Дорогие мои, я мог бы прочесть вам длинную лекцию по истории. Мог бы сказать, что в школе вас обманули и что три столетия оккупации еще не делают оккупантов одним народом с оккупируемыми. И даже столетия относительно равноправного проживания - тоже не делают. Ведь англичане и шотландцы не один народ, правда? И кастильцы и каталонцы не один. И даже русские и татары, уж простите мне мою неполиткорректность, не один народ, хоть вы пока и живете вместе в одном государстве. Но спорить об истории с соседями - дело почти безнадежное; об этом свидетельствует не только наш опыт, но и опыт Европы.

   Поэтому я лучше расскажу вам о том, что примиряет меня с немцами. А учитывая то, что я вырос в семье, потерявшей в годы войны и Холокоста большую часть старшего поколения, это не такое уж простое примирение. А кроме того, уже в зрелом возрасте я понял, что немецкие евреи вовсе не чувствовали себя чужими среди немцев, а многие из них - да что там многие, почти все! - воспринимали себя в качестве немцев иудейского вероисповедания. И я вас уверяю, что к поголовному истреблению своими соотечественниками эти люди были готовы еще в меньшей степени, чем украинцы - к нападению России.

  Так вот, с немцами меня примиряет не то поголовное раскаяние и смирение, которое мы наблюдаем в послевоенной Германии, - я не верю в поголовное раскаяние и уж тем более в поголовное раскаяние побежденных, - а один-единственный человек - Вилли Брандт. Глава правительства Германии, который встал на колени перед памятником героям восстания в Варшавском гетто. Это знаменитая фотография, ее знает каждый, кто интересовался историей. Но всегда, когда я бываю в Берлине, я захожу в музей Вилли Брандта на Унтер-ден-Линден и смотрю на эту фотографию. И потом дальше живу в Германии.

  Я не знаю, как вам еще это объяснить. Мне кажется, это просто. Брандт не имел никакого отношения к преступлениям гитлеризма. Ну вообще никакого. Он покинул Германию фактически сразу же после прихода Гитлера к власти. Он боролся с нацизмом все годы существования режима. Он стал норвежским гражданином и вернулся на родину в норвежской же военной форме. Он мог спокойно - и даже безучастно - смотреть на памятник людям, к убийству которых он не имел никакого отношения, более того - делал все что мог, чтобы такого не произошло.

Но он ощущал ответственность - потому что чем больше твоя непричастность, тем больше твоя ответственность перед жертвами режима, установленного в твоей собственной стране. Неважно, один народ или два. Неважно, что вам говорят или пишут украинцы, - вы даже не представляете, что могли бы написать евреи в 1970 году федеральному канцлеру Германии. Важно, чтобы у вас возникло именно это желание, хотя бы мысленно - постоять на коленях у могилы каждого украинского парня, каждой девушки, загубленных вашим безумным государством. Только это желание. Никаких других. Не нужно учить нас жизни, радоваться нашим пейзажам и продуктам. Не нужно приезжать к нам на форумы интеллигенции и рассказывать нам о коррупции. Нам нужно от вас только это, поймите. Это единственное, что еще может когда-нибудь, через десятилетия, нас примирить, - ваше раскаяние, ваше понимание нашей боли. И чем яснее ваша непричастность к вашему государству и тому аморальному дикому большинству, которое его населяет, тем глубже должно быть это понимание и эта готовность к раскаянию. Раскаянию за других.

Возможно, вы не можете понять этого до конца еще и потому, что для многих из вас происходящее - чужая война. Ведь она происходит не на вашей, а на нашей земле. И те же псковские десантники, могилы которых с риском для жизни искал Лев Шлосберг, - они жили в мире, с которым каждый из вас никогда не соприкасается. А на моей школе в Киеве теперь мемориальная доска в память одного из ребят, погибших в Донецком аэропорту. Этот парень был другом моих коллег и знакомых, это, как говорится, одно касание. Это мой мир. Это моя война.

...Однажды в дни боев за Донецкий аэропорт я стоял на бульваре Леси Украинки недалеко от собственного дома - а живу я рядом с военным госпиталем. Обычный день, люди спешат по своим делам, никто ничего не замечает. И вдруг появляется вереница машин скорой помощи. Проходит минута, другая, пятая, десятая, пятнадцатая - а они все едут и едут, едут и едут - и нет им конца. И люди, которые спешили по бульвару, стоят и смотрят вслед этим машинам. Просто стоят и смотрят. Без слов. Без слез.

Что вы еще хотите узнать о нас? Какая вам, в конце концов, разница, кем мы с вами были - хотя бы в ваших фантазиях, - если вы знаете, кем мы с вами стали? Поймите, что мое личное отношение к каждому из вас не изменится оттого, что вы там думаете о прошлом и даже о настоящем наших двух стран. И ваша поддержка Украины в трудную минуту делает вам честь, что бы вы ни думали об одном или о двух народах. Но повзрослейте уже, пожалуйста. Научитесь, наконец, отвечать за собственное государство. За его преступления и его ошибки. Поймите, что степень вашей ответственности стократно выше, чем степень ответственности преступников и глупцов.

Потому что именно от этого понимания зависит не наше, а ваше собственное будущее