L'isolement

Souvent sur la montagne,a l'ombre du vieux chene,
Au coucher du soleil, tristement je m'assieds ;
Je promène au hasard mes regards sur la plaine,
Dont le tableau changeant se droule a mes pieds.

Ici gronde le fleuve aux vagues ecumantes ;
Il serpente, et s'enfonce en un lointain obscur ;
La le lac immobile etend ses eaux dormantes
Ou l'toile du soir se lève dans l'azur.

Au sommet de ces monts couronnes de bois sombres,
Le crepuscule encore jettee un dernier rayon ;
Et le char vaporeux de la reine des ombres
Monte, et blanchit deja les bords de l'horizon.

Cependant, s'elancant de la flèche gothique,
Un son religieux se repand dans les airs :
Le voyageur s'arrete, et la cloche rustique
Aux derniers bruits du jour mele des saints concerts.

Mais ces doux tableaux mon ame indiffrente
N'eprouve devant eux ni charme ni transports ;
Je contemple la terre ainsi qu'une ombre errante
Le soleil des vivants n'echauffe plus les morts.

De colline en colline en vain portant ma vue,
Du sud l'aquilon, de l'aurore au couchant,
Je parcours tous les points de l'immense tendue,
Et je dis : " Nulle part le bonheur ne m'attend. "

Que me font ces vallons, ces palais, ces chaumières,
Vains objets dont pour moi le charme est envole ?
Fleuves, rochers, forts, solitudes si chères,
Un seul etre vous manque, et tout est dpeuple !

Que le tour du soleil ou commence ou s'achève,
D'un oeil indiffrent je le suis dans son cours ;
En un ciel sombre ou pur qu'il se couche ou se lève,
Qu'importe le soleil ? je n'attends rien des jours.

Quand je pourrais le suivre en sa vaste carrière,
Mes yeux verraient partout le vide et les deserts :
Je ne desire rien de tout ce qu'il claire;
Je ne demande rien a l'immense univers.

Mais peut-etre au-dela des bornes de sa sphère,
Lieux ou le vrai soleil claire d'autres cieux,
Si je pouvais laisser ma depouille la terre,
Ce que j'ai tant reve paratrait mes yeux !

La, je m'enivrerais la source ou j'aspire ;
La, je retrouverais et l'espoir et l'amour,
Et ce bien ideal que toute ame dsire,
Et qui n'a pas de nom au terrestre sejour !

Que ne puis-je, porte sur le char de l'Aurore,
Vague objet de mes voeux, m'elancer jusqu' toi !
Sur la terre d'exil pourquoi rest-je encore ?
Il n'est rien de commun entre la terre et moi.

Quand la feuille des bois tombe dans la prairie,
Le vent du soir s'elève et l'arrache aux vallons ;
Et moi, je suis semblable la feuille fletrie :

Emportez-moi comme elle, orageux aquilons !

ОДИНОЧЕСТВО
Когда на склоне дня, в тени усевшись дуба
И грусти полн, гляжу с высокого холма
На дол, у ног моих простершийся, мне любо
Следить, как все внизу преображает тьма.
Здесь плещется река волною возмущенной
И мчится вдаль, сменясь неведомо куда;
Там стынет озеро, в чьей глади вечно сонной
Мерцает только что взошедшая звезда.
Пока за гребень гор, где мрачный бор теснится,
Еще цепляется зари последний луч,
Владычицы теней восходит колесница,
Уже осеребрив края далеких туч.
Меж тем, с готической срываясь колокольни,
Вечерний благовест по воздуху плывет,
И медным голосам, с звучаньем жизни дольней
Сливающимся в хор, внимает пешеход.
Но хладною душой и чуждой вдохновенью
На это зрелище взирая без конца.
Я по земле влачусь блуждающею тенью.
Ах, жизнетворный диск не греет мертвеца!
С холма на холм вотще перевожу я взоры,
На полдень с севера, с заката на восход.
В свой окоем включив безмерные просторы,
Я мыслю: «Счастие нигде меня не ждет».
Какое дело мне до этих долов, хижин,
Дворцов, лесов, озер, до этих скал и рек?
Одно лишь существо ушло — и, неподвижен
В бездушной красоте, мир опустел навек!
В конце ли своего пути или в начале
Стоит светило дня, его круговорот
Теперь без радости слежу я и печали:
Что нужды в солнце мне; Что время мне несет?
Что, кроме пустоты, предстало б мне в эфире,
Когда б я мог лететь вослед его лучу?
Мне ничего уже не надо в этом мире,
Я ничего уже от жизни не хочу.
Но, может быть, ступив за грани нашей сферы,
Оставив истлевать в земле мой бренный прах,
Иное солнце — то, о ком я здесь без меры
Мечтаю — я в иных узрел бы небесах!
Там чистых родников меня пьянила б влага,
Там вновь обрел бы я любви нетленной свет
И то высокое, единственное благо,
Которому средь нас именованья нет!
Зачем же не могу, подхвачен колесницей
Авроры, мой кумир, вновь встретиться с тобой?
Зачем в изгнании мне суждено томиться?
Что общего еще между землей и мной?
Когда увядший лист слетает на поляну,
Его подъемлет ветр и гонит под уклон;
Я тоже желтый лист, и я давно уж вяну:
Неси ж меня отсель, о бурный аквилон!

Бенедикт Лившиц

По берегам реки Эврот, на территории современной Греции, росли ивы. Их гибкие ветви склонялись к прохладной воде. С долины реки открывался прекрасный вид на величественную гору Тайгет. По горному хребту проходила западная граница Лакедемона – государства, столицей которого была известная нам Спарта. На гору Тайгет поднимали младенца, рожденного в Лакедемоне, и сбрасывали с утеса, если развитие ребенка старейшины Спарты находили слабым.
Большинству наших современников мало что известно о Спарте, а между тем, уклад жизни в этом государстве стоит того, чтобы проникнуть глубже в его историю.

Более всего город-государство Спарта прославилось во время правления Ликурга (после 600 г. до н. э.). Именно в то время в стране появились законы, создавшие общественный уклад, вошедший в историю как спартанский образ жизни.
Раскопки английских археологов подтвердили теорию, выдвинутую историками на основании письменных памятников, что до 600 г. до н. э. спартанская культура в целом совпадала с образом жизни тогдашних Афин и других греческих государств: не было особого отличия от других эллинских городов с их высоким уровнем культуры, изящным искусством и поэзией. И лишь с приходом к власти Ликурга Спарта превратилась в крупнейшую военную державу, державу, которая готовила только солдат.

Ученые-историки утверждают, что спартанский образ жизни весьма импонировал древнегреческому философу Платону, который включил в свое идеальное государство многие милитаристские, тоталитарные и коммунистические черты, свойственные Спарте. Однако, вопрос о целесообразности подобного государственного устройства очень спорный, да и сама история распорядилась так, что Спарта исчезла с лица земли. Не наводит ли это на мысль, что путь, выбранный Ликургом, тупиковый и что, по сути, произошел естественный отбор, в котором все, что не жизнеспособно, отмирает?

Законы, отрицающие власть

Ликург, один из сыновей царя Спарты, волею случая оказавшийся наследником престола, прослыл человеком мудрым и справедливым и тем самым заслужил любовь и уважение сограждан. Он был уступчивым, терпимым и скромным, всячески желал добра и благополучия своему народу.

В то время в Спарте уже начались волнения, причиной которых было резкое разделение граждан на богатых и бедных. Ликург решил укрепить государство, введя такие законы, при которых деньги и власть перестали бы быть значимыми. На первый взгляд, такие преобразования – кардинальный скачок в развитии общества, но никто не задумывался, куда это может привести.

Итак, важнейшим государственным органом, по законам Ликурга, стала герусия – совет старейшин. Герусия решала споры и давала указания даже царям.
Для того чтобы геронты из совета старейшин и народ не спорили между собой из-за власти, Ликург составил соглашение между ними – закон о разделении власти.
Еще одним из фундаментальных законов, изданных царем Ликургом, был закон о переделе земли. Правитель Спарты убедил сограждан отказаться от владения участками в пользу государства. И с того времени в Лакедемоне никто не мог ни продавать, ни покупать землю.

Всеобщее равенство

Всю землю разделили на равные участки, и каждая спартанская семья получила равный надел. На нем можно было вырастить самое необходимое, чтобы хватило для поддержания жизни. Ликург считал, что человеку достаточно немного ячменной муки и растительного масла в день – продукты, которые можно получить с небольшого земельного надела. Тем самым Ликург хотел уничтожить несправедливость и заставить всех жить в одинаковых условиях. Он создал всеобщее равенство. На столе в любой семье одна и та же пища, одна и та же мебель в каждом доме, да и сами дома похожи своей неприхотливостью, все граждане, одетые в скромные одежды, похожи друг на друга. Спартанца могли казнить лишь за то, что он украсил свой гиматий (верхнюю одежду) яркой полосой, – так описывает обычаи спартанцев древнегреческий философ Плутарх из Херонеи.

В государстве даже существовал закон, согласно которому, никто не должен был быть полнее, чем это необходимо.
Не было ли это равенство насильственным? Не шло ли оно вразрез с законами природы, которая не терпит однообразия? Можно ли найти двух человек с одинаково хорошим аппетитом, двух людей в равной степени талантливых или бездарных, ленивых или трудолюбивых? Даже степень здоровья у всех разная. В созданном Ликургом искусственном равенстве уже был заложен механизм уничтожения общественного уклада, самого государства, а по сути, механизм уничтожения самой идеи.

Но царь Спарты пошел дальше. Чтобы окончательно уравнять граждан, Ликург захотел разделить поровну между всеми еще и движимое имущество граждан. Он запретил пользоваться золотой и серебряной монетой и приказал принимать только железные деньги. Железные деньги были тяжелыми, громоздкими и хрупкими. Да, в Спарте прекратились преступления: кому нужны монеты, на которые ничего нельзя было купить в других государствах?! Исчезла роскошь. Богатый ли, бедный ли человек – между ними не было разницы. Сами по себе ушли из характера человека такие отвратительные качества, как жадность, зависть, корыстолюбие, соперничество, которые заставляют людей идти на преступления. Значит, была достигнута еще одна ступень равенства. Однако равенство это было искусственным.

Если бы верховье и устье реки Эврот, которая питала Спарту, были бы на одной высоте, стала бы река течь? Были бы свежи ее струи, росли бы ивы на берегу, давала бы спасительную прохладу их тень? Вода в Эвроте загнила бы и превратилась в болото. Когда в обществе нет ни верха, ни низа, то нет и течения, а застой, как известно, ведет к загниванию.

Жить как одна семья

Все преобразования, которые вводил Ликург, предназначались для укрепления государства, чтобы все спартиаты жили, как одна семья. Однако, кроме законов, по которым должно жить общество, нужна была сильная армия, которая могла бы охранять государство. Именно поэтому мальчиков с младых ногтей воспитывали в спартанском духе: отучали от капризов, от боязни холода, голода и темноты, заставляли есть пищу без разбора. Таким образом, дети вырастали крепкими, здоровыми, неприхотливыми.
Для девочек в Спарте также было введено особое воспитание: лакедемонянки обязаны были обладать крепким телом, чтобы производить на свет здоровое потомство.

Само государство, где мужчины и женщины жили каждый своей жизнью, напоминало военный гарнизон, в котором мужчины постоянно готовились к войне, а женщины…
Предоставленные сами себе, женщины стали предаваться роскоши и распущенности, иные стали вмешиваться в дела своих супругов, желая влиять на политику государства. По этому поводу Аристотель сокрушается, обвиняя и одновременно оправдывая женщин: «Какая разница, – пишет древнегреческий философ, – правят ли сами женщины или же начальствующие лица находятся под их властью?» Результат один и тот же. В конце концов, Спарта лишилась своей былой военной мощи во второй половине IV века до н. э.

Тотальный контроль

Государство контролировало жизнь граждан от рождения до самой смерти. С момента появления на свет ребенка в семье спартанца, отец не имел права определять его судьбу. Только совет старейшин, осмотрев младенца, решал, достаточно ли здоров ребенок, и тогда разрешали отцу его растить. Если новорожденный оказывался слабым, то считалось целесообразным сбросить его со скалы Тайгет, чтобы в обществе не было больных и слабых.

В 7 лет мальчиков отлучали от родителей, объединяли в группы и воспитывали в особо строгой дисциплине, закаляли физически. Спартанцы должны были терпеливо переносить лишения и побеждать в битвах. Воспитание сводилось к обучению безоговорочного повиновения.

В 20 лет молодой человек попадал в компанию своих ровесников из 15 человек – фидитию, здесь начиналось его военное обучение. Питание у молодых людей было очень скудным, чтобы будущий воин лучше был подготовлен к длительным военным походам и легко переносил голод и другие лишения. К тому же, считали в Спарте, скудная пища делает человека более крепким и здоровым, а тело гибким и легким.
Спартанцы не носили хитонов, целый год пользуясь одним-единственным гиматием, одеждой в виде прямоугольного куска ткани. Они ходили немытые, изредка посещая бани.
Обучаясь в фидитиях, молодой человек мог вступать в брак, но жить продолжал вместе с товарищами, навещая жену тайком. Однако холостых мужчин презирали, поэтому брак в Спарте также был регламентирован государством, личные чувства в расчет не принимались – мужчина должен был создавать семью ради того, чтобы его жена могла рожать будущих солдат.
В Спарте правили законы, которые связывали человека по рукам и ногам, уничтожая его личную свободу.

Долой науки!

Спартанцы изучали грамоту только ради потребностей жизни. Юношам давали лишь самые азы, чтобы они могли прочесть приказ и расписаться под ним.
Все же остальные виды образования были выдворены из страны; выдворяли не только науки, но и людей, которые ими занимались. Ликург ввел ксеноласию – изгнание иноземцев, чтобы те, приезжая в Спарту, не научили местных граждан чему-либо дурному. Отсутствие гостеприимства в Спарте было самым известным явлением в древнем мире. Если пользоваться современной терминологией, в Спарте был установлен «железный занавес».

Имущество, рабы и дети

Существовал обычай, по которому младшие по возрасту отчитывались старшим – куда и зачем они ходят. С другой стороны, молодые спартанцы должны были почитать и слушаться не только собственных отцов, но и заботиться обо всех пожилых людях; при встречах уступать им дорогу, вставать, освобождая место, а также не шуметь в их присутствии. Это делалось для того, чтобы люди действовали сообща и относились к чужим делам, как к собственным.

Каждый в Спарте распоряжался не только своими детьми, рабами, имуществом, как это было в других государствах, но имел также права и на собственность соседей.
Торговля в стране была запрещена. Если возникала нужда в чем-то, можно было пользоваться вещами соседей, а также их собаками и лошадьми. Отдаленно это напоминало советский колхоз 30-х годов.

Замкнутый круг развития не имеет

Ликург создал государство, в котором солдаты могли воспроизводить только солдат. Все, что не касалось воинского долга, отсекалось законами общества. Да, государство было сильным, оно могло защитить себя от врагов. Однако не ущербным ли было общество, отказавшееся от главного, от того, что дала человеку природа, – от разума? Оно также отказалось от чувств. Народ подчинялся государственным законам, которые были больше похожи на казенный военный устав. Люди отринули науки, искусства, а ведь именно творчество развивает человека, воспитывает его личность, совершенствует разум, возвышает душу, приближает творенье Божьих рук к его Создателю. Поэтому спартанский образ жизни был обречен уже с самого начала.

'Grekomania.ru' 

Музыка на все вкусы

http://101.ru/?an=port_groupchannels&group=6

Баба Яга  Сказка для взрослых Михаил Меньшаков Жила Яга в лесу сто лет, Варила зайцев на обед, На праздник в дом звала гостей, Ну, в общем, всё как у людей. И надо ж так под новый год, Явился в лес, сей обормот, Чего искал дурак в лесу, Уж, не на шапку ли лису. Но заблудился видно он, Глядь, на полянке стоит дом, Так не по – русски дом стоит, Одним окном на лес глядит. Дубиной лупит в дверь дурак, Сорвал с петель её мудак, Заходит в дом, вокруг глядит, Яга на печке русской спит. Проснулась страшная Яга, И в лоб спросила дурака, Зачем ты в дом ко мне залез, Какой подбил на это бес? А может леший, подшутил, Тебя на праздник подарил, Он сам не может ничего, Так может, выручишь его. Я тридцать лет одна живу, Во сне член вижу и реву, Где мужика в лесу мне взять? Что б страсть мою он мог унять. Старуха опытной была, Не зря сто лет она жила, Кого умом Бог обделил, Взамен ума елду вручил. Старуха ласково глядит, И нежно Ваньке говорит, «Коль поживёшь со мной дружок, То денег дам тебе мешок. А вдруг сумеешь ублажить, Сварю настой, чтоб вечно жить», Полез на печь к Яге дурак, Что делать, раз попал впросак. Вот так и стал с Ягой он жить, Своей елдой её шерстить, Случилась как – то раз беда, Припёрлась младшая Яга. Сестре всего с полсотни лет, Припёрлась стерва на обед, И ну давай бедром вилять, Придурка в гости к себе звать. Вот едет к нечисти Яга, Не взяв с собою дурака, Сестра, сказала в след: «катись», Взялась показывать стриптиз. То юбку к пупку задерёт, А то кофтёнку расстегнёт, Иван дурак глядел, глядел, Вдруг весь затрясся и вспотел. Схватил он младшую Ягу, И у стола согнул в дугу, Всадил елду ей до мудей, Аж грязь полезла из ушей. С тех пор пошли у них дела, Как только за порог Яга, Иван с сестрицей на кровать, И сразу уши прочищать. Узнала где – то, то Яга, Дурак, наставил ей рога, Вскипела у старухи кровь, Ох, отомщу им за любовь. Сварила старая настой, Настой волшебный, не простой, И налила в чай голубкам, Да сбудется пусть мщенья план! Как уши лягут прочищать, Им пауками сразу стать, И пусть как водится в века, Сожрёт в раз самка паука. Вот так и съела дурака, Враз, паучиха паука, Коль ты завёл себе Ягу, То к молодым уж ни Гу – Гу.

http://rutube.ru/tracks/4281058.html?confirm=db72e77b251b7c1d53c74eb87fb1cdcd&v=705fb7f619449e5dadb519969c85ee1a

Полезно видеть как старятся. Обнаженные старики, люди в возрасте, да и люди вообще – важнее некуда, и как можно ближе, крупнее, дольше. Под напором соблазнительных медиа-симуляций легко запамятовать реальное тело с его прекрасным несовершенством, естественным износом и знаками энтропии: морщинками, венами, шрамами, складками, прыщами, веснушками, царапинами, бугорками, расширенными порами. Во вселенной хромированного глянца влагалище пахнет бессмертными цветами, а кожа – сплошь расподжаристая тетива, как если бы все эти фикции в облике людей взрослели в криогенной камере и питались эмбрионами ангелов. Память глаза склонна сохранять в мечтах совратившие образы людеподобных существ из глянцевой параллели – будет ложью сказать, что ни один из таковых не вызывает желания. Напротив. Они ведь созданы лишь ради него. Почти как ты, но симметричней, красивей, лучше. Стоит влюбиться в эту вымышленную расу - и вот уже реальный секс с реальными людьми едва ли привлекателен. Реальное тело не только сверкает на солнце. Оно блюет и портится. За журнально-рекламным культом вечной красоты и молодости нет ничего, кроме утверждения, что ты убожество и останешься им до тех пор, пока не захлебнешься в деньгах и пластмассовых гениталиях на столе пластического хирурга.

http://www.looo.ch/2011-02/531-mortalbody

Жизни как таковой нет!Есть только большое жизненное  пространство, на котором вы можете вышивать, как на бесконечном рулоне полотна, все что вам угодно.Вам нравится токарный станок?Влюбляйтесь в него!Говорите о нем с волнением, с восторгом, с экстазом, убеждайте себя и других, что он прекрасен!Вам нравится женщина?То же самое.Обожествляйте ее!Не думайте о ее недостатках!Вам хочется быть моряком?Океаны, синие дали...Делайтесь им!Только со всей верой в эту профессию.И т. д.И вы будете счастливы какое-то время, пока не надоест токарный станок, не обманет женщина, не очертеют море и вечная вода вокруг.Но все же какое-то время вы будете счастливы.Жизни никакой нет.Есть только право на нее.Бумажка, "ордер на получение жизни".Жизнь надо выдумывать, создавать.Помогать ей, бедной и беспокойной, как женщине во время родов.И тогда что-нибудь она из себя, может быть. и выдавит!Не надо на нее обижаться и говорить, что она не удалась.Это вам не удалось у нее ничего выпросить.По бедности своего воображения.Надо хотеть, дерзать и, не рассуждая, стремиться к намеченной цели.Этим вы ей помогаете.И ее последнее слово, как слово матери вашей, будет всегда за вас.Но помогает она только тем, кто стремится к чему-то.Ибо нас много, а она одна.И всем она помочь не может.

Александр Вертинский

- А вы сами, когда хотите каких-то перемен в себе, идете естественным путем? Или ищете искусственных ощущений?

Глеб: Смотря что называть искусственными ощущениями. Русские горки - это ведь тоже искусственное ощущение.

Вадим: И знаете, они созданы-то искусственно, но ощущения-то настоящие.Кто-то сказал - не помню, кто, - что от жизни возможно получить всё, не прибегая к вынужденным мерам. Если жить по-настоящему.

Глеб: А это смотря что значит - "жить по-настоящему". Для кого-то это провести жизнь, копаясь в философских трудах и сочиняя свои, размышляя о смысле бытия, как старик Кант. Для другого - спускаться по горным рекам и прыгать с парашютом.

Вадим: А еще для кого-то - посещать все тусовки. Или БАМ построить

-  А любите ли просто общаться?

Глеб: Раньше любил, сейчас нет. Очень сильно поменялся круг общения. Мы выбежали из родной обстановки и кочуем по стране, встречаясь с огромным количеством людей. Если каждому из них раздавать часть себя непосредственно,
индивидуально, то после десяти человек от себя ничего не останется. Люди, бщаясь, так или иначе хотят что-то получить. Может быть, просто совершить энергетический обмен с артистом, со звездой. Но не всегда им есть что предложить в обмен. Когда их очень много, можно просто помереть - высосут и будешь как сдутый воздушный шарик.

Школы – это ледяные комбинаты, занимающиеся адаптацией индивида к единению с безликим общественным телом. Такая адаптация подразумевает производство отформатированных граждан, насыщаемых лишь теми знаниями, которые необходимы для соответствия стандартам того или иного системополезного производства. Школа рождает обывателя. Университет превращает его в мотивированную рабочую силу. И вся эта традиционная псевдообразовательная кутерьма – история о принуждении к кооперации, когда человек – овца стратегического назначения, гонимая в резервацию общепринятых пределов: будь накормлена – будь подстрижена.

Образовательную систему обличают её фавориты – кто, в конце концов, все эти отличники? Наиболее способные и мыслящие? Едва ли. Заурядные, услужливые, заискивающие. Слизни и стукачи – говорящая серость. С ними не спляшет королева дискотеки, им не оказаться в компании живых и интересных. Правительство школы носит своих откормышей на руках, но что случается, когда школьные годы оказываются позади? Куда исчезают все эти герои образовательной власти? Какие-то офисы, кабинеты, учреждения и структуры, – сотрудники, представители, агенты, чинуши. Всегда прихехешники. Говорящие хором группки поближе к учительскому столу, – грядущая свита, макабрические прототипы преступных представлений об идеальном гражданине. А вот будущее двоечников и троечников, напротив, всегда непредсказуемо и интересно – полно приключений, переживаний, происшествий. Хотя и там, конечно, случаются осечки…