«О смерти мужчины, о смерти всерьёз»

Випадково натрапив на цю статтю, виявилась досить цікавою... Можливо комусь теж стане корисною...

Планета Антуана де Сент-Экзюпери

«Какое воспоминание — эта ночь, подобная собору… Душа человека, раскрывающая свои стрельчатые своды и шпили… И мы — караван паломников, бредущих по чёрной, иссохшей, усыпанной звёздами земле». Поэт и философ, герой и изобретатель, — автор этих строк словно стоит в стороне от XX века — и от его распоясанного литературного процесса, и от глобальных переустройств человеческого общежития. В то время как эпоха разрушала, он, камень по камню, строил, возводил своё главное произведение — цитадель человеческой души. Он будто явился  из Средневековья, этот рыцарь, которому под стать строки Цветаевой: «Такие в роковые времена слагают стансы и идут на плаху».

Если правда то, что человека могут вылепить хорошие книги, то, конечно, среди первых — книги Антуана де Сент-Экзюпери.

Несравненная возможность созерцания, открытая лётчику, война и мир, схватки со стихиями, пережитые крушения, спасение товарищей, жизнь  в Сахаре среди кочевников — из этих элементов выплавилось неповторимое целое его произведений. «Маленький Принц» рождён колючими звёздами Ливийской пустыни, где автор погибал от жажды; «Южный почтовый», «Планета людей», «Ночной полёт», «Военный лётчик» — всё это плоды пути, полного опасностей и титанического труда.

Зачем все эти сложности понадобились графу де Сент-Экзюпери, потомку древнего провансальского рода, выросшему в старинном замке и получившему блестящее воспитание?

Попрощавшись с детством, Антуан быстро разобрался с жизнью «избранного круга». Его претензии к своему сословию — не социально-имущественного толка, они куда глубже: его ранила несерьёзность, неподлинность «исканий». Жизнь духа аристократия превратила в игрушку, в лже­головокружение… Об этом много горьких строк в его письмах. «Запоминать из прочитанного или увиденного только самое броское, только то, что может быть стилизовано! Не люблю этих людей, которые испытывают рыцарские чувства, когда на костюмированном вечере они выряжены мушкетёрами».

Он молод, знатен, вокруг шумит Париж, и сокровищница мировой культуры открыта перед ним, — а его гложет тоска по глубине жизни, по настоящему делу, по настоящему человеку.

Жаждая труда, нужного людям, Сент-Экзюпери оказался в числе пионеров линий гражданской авиации. Писателем его сделали не литературные салоны,а ветра Патагонии и пески Сахары.

В век скоростного интернета не лишним будет вспомнить, что ещё меньше ста лет назад писем приходилось ждать месяцами. Чтобы в Париже, скажем, получить ответ на письмо из Буэнос-Айреса, требовалось около пятидесяти суток. Объёмы почты были внушительны: две тысячи тонн писем в год переправлялось из Европы только в Южную Америку. Треть тоннажа индийской пароходной линии в те времена составляла корреспонденция. Промышленники, поверившие в будущее авиации, имели дерзкие и амбициозные планы, и, как в любом деле, здесь требовались люди — довольно отчаянные первопроходцы. По большей части ими становились опытные военные  лётчики, обрадованные вновь открывшейся возможностью летать…

После службы в армии у Антуана был необходимый опыт полётов, и жизнь перед лицом стихий влекла его необычайно.

Снежные бури, густые туманы, ледяные пики — зачем всё это  благополучному аристократу? Тягу к опасности принято объяснять  внутренней пустотой, погоней за ощущениями. Однако авиатрюки с риском для жизни будущий писатель мог бы исполнять и на парижском аэродроме. Только реальное дело даёт смысл и оправдание опасности. Все вопросы  снимает ёмкая фраза Ричарда Олдингтона: «Его моральные  и интеллектуальные цели наделяли смыслом и достоинством его действия. В этом — различие между авантюристом и героем».

Выбрав действие как форму жизни, Сент-Экс, как называли его друзья,  не отступил от той громады мысленного труда, что предстояла его  пытливому уму, и голод души вёл его от открытия к открытию. Однажды  после перестрелки с бедуинами он спокойно констатирует своё бесстрашие  и пишет: «Я понял также и то, что всегда меня удивляло: почему Платон  ставит мужество на последнее место среди добродетелей. Да, мужество  состоит не из очень красивых чувств: немного ярости, немного тщеславия,  значительная доля упрямства и пошленькое спортивное удовлетворение…  Никогда уже я не буду восхищаться человеком, который проявит одно толькомужество».

Впервые в жизни оказавшись на денежной должности директора  аргентинского филиала, Антуан оплакивал очаровательную нищету своей  юности: «Прожить месяц было настоящим приключением, и мир казался прекрасным, потому что, не имея возможности ничего приобрести, мне  хотелось обладать всем. Сердце тогда казалось необъятным. А теперь,  когда я купил красивый кожаный чемодан, о котором давно мечтал, шикарную мягкую шляпу и хронометр с тремя стрелками, мне больше не о чем  мечтать. И эти месяцы, у которых нет в конце чёрных дней, лишают жизнь  настоящего ритма. Какой она становится тусклой!»

Много ли нужно романтику?.. Западная литература XX века приучила нас, что джентльменский набор настоящего героя включает добротную еду,  крепкие напитки, красивых женщин… Хемингуэй способен вывести из терпения бесконечным описанием корзин с провиантом, а герои Ремарка будто справляют культ кальвадоса. Сент-Экс, как и подобает французскому аристократу, тоже имел вкус к жизни, не слыл аскетом — но поэзия его произведений чужда столь земных предметов. Он никогда не был певцом частностей. Если и мелькнёт на страницах стаканчик перн, за ним стоит слишком многое — в конечном итоге, вся полнота человеческого согласия.

За частями Антуан всегда искал целое — и обладал дивным даром его находить. «Мне всё равно, если меня убьют на войне! Что останется от всего, что я любил? Я имею в виду не только людей, но и неповторимые интонации, традиции, некоторый духовный свет. Я имею в виду трапезу на провансальской ферме, но и Генделя. Наплевать мне, исчезнут ли  некоторые вещи или нет. Не в вещах дело, а в их взаимосвязях. Культура невидима, потому что она выражается не в вещах, а в известной связи вещей между собой — такой, а не другой». Эту важную идею лаконично воплощает сквозной для Сент-Экзюпери образ — готический собор  Средневековья — собор, который, как он часто говорил, не равен сумме  камней.

ХХ век разобрал на камни всё, что только успел. Разрушительная сила,  казалось, вывернула суставы всего мира. Планету людей трясло и лихорадило, и разговоры об идеальном устройстве общества не были такими праздными, как наши. В подобных спорах позиция Экзюпери сводилось к одному вопросу: «Плевать я хотел на режим, важно знать, какой тип  человека создаётся этим строем?»

Он не обольщался ни пряниками политических утопий, ни миражами  всеобщего экономического благоденствия. Никак не назовёшь наивным  романтиком человека, разъяснившего, каким образом равенство уничтожает братство. Мысли его тем ценней, что принадлежат не салонному балагуру,  но человеку, опытно знавшему цену истинного братства — мужского  содружества, построенного железной волей лидера и строгой иерархией.

В последней своей книге «Цитадель», где повествование ведётся от лица восточного правителя, «вслух» созидающего своё патриархальное царство,  Сент-Экзюпери пишет: «Вот я пришёл и сел за стол последнего из своих  слуг. Он вытер стол, поставил на огонь чугунок, он счастлив моему приходу. Разве камень фундамента упрекает замковый камень за то, что тот держит свод? Разве ключ свода презирает фундамент? Я и мой слуга, мы сидим друг напротив друга как равные. Только такое равенство  я признаю исполненным смысла. И если я расспрашиваю его о пахоте,  то не из низкого желания польстить ему и расположить к себе — мне не нужны избиратели, — я спрашиваю, потому что хочу поучиться».

Сент-Экс отрицал равенство, разумеется, не из сословного чванства.  Лучшим другом этого утончённого, сложного человека — самым, наверное,  духовно близким — был лётчик Гийоме, простой парень, сын крестьянина. Этот герой Франции оказал огромное влияние на Антуана и всю жизнь был  для него ориентиром — из чего один биограф метко заключает, что истинный ум ведёт к простоте и непосредственности.

Ещё одним из бесценных друзей писателя был Леон Верт, которому  посвящён «Маленький Принц», этот гимн христианской любви, воспевающий  узы дружбы. Об этом друге идёт речь в замечательном и лаконичном «Послании заложнику». «Как же творит жизнь то силовое поле, которым  мы живы? Откуда она, сила тяготения, которая влечёт меня к дому друга?  В какие решающие мгновенья стал он одним из полюсов, без которых я себя не мыслю? Из каких неуловимых событий сплетаются узы вот такой  неповторимой нежности и через неё — любовь к родной стране?»

Сент-Экзюпери, как раньше Достоевский, прозревал и те узы, которые  связывают всё человечество — «общим делом, общим домом, общей судьбой. И эта реальная связь не может не создавать между людьми внутренней,  духовной связи — нерасторжимой связи, именуемой братством».

Верно было бы сказать, что писатель имел особое понимание равенства — люди равны перед Богом. Равны они перед высшим долгом  и предназначением. Высокие слова не расходились у него, как это часто  бывает, с делами. В дни Второй мировой войны Сент-Экс протестовал против «особой роли» интеллигенции и добивался права воевать, несмотря  на многочисленные преграды. Друзья сделали всё, чтобы спасти ему  жизнь, — всё таки возраст, многочисленные ранения, перспективы, открытые его таланту (впрочем, не обошлось без ненависти и интриг его врагов).

«Это большая интеллигентская гадость — утверждать, что надо уберечь тех, „кто представляет собой какую то ценность“. Только участвуя, играешь  действенную роль. Те, „кто представляет собой какую то ценность“, если они действительно соль земли, должны воссоединиться с землёй. Нельзя  говорить „мы“, если отделяешь себя от других. И если ты тогда говоришь  „мы“, то ты просто сволочь! Всё, что мне дорого, под угрозой. Когда в Провансе лесной пожар, все, кто не сволочь, вооружаются ведром воды  и киркой. Я хочу участвовать в войне во имя любви к людям, во имя  неписаной религии, которую исповедую. Я не могу не участвовать. Добейся поскорее моего перевода в эскадрилью истребителей».

Всё же — каким было его социальное кредо? «Для меня самое главное  не знать, счастлив или нет человек, благополучна или нет его жизнь,  хорошо или не очень он защищён. Я прежде всего спрашиваю себя, каков он — этот человек, счастливо и благополучно живущий в полной  безопасности».

Уже к двадцати трём годам он ответил себе на извечный вопрос начинающих авторов — как писать? «Нужно учиться не писать, а видеть. Писать — это уже  следствие». Насущным, даже в самые зрелые годы, оставалось для него  другое — что нужно сказать человеку? «Есть лишь одна проблема — одна-единственная в мире — вернуть людям духовное содержание, духовные  заботы».

«Меня мучает то, что не может излечить даровая похлёбка для бедняков… Меня мучает, что в каждом человеке, быть может, убит Моцарт». Не менее мучительно для него было наблюдать, как из круга человеческих ценностей  исключается то, что выше человека, — исключается как в декларациях, так и на практике. В литературе величайшим «французским» соблазном века стал экзистенциализм, и ядовитые пары разочарования и отрицания пропитали  умы и души (кстати, критики из экзистенциального лагеря немало  потрудились, чтобы осмеять и «Маленького Принца», и его автора). В противовес унынию и разложению Камю и Сартра — Сент-Экзюпери  проповедовал созидание, веру в высокое призвание человека. Если он и был гуманистом*, то гуманистом парадоксальным, с «вертикальной»  ориентацией. Он никак не мог примириться с «отменой» Бога — в Которого  верил ли, нет ли? — но в Котором решительно нуждался.

* Классический гуманизм, возникший в Италии в эпоху Возрождения, предполагает сосредоточение внимания на человеке как основной ценности мироздания, в противовес господствовавшей религиозной философии (возвращение к идеалу античности — по сути, антропоцентризм взамен теоцентризма). В дальнейшем гуманистические идеи получили мощное развитие в европейской философии.

Друзья-атеисты, писавшие о нём книги, уверенно называют его  неверующим. Католики считают его книги проповедью христианства. У обеих  сторон предостаточно цитат для подтверждения своей правоты — Сент-Экс не доставил удовольствия любителям аккуратных классификаций поставить  себя на заранее отведённую полочку.

Необходимость Бога он понимал всем существом. Он искал Его и жаждал — и много писал о молчании в ответ, о праве Бога на молчание. Где в этих  записях литература, где судьба — сказать сложно. Из его писаний складывается впечатление, что писатель не видел в Боге Личность, а видел лишь высший принцип, «Божественный узел, связывающий всё воедино», без  которого немыслимо жить, творить, быть человеком. Даже когда все письма  и записи Антуана будут опубликованы и изучены, результат его поисков для нас останется тайной, тайной между человеком и Богом.

«Цитадель», которую он считал главным трудом всей жизни, по форме  немного напоминает книгу Экклесиаста. Это сумма идей, образов,  созерцаний, это поле обобщения всего поэтического и философского опыта Сент-Экзюпери.

«Это — горный поток, влекущий за собой слишком много гальки, —  говорил автор о книге. — Мне потребуется десять лет, чтобы удалить  из него всё лишнее». Но этих лет у него не было. «Цитадель» не была  достроена. Рукопись осталась грудой руды, из которой он не успел добыть  все драгоценные камни, — теперь это труд для терпеливого, внимательного  читателя. Несомненно, для любителя поэзии она таит несметные сокровища.

Не только незавершённостью можно объяснить видимые в «Цитадели»  противоречия. Один исследователь высказал интересную мысль, что писатель был движим потребностью примирить важнейшие для него и для века идеи:  исповедание глубоко верующего Паскаля — и философию безбожника Ницше. В последних главах «Цитадели» звучит молитва — правитель царства просит  Бога о примирении со своим врагом. Он говорит Господу, что каждый из них движется к единству и примирению, поднимаясь на ступеньку выше, — каждый по своему пути. «Исходя из нажитой мною мудрости, я сужу о справедливости. Он судит о справедливости, исходя из своей. На взгляд они противоречат друг другу, противостоят и служат источником войн между нами. Но и он, и я противоположными путями, протянув ладони, идём по силовым линиям к одному и тому же огню. И обретают наши ладони Тебя одного, Господи!»

Гениальная догадка Экзюпери очень близка христианам, сознающим, что в Боге противоречия не разрешаются, но просто исчезают, теряют смысл. Поистине в лучших своих произведениях писатель превосходит самого себя.

Смолоду вверяя себя несовершенным машинам, Сент-Экзюпери понимал, что в любую минуту жизнь его может оборваться. Он много раз попадал  в ситуации, когда выживание было чудом, часто оказывался на волосок от гибели — но реальность, неотвратимость смерти осознал только  на войне: «Благодаря войне, а потом и благодаря Гийоме я понял, что рано или поздно умру. Речь идёт уже не об абстрактной поэтической смерти, которую мы считаем сентиментальным приключением и призываем  в несчастьях. Ничего подобного. Я имею в виду не ту смерть, которую  воображает себе шестнадцатилетний юнец, уставший от жизни. Нет. Я говорю о смерти мужчины. О смерти всерьёз. О жизни, которая прожита».

Сент-Экс не вернулся с боевого задания, из своего последнего  разведывательного вылета 31 июля 1944 года. Он встретил смерть как воин.

А она встретила его как поэта — он словно растворился в летней лазури  родного французского неба, не оставив ни примет, ни следа.

P. S.: Господь творит всё, что хочет, на небесах и на земле, на морях и во всех безднах (Пс. 134, 6). В 1998 году марсельским рыбакам привелось вынуть из моря  металлический браслет с именами Антуана де Сент-Экзюпери и его жены  Консуэло. Так бездна напомнила нам о человеке, вставшем перед Богом во весь рост своей человечности, о рыцаре, исполнившем высшую заповедь  любви, положив душу свою за други своя.

Екатерина Ткачева