложиться поверх одеяла, используя рюкзак в качестве подушки .

    «С самого утра, незадолго до рассвета, пошел к рынку, что в трех кварталах от «места обетованного», в надежде на что-нибудь съестное… ничего ведь стоящего уже неделю в иссохшем желудке не было…но этот, как его, кризис…» На дворе стоял ноябрь  2009-го, когда большинство населения города, будучи в довольно тяжелом финансовом положении, экономя каждую монету, заходило на рынок лишь за самым необходимым. Ничего лишнего: хлеб, макароны, гречка, рис, но чаще всего пшенка; ни тебе овощей - изредка, почти по праздникам, картофель, ни тебе фруктов – из тех докризисных лотков с фруктами осталось лишь два, ни тебе сладостей, не говоря уже о колбасах и сырах. А ведь когда-то, еще до финансового краха, в одном из десятка баков отходов можно было отрыть в груде картона и подгнивших овощей вполне безвредный кусок ветчины или, на худой конец, пол палки сухой колбасы. Поджарив их на костре можно даже не опасаться несварения. 

    «Затем побрел, по обычаю, к Реке встречать рассвет. Это занятие, знаете ли, успокаивает. Успокаивает необычайно… Неспешный бег воды, отражающей отходящих ото сна деревья; солнце, поднимающееся из-за спины, раскрашивает постепенно всю округу теплыми красками и, кажется, наделяет жизнью; даже мост, перекинувшийся через реку железобетонным истуканом, вдруг, с первыми лучами солнца, начинает чуть заметно шевелить своими лапами-опорами, потягиваться. Все оживает…» На противоположном берегу по набережной проносятся огни пока еще редких автомобилей похожих в тумане на одиноких, скитающихся без особой надобности, призраков. Один пошел налево. Второй - направо. Но все идут непрерывно, ровно, не останавливаясь. Восход поделил небеса пополам ровно над рекой: восточная сторона озарена светом, западная  – еще кутается в предрассветной мгле. Но если присмотреться, то удается разглядеть, как граница восток-запад рушится, лучи света прорываются один за другим, все выше и выше поднимая раскаленную звезду над горизонтом. Бурлаки. Добровольные бурлаки, которым такая работа даже не работа, а радость, смысл жизни. «В утренней воде, когда прямые солнечные лучи еще не коснулись ее поверхности, все отражения кажутся более реальными чем их действительные копии. В такой воде весь мир отображается каким-то умиротворенным, по-дружески заботливым, с тихой радостью, скрытой в ряби Реки... Я захожу в такую воду совершенно обнаженным, иду в ее глубины медленно, чувствуя, как холод проникает под кожу, забирается в кость, поднимается все выше и выше. Самое главное в подобном мероприятии расслабиться, обездвижить каждую клетку и доверить всего себя воде… И вот я лежу, раскинув все части тела на поверхности, пульс, сперва было участившийся, постепенно успокаивается, пронизывающий холод, заполнив все тело, начинает уходить по мере того, как успокаивается сердцебиение. Холод уступает место умиротворению, скромной тихой радости. Вода окутывает заботой и любовью…»

    «Моему тощему телу на поверхности удержаться долго не удается и, начиная с ног, оно обреченно погружается вглубь. Пока все не оказывается под толщей воды. Там только лишь мрак, покой и небытие…»  Вокруг картонного жилища начинает собираться стая собак. Они подкрадываются к лежащему человеку очень осторожно, принюхиваются, всматриваются в разделяющую их тьму. Один из псов лапой зацепил лежавшую пустую бутылку. Та покатилась по асфальту рождая приглушенный звон, и замолчала только когда уткнулась боком в кучу с мусором. Стая остановилась и с опаской уставилась в сторону постороннего звука. В то же время человек лежавший спиной к незваным гостям, будто почуяв неладное,  перевернулся на другой бок. Собаки одна за другой замерли, прижавшись телами к земле. Человек лежал с открытыми глазами и его взгляд падал на какую-то точку, находившуюся между сворой и им самим. Собаки, казалось, смотрели туда же. 

    «Странное дело - нынешние времена. Все только и говорят, что о кризисе и деньгах. Что мое окружение «без определенного места жительства», что простые и опрятные с виду прохожие. 

Виделся сегодня утром в парке с М. – все те же мечты о заветном чемоданчике или на худой конец о тысяче монет. Мол, еще не повезло, никто этот самый чемоданчик с деньгами не потерял, а потому и найти его пока представляется занятием весьма проблематичным. Монет тоже нет. Опечален. Как, спрашивает, нашему брату выбраться из этой клоаки другим путем? Но работать не хочет. Конечно, наш брат работать отказывается наотрез. Протест видите ли. Но против чего – толком сказать не могут.

    Разговоры случайных прохожих тоже не лучше: сократили с работы, урезали зарплату, сокращение кредитных программ, непомерные цены на ипотеку. Деньги, деньги, деньги… Даже нередко встречающиеся молодые люди, казалось бы во время свиданий, - романтика – говорят преимущественно о монетах. 

Да, мир, в котором у всех в жилах текут деньги…»  Свора собак, собравшаяся вокруг, расслабилась: несколько четвероногих лежало на боку и тихо посапывали, остальные, склонив голову на лапы, смотрели все в ту же точку, что и лежащий перед ними человек. Тот же взгляд, то же отражение в глазах. И мысли, сдается, те же. 

    В небе, стареющая луна, выбравшись на время из-за свинцовых оков, затянувших звездное полотно, заливает переулок холодным тоскливым светом. Серые тучи, не в силах сдерживать в себе тяжесть бытия, дают трещину и падают на землю редкими слезами. На асфальт они ложатся бесшумно и легко, но упав на крытый полиэтиленом бумажный дом причитают: «кап-пец-кап-пец-кап-пец…»  Эти звуки, как будто, выводят из забытья человека. Он пробегает взглядом свое новое окружение, тянется рукой к сумке, долго что-то там выискивая, достает небольшой кусочек почерствевшего хлеба, и протягивает его к морде ближайшей  собаки. Пса долго упрашивать не приходится. Взяв аккуратно зубами еду из протянутой руки, он посеменил в дальний темный угол разделываться с пожертвованием. Остальные – даже глазом не повели. «Каждый вечер вы здесь. А на утро, когда я просыпаюсь, и след ваш остыл… Что вы и кто вы?» Тихий спокойный голос прошел мимо стаи незамеченным. И лишь луна сразу же спряталась обратно в серую нору, разрешив тем самым мраку хозяйничать на Земле. 

    «Кто я?.. Что я? Зачем я здесь?

    Лучше было бы если б и по моим венам шуршали купюры. Лучше если б и в моей голове мысли звенели монетами. Может быть тогда я не ушел из семьи, не оставил детей и жену, не уехал бы из родного города. Вел бы разговоры с окружающими о ценах на квартиры, автомобили, возмущался бы недальновидностью и просчетами власти, коррупцией, смотрел бы развлекательные программы по телевизору и думал как лучше скроить бюджет семьи, чтоб приобрести разрекламированную плазму или видеокамеру… Да, это было бы лучше… Но… Но у меня к сердцу приливает самая обыкновенная кровь, а в голове лишь вопросы «зачем я здесь», «для чего я впустую прожигаю свою жизнь» и «почему мне все опротивело». И я не могу иначе. Как бы того не хотел…»

    Ветер постепенно усилился – игривое настроение сменилось буйством. Летающие по округе пустые пакеты и бумага, вырванные из зловонной пасти мусорного бака, заполняют опустевшие улицы засыпающего города. Порывы ветра окончательно заглушили гул далеких автомобилей, одинокие пьяные крики выпивающих полуночников и причитания капель дождя. И только свора собак да картонная хижина в подворотне кажутся совершенно неподвижными и незыблемыми – будто им нет совсем никакого дела до природной истерии и приближающегося осеннего холодного душа.