У них новый Папа. Что это значит для нас?

Протодиакон Андрей Кураев в своем блоге рассуждает о перспективах православно-католических отношений в связи с избранием нового Папы Римского.

Сейчас принято интересоваться, как скажется восхождение нового римского Папы на отношениях Ватикана и нашей Церкви.

Прежде всего два личных обстоятельства в биографии Франциска:

1. Папа Франциск воспитан униатским украинским священником.

2. Несколько лет уже будучи епископом, он руководил униатскими украинскими приходами в Аргентине.

Отсюда два вывода.

Первый – положительный для нашей Церкви: он знает и понимает наше богослужение.

Второй же вывод скорее негативный: вряд ли украинские униаты сформировали в нем позитивный образ Московской Патриархии.

При этом стоит помнить, что с нашей стороны как на главное препятствие на пути к личной встрече Патриарха и Папы, а также для визита Папы в Россию, указывалась на недоброе отношение украинских униатов к своим православным согражданам двадцать лет назад.

Станет ли Франциск именно в этом вопросе идти нам навстречу, если для этого ему придется переступить через точку зрения его прямых наставников и чад? Немцу Ратцингеру это было бы сделать гораздо легче – но и он на это не пошел.

Так что если такая встреча в наших интересах – позицию скорее всего придется менять именно нам (тем более что Ватикан и вовсе не ставит никаких предварительных условий для нее). А интерес к этой встрече, я думаю, сейчас с нашей стороны должен быть велик: кажется, слово именно этого Папы будет очень весомым для всего мира.

Ведь его слова будут подтверждаться делами, и иметь такого союзника в идущем «конфликте цивилизаций» для нашей Церкви очень даже кстати. (о единстве его слов и дел говорит поступок, явно выходящий за рамки возможного изощренно-иезуитского пиара: в 2009 г. он переехал жить в трущобы к одному из священников, которому наркоторговцы угрожали смертью).

Жаждет ли такой встречи новый Папа? Будет ли он не спать ночей, размышляя о том, как приблизить эту встречу? Сильно сомневаюсь. Если он и в самом деле намерен реализовать провозглашенную им программу внутрицерковной революции, переориентируя ее от дворцов к хижинам, то ему хватит тех проблем, которые он сам себе создаст внутри своей Церкви.

«Когда мы идем без Креста, когда созидаем без Креста и исповедуем Христа без Креста, мы не являемся учениками Господа: мы мирские епископы, священники, кардиналы, папы, — но никак не ученики Господни» (проповедь при завершении конклава)/

Полагаю, что это он не о догматике говорил, а о Кресте как символе Жертвы и Отказа. Это очень серьезная декларация: оказывается, Папа не безусловно Папа; Папа он не потому, что сидит на римском троне, а только при условии, что идет путем Креста…

С мечтой «Ах, как бы я хотел, чтобы Церковь была бедной и для бедных!» (пресс-конференция 16 марта) ему будет не до нас.
В его глазах мы в лучшем случае — странные бородачи с окраины Европы.
В худшем – воплощение всего того, что он хотел бы изжить в своих кардиналах.

Выходит, что часы и календари у нас не то что не совпадают, а просто тикают в противоположных направлениях.

Мы с радостью, систематично и многомерно выстраиваем новую церковно-государственную симфонию, апологизируем самое радикальное иосифлянство и надеемся, что союз с социальными элитами даст нам большие бонусы. Заручившись поддержкой государственного административного ресурса и бюджета, многократно умножив ряды собственной церковной аристократии, затем повернуться к беднякам… В этой стратегии главное требование текущего момента – не портить отношения с властью во всех ее проявлениях и носителях. Еще пару десятилетий возрождения, укрепления, консолидации, «тучных коров», ну а потом…

Задача воцерковления (точнее – прицерковления) власти и спонсорящих элит неизбежно предполагает безграничное расширение церковной этики: чтобы не отпугнуть столь своеобразных неофитов, от которых столь решительно зависят сами «миссионеры» и их миссионерские проекты, приходится терпеть, разрешать, не замечать очень многое. «Воля императора – форс-мажорное обстоятельство», — сделала Церковь вывод еще из приснопамятной «михианской схизмы» восьмого столетия… (Кто тут сказал «Кабаева»???)

Программа Франциска (бедная церковь для бедняков) – это добровольный исход из Константиновой эпохи. Если на верхних социальных этажах Церкви стало тесно – что ж, надо перестать бодаться, сойти вниз и этим поклоном уклониться от занесенного меча масонской пропаганды (см. «Код да Винчи»). Пригнувшись, уйти в лачуги и на слова критики отвечать делами веры и любви. Смириться, возродить истинное монашество даже в рядах якобы монашествующей иерархии — и тем самым стать ниже ураганных ветров информационной войны. Если элиты светского западного общества уже не подвластны голосу Церкви – Церковь всегда в состоянии свои дела привести в соответствие со своимисловами.

Константиновской Византии это равенство слов, символов и дел никогда вполне не удавалось (католическому Западу, прикрывавшему свои властные амбиции «Константиновым даром», конечно, тоже).

Парадокс ситуации в том, что определенный филокатолицизм некоторой части нашей иерархии обращен к тому, с чем католичество эпохи папы Франциска намерено расстаться. Митрополит Никодим, видевший всю полноту унижения Церкви в хрущевские годы, был восхищен именно имперским величием Ватикана.

Этот парадокс усугубляется и тем, что наши иерархи 70-х годов декларировали симпатию к латиноамериканской католической «теологии революции», с которой тогда как раз боролся нынешний Папа. «Мы – за преобразование социальных структур, угнетающих народы и не позволяющих им свободно развиваться, за преобразование, включающее, если требуется, и революционные пути низвержения существующих режимов порабощения» (митр. Таллинский и Эстонский Алексий. О миротворческой деятельности РПЦ. Содоклад на Поместном соборе 31 мая 1971 г. // ЖМП 1971, № 7, с. 62). Хотя это слова митрополита Алексия, но группа референтов у всех выездных членов Синода в те годы была одна и та же.

Если бы эти слова были сказаны митрополитом такого же ранга сегодня, это было бы очень серьезным и мужественным тезисом. Но в те годы эти слова симпатии к «теологии революции» были всего лишь формой конформизма по отношении к советской власти, поскольку она сама жонглировала ррреволюционной риторикой.

В общем, Божий Промысл предложил нам очень интересный «эксперимент»: две очень похожие социальные группы с довольно схожим набором болезней расходятся сейчас по разным путям реагирования на современный мир. А какой из них окажется успешнее – Бог, а, значит, и история рассудят.