Протоиерей Виталий Шинкарь: о конце света, (продовження)

Для того, чтобы действовать, как ты хочешь, надо сначала растлить местную культуру, надо растлить образование, надо растлить память, и это просто делается. Это сумасшедшие учебники по истории, какие-нибудь такие направленные передачи по телевидению, бесконечные лозунги, бесконечные заявления — и сознание человека путается. Оно и без того очень хрупкое у современного человека — он глубоко бескультурен, мы мало книжек читаем, мало добрых слов слышим, мало правды какой-то для нас открывается.

И вот тебе открывается путь манипулирования этим народом. Если я не знаю свою историю, мной манипулировать очень просто. И мы как Церковь в этом смысле немножечко не успеваем за процессом, потому что мы во многом потерялись сами, во многом потеряли свой народ. То есть мы не можем сегодня сказать, что у нас есть на него особое влияние какое-то.

Но слово Церкви должно быть, потому что декларирование приоритетов в жизни вот таких серьезных… Когда говорят, что мы идем на Запад, это ведь целый термин, под которым понимается сегодня не культурный мир, а то, что называется цивилизованный мир. То есть Запад — это цивилизованный мир.

Что такое цивилизация? Это маленькая часть культуры: хорошие унитазы, теплые туалеты, там, не знаю, красивые машины. Но это часть культуры, это маленькая часть. И вот это декларирование того, что мы хотим быть в цивилизованном мире, означает, что мы в собственной стране становимся всё более и более чужими этой земле, то есть что мы потерялись.

Я думаю, что наш премьер-министр, который вот такие заявления делает, делает их потому, что он сам человек потерявшийся. Все наши политики — глубоко нецерковные люди, глубоко не христиане. И вот смотрите, сколько у нас битв по религиозному образованию в школах. Это элементы, которые базисные для меня, это моя самоидентификация.

И пока в стране у себя я сплю, посмотрите, что делают диаспоры во всем мире первым делом, как они себя самоидентифицируют. Они в первую очередь свою религиозность начинают заново открывать в себе. Все диаспоры во всем мире складываются вокруг своих храмов, вокруг своей культуры национальной, чтобы не раствориться, не потеряться вот в этом многообразии.

А здесь нас бесплатно растворяют вот в этом всеобщем европейском борще, и мы там даже картошкой не будем, а будем жижей. И за что? Просто за то, что у тебя будет паспорт свободного въезда в Евросоюз? Ну что сегодня с Евросоюзом творится. То есть вообще он сам под вопросом большим.

Может быть, просто потому, что паспорт евросоюзный тебе дает свободу передвижения? Мне эта идея нравится, я тоже хотел бы свободно передвигаться. Но это не повод для меня продать за это какие-то интересы гораздо более серьезные. То есть что на что мы кладем?

Разумеется, я не знаю. Я такие заявления читаю между строк. Поэтому заявления о том, что нам чужд Восток, означают для меня, что мы отрекаемся от огромного пласта собственной жизни, который для нас — фундамент. Я не верю, что выбив фундамент, можно что-то построить.

Вы говорите, что мы рискуем потерять себя как нацию, как народ. Но я вот о чем хочу вас спросить. Участившиеся акции, которые призывают за объединение Молдовы и Румынии, постоянные выяснения, на каком же языке мы говорим — на румынском или молдавском, последние события в Бельцах, где учитель открыто говорит ученикам русскоязычным, что они оккупанты… Как в целом всё это скажется на нашей стране, на нашем народе, на том, что будет происходить дальше здесь?

Прот. Виталий Шинкарь: Бесспорно, это будет всегда плохо сказываться. Градус национального переживания в любом народе всегда существует. Этот градус очень легко поднять до состояния повышенной температуры и в то же время очень легко его удерживать в какой-то зоне правды. Я думаю, что обид накопилось, может быть, исторически у нас друг на друга достаточно. Думаю, что есть те претензии, которые могут предъявить друг другу и одни, и другие.

Единственное, что нужно помнить всё-таки, что несчастье общее для молдаван, для русских и для всех народов бывшего Советского Союза, было не русским, а советским. Очень важно понимать, что вот эта чума, которая свалилась на оба наших дома, была нашему обществу навязана опять же за чьи-то деньги, за чьи-то интересы. Мы начали с того, что любая революция, любые политические безобразия не бесплатны, они происходят всегда при вмешательстве, при чьей-то оплате.

И я думаю, что во многом мы оказались как бы в одном плену — вот где была оккупация! Оккупация нас всех. В первую очередь, наверное, русского народа. На мой взгляд, он пострадал гораздо серьезней, чем все прочие народы. Здесь же, когда мы говорим о нашем общем проживании, надо понимать, что нации, получившие право на самоопределение после развала Советского Союза, оказались каждая на каком-то своем историческом этапе. И далеко не всегда и не каждая нация нуждается в том, чтобы создавать собственное государство, собственную независимость, есть народы, которые незрелы, которые не в состоянии ещё к этому прийти.

Для нас важно другое. В этих спорах выясняется, что наше общество переживает какой-то внутренний кризис, какую-то драму. И мудрость власти, мудрость людей, предержащих эту власть, должна быть в том, чтобы не дать этим процессам перерасти в неуправляемые безобразия. Когда мы видим такого учителя, преподавателя, который вдруг вещает вот такие страшные вещи, мы понимаем, что он эти мысли долго в себе хранил, они в нем жили, бурлили, он наверняка их на кухне с кем-то обсуждал.

Да, но мы же не можем отрицать, что, возможно, он и раньше излагал эти мысли своим ученикам. Просто вот это видео попало в интернет.

Прот. Виталий Шинкарь: Скорее всего. Но известно, что крысы слышат дудочку. Сами они не идут, они появляются тогда, когда кто-то начинает в дудочку звенеть. Это даже не заговор. Если сегодня мысль этого учителя озвучить официально с какого-нибудь канала «М1», то огромное количество людей открыто начнут рассуждать так же. Задача культурного наследия страны — уравновешивать эти вещи, понимать их природу, понимать, откуда они происходят, вести глубокую просветительскую работу среди своего народа.

Но я всё больше убеждаюсь, что это никому не интересно. Я изучаю учебники по истории и для румынских школ, и для русских школ, и я вижу в них ужасные несуразицы. К тому же эти учебники разные, что ужасно. Получается, что мы русских детей и молдавских детей обучаем разным историям, что тоже только помогает расшатать эту действительность в нашем обществе.

Здесь очень слабая позиция, может быть, самой России. Она должна жестче и увереннее говорить о том, что процессы, которые происходили в Бессарабии, не подходят под формат оккупации. Можно смело признавать свои ошибки, называя вещи своими именами, но идти на диалог. Невозможно эту проблему замалчивать, она есть.

Посмотрите, какие были отзывы фантастические после слов учителя. Выступали режиссеры театров, которые говорили, что это и их мысль, они так же чувствуют. И я чувствую, что в обществе много людей живет с подобными мыслями. И эти мысли иррациональны, мы не можем залезть в черепные коробки этим людям, показать им всю правду, сказать, что нет, это не так. Это иррациональное знание, всё, это моя кровь, это моя земля.

Но главное, на мой взгляд, — глубокая общественная работа не по примирению даже людей, а по созиданию настоящего общества, в котором будет воспитываться некое важное культурное знание. И это очень непросто, это мучительно сложно. Иногда просто понятно, что хочется и руки опустить, потому что ты бьешься над чем то, что-то делаешь, а тут выступает какой-нибудь политик, и ты думаешь: кто бы его самого просветил?

Но во многом именно поэтому у нас такая легкая, может быть, заявленность проблемы, что мы идем на Запад, мы не хотим на Восток, потому что исторически мы эти обиды не воспринимаем как то, что надо разрешить и рассмотреть. А мы это начинаем решать радикально: вот мы были оккупированы русскими, это безобразие, давайте сдадимся теперь румынам. То есть теперь нас никто не оболванит.

Любой радикальный взгляд всегда будет ущербен и безобразен. Я думаю, что надо привыкать к тому, что мы живем в обществе разнообразном, многообразном. И мы не можем в этом обществе жить просто по принципу, что я хочу, чтобы так было: я хочу, чтоб был закон, чтобы можно было вас истребить; нет, я хочу, чтобы был закон, чтоб можно было вас истребить. Самое важное — понимать, что такие разговоры в обществе всегда зиждутся на проблемности самого общества, в первую очередь, на экономической проблемности.

Когда этот учитель из Бельц рассказывает такие вещи, он ведь тоже, я думаю, в сердце переживает, что миллион молдаван должны трудиться в России. Это действительно унизительно, да? Но почему это унижение не перенести на собственную внутреннюю действительность. А почему эти люди должны там трудиться? А что делает власть, чтобы они там не трудились? А что вообще происходит с нами, если мы вообще вот, по сути говоря, потеряли весь потенциал и научный, и экономический?

Может быть, здесь корень проблем? Но для того, чтобы об этих проблемах говорить, власть должна быть честной, готовой к серьезному диалогу с обществом. Мне кажется, власть понимает, что легче всё это переводить в план вот такой национальной борьбы. Это всегда проще и понятней. Пар выдыхается, огромное количество людей вовлекается в эту историю, но, главное, мы не обсуждаем ситуацию, мы не обсуждаем, почему у нас нет своего производства, почему у нас кризис образования. Это всё как бы, не интересует. А зачем? Главное, чтобы люди работали за границей и присылали сюда деньги, вот и всё.

Я думаю, что это очень комплексная проблема, болезненнейшая. И если мы не станем народом, нас всё равно ничего не спасет. У нас времени-то не так много. Если мы не станем настоящим обществом, которое способно вообще на что-то реагировать, то три копейки нам цена. Нас просто сотрут.

Хотелось бы немножко поговорить про закон о равенстве шансов, который наделал в обществе много шума, но, несмотря на весь шум, всё-таки был принят депутатами. Не так давно, около месяца назад, Социал-демократическая партия пригласила на встречу директора Института семьи, американского института, который рассказал, что однополые отношения очень негативно влияют на институт брака, институт семьи. И всем участникам встречи не так давно пришла повестка в суд — выясняют, зачем была организована встреча, кто её организовал. Вот это, мне кажется, первый такой прецедент. Что последует дальше? Закон уже принят и с первого января он вступит в силу.

Прот. Виталий Шинкарь: Очевидно, что закон был пробный шарик. Он напоминает ситуацию, которую весь мир уже прожил, мир уже на других стадиях живет. В Британии был случай, когда женщина-психиатр приняла пациента, который на самом деле был журналист-провокатор. Он пришел к ней и рассказал, что страдает склонностью к гомосексуализму, пытается с этим разобраться, слышал, что она помогает многим людям эту проблему пройти.

А она действительно удивительный врач, и как христианка, стояла на совершенно твердой позиции, что гомосексуализм — это беда, болезнь человека, и его можно пережить. Есть общество внутри этих людей, которые пережили гомосексуализм, вышли из него и рассказывают об этом как о болезни, как о беде, которую они победили. И вот она занималась с этим человеком, а он впоследствии огласил все эти материалы в прессе.

Её лишили лицензии за насилие над свободой человека. Он сделал свободный выбор — быть гомосексуалистом, а она как врач, насилуя его свободу, заставила его перестать быть свободным человеком. В общем, её лишили лицензии, был жуткий скандал. Я думаю, что всё это впереди. Потому что проблема очень проста.

Почему вообще современный мир с жиру бесится? Правильное выражение! Бесятся с жиру всегда те, у кого есть возможность оплачивать любые переживания. То есть человек устроен таким удивительным образом — об этом знает Церковь, об этом говорит Христос… Человеческое сердце ничто не может насытить. Нет такой еды, которая нас насытила бы и оставила на сытыми навсегда, нет такого чувства, которое мы бы испытали и оно бы не заставило нас желать ещё чего-то другого.

Так устроен человек ради того, чтоб его сердце хотело только Бога. Больше насытиться нечем. Либеральный мир — это мир богатых людей, которые постоянно находятся в поиске новых ощущений. И эти новые ощущения приводят их к самым страшным вещам. Потому что «бабы у нас уже были, мужики у нас уже были, девочки, мальчики», то есть постоянно эти люди, посмотрите, парламентарно пытаются понизить возраст половой ответственности, пытаются вот эти законы протаскивать.

Ведь их лоббирует-то не народ. Нет такой страны, где бы народ на плебисците, референдуме сказал: давайте договоримся, что хорошо быть педерастами. Ни одна страна мира такого опроса не проводила. Все законы о гомосексуализме проводились исключительно вот через парламентарное лоббирование. И никто не обращает внимания, что такие законы продавливаются именно в этих институтах? Потому что в этих институтах, как правило, сидят люди сытые, богатые, двигают интересы богатых людей, и всем им свои бесконечные пороки надо как-то оправдывать.

В Голландии есть партия педофилов, и они говорят там: «Мы тоже надеемся, что нас признают». Двадцать лет назад никто не думал, что гомосексуалистов признают, однако уже признали. И вот здесь мы должны понимать, что этот процесс неостановим, он будет идти, мы увидим ещё более «веселые» вещи. Закон о равенстве шансов, в который, под позор этого закона, подогнали зачем-то цыган, обозвав их культурно ромами, прочие национальные меньшинства, был пробным шариком.

Он нужен, может быть, даже не нашим молдавским политикам. Они ещё, может быть, не все в душе созрели к таким вещам, но их заокеанским хозяевам эти вещи нужны для того, чтобы видеть Молдавию в ряде свободных стран, куда они могут свободно приезжать и свободно по этим законам растлевать наших детей и наши семьи. Может быть, это было их движение.

Но я хочу сказать, что мы увидим вещи пострашнее. Мы увидим обязательность такого образования в школах, мы увидим такое страшное тоталитарное общество, что нам не снилось. Например, в мире, в котором мы живем сегодня, гомосексуалисты свободны. Их никто трогает. Но когда они придут к власти, нас просто так не помилуют, нас заставят, чтобы наши дети это проходили как обязательную часть культуры, нас заставят говорить об этом везде и всегда, нас заставят это повесить вместо икон. Это произойдет неминуемо — таков человек.

Мы как Церковь, зная человека, понимаем, что человек не остановится. И вот Писание, Апокалипсис говорит о настоящем конце мира, что степень растления людей будет беспредельной. Пока ещё существуют некие моральные ограничения, которые настолько шатки уже, что вы не представляете.

Я часто прихожу в школу, и шестиклассники мне говорят: «А почему так все против гомосексуалистов? Это ж нормально, а чего тут такого плохого?». И когда их спрашиваешь, на основании чего они выяснили, что тут ничего плохого, понимаешь, что выяснили они это на основе собственной необразованности. Они не знают своей культуры, своей истории. Ещё раз повторю, что мы, страны византийского наследия, ничего о своем наследии не знаем.

Вот сейчас пусть любой, кто нас смотрит, вспомнит, что византийского он прочел, какой корпус поэтов, писателей. Кто вообще знает, что такое Византия? И вот этот парадокс, оказывается, не такой уж и парадокс, а очень важная позиция современного общества — разболтать всё на шарнирах ради того, чтобы протолкнуть вот эту гадость.

Проиграв противостояние с тем первым, вроде бы, невзрачным законом, мы проиграли страшную вещь. Мы пропустили первый удар. Вторым ударом будет запрет на критику, что мы сегодня уже видим в вызове этих людей в суд. Что нечестного сказал этот человек? Он сделал какой-то фашистский призыв? Он сказал, что гомосексуализм растлевает семьи, и это так! Не надо это скрывать, это так и есть! То есть это так действительно и есть, без всякого смущения. И за это вызывают в суд! За что? Получается, что я не свободен в критике чего-то. Вот где начинается тоталитарная система!

Поэтому я предлагаю быть не просто стойкими в этих вопросах. Надо вот не позволять вообще наше общество растаскивать. Нас всё равно растащат, но сопротивляться надо. Вот те люди, которые такие законы протаскивают… Я как христианин не то что за них голосовать не буду, я вообще этих людей не причащал бы в Церкви. Не я призываю на них гнев Божий, они сами добровольно отказались от христианского понимания жизни. Сами отлучили себя от Церкви.

Они и есть самые страшные предатели, потому что они не просто растлевают сердце народа, а закладывают такую страшную бомбу, которая, в общем то, отрезает нас от всего. Мы просто в секунду теряем человеческий образ, тот образ, который выстраивался веками в сердце народа, за который воевали, проливали кровь.

Отец Виталий, Вы говорите о том, что надо сопротивляться до последнего. Но давайте посмотрим последние примеры. 230 тысяч граждан подписались за проведение референдума. Центральная избирательная комиссия перекрыла, можно сказать, кислород. Признали 197 тысяч подписей — нельзя народу говорить своё слово. Далее — люди выступают против тех, кто выступает за объединение с Румынией, встают на защиту Конституции. Их судят, им присылают повестки в суд, их штрафуют. Как бороться?

Прот. Виталий Шинкарь: Я христианин. Не могу сказать, что я сторонник уличной борьбы, но не могу и сказать, что я её противник. Понимаю, что есть ситуация, когда подобная борьба имеет смысл. Была ситуация, когда и царя в России — Алексея Михайловича — трусили за ворот москвичи так, что он потом долго болел. В том самом обществе, которое сегодня любят называть рабским, царя могли потрусить за воротник. Поди сегодня потруси кого-нибудь из этих господ, которые огорожены кордонами милиции.

Когда я говорю о борьбе, в первую очередь призываю самого человека. Христианское видение очень парадоксальное. В житии одного старца описывается, как он увидел согрешающим своего брата. И он заплакал и сказал: «Сегодня этот пал, а завтра я паду». Христианский взгляд — когда ты берешь чужую вину на себя, то есть когда ты отвечаешь за беду этого мира. И мы как христиане особенно отвечаем, потому что мы не смогли этот мир накормить до конца христианской едой, мы что-то сами потеряли в себе, какой-то сок жизни.

И вот эта борьба в первую очередь, должна вестись внутри нас самих. В себе надо выкорчевывать это безобразие: безразличие, нелюбовь к ближнему, бессострадательность, неблагоговение перед Богом, перед святыней. Это те вещи, которые и создают нас как общество. Ведь никакая политическая доктрина не даст платформу жизни народу. Народ может жить, объединенный какими-нибудь святыми идеалами, но не может жить дарвинистской доктриной.

Вопрос, есть ли какая-то правда сегодня для нашего народа, за которую мы все встанем и умрем? Если нет, значит, что-то с нами не так. Вот эта растасканность нас по партийности, — правые, левые — она, собственно говоря, и делает самую ужасную вещь. Она раздробляет и без того это сложное, очень хлипкое чувство единственности. А единственность народа, его платформа единая, существует только как его традиционные идеалы, как его историческая почва, как то, на чем этот народ выращен.

Как христианин я знаю, что всё, что растет не на Христовой земле, вообще расти не будет. Поэтому борьба в первую очередь и заключается в том, чтобы каждый попытался в меру своих сил стать человеком, сохранить заповедь, понять свою правду, всмотреться в своего ближнего, не бить его камнями.

Но и жесткое требование к власти — тоже борьба, которая в этом мире никогда не прекращается. Мы ответственны за мир, который нам дан от Бога, должны его возделывать. Мир дан человеку именно как то, что надо возделывать. И поэтому призыв к власти должен быть вечным. Мы понимаем, что никто никогда не сделает на земле рай, но мы не должны дать власти сделать на земле ад.

Фактически вся задача -попытаться заставить власть быть порядочной, человеческой. И ради этого, собственно говоря, мы и должны трудиться. Если есть какие-то здравые силы в обществе, они должны об этом говорить, они должны выдвигать позицию, в основе которой будет лежать не выдуманная платформа жизни, а та правда, на которой мы существуем столетиями.

Вся наша летучесть по жизни как раз и говорит о том, что мы люди без корней, без почвы, потеряли какую-то важную связь с миром, с правдой. И если мы её не обретем, то так и будет тут: мордобой, драки и всё остальное.

Никаких общечеловеческих ценностей нет, это легенда. Например, то, что свято для христиан, не будет свято для буддистов и так далее. Ценности существуют вот только в этом звучании. Нет единых ценностей для всех людей, есть ценности, которые мы вынесли исторически из своей религиозности и культурности.

Именно поэтому опять-таки что значит «Молдавия движется на Запад»? Что мы сделаем со своими восточными ценностями? Будем делать вид, что на двух креслах сидим? Так не получается никогда. Либо мы выращиваем одно дерево, либо другое. И потом это вообще какая-то шизофрения: конечно, надо идти — на Запад надо идти, на Восток надо идти. На самом деле, надо не куда-то идти, а к себе, для начала.

Задать вопрос: кто я и куда я иду? И вот здесь, ещё раз повторяюсь, главная историческая наша правда — созидать самих себя. Вырасти, как люди, в первую очередь, воспитать в себе человечность, слышание чужого голоса, слышание правды, уважение к этой правде. То есть вернуться к тому корню, который питал тысячелетия нашу землю.

Вместо этого этот корень постоянно пилят, делают вид, что мы какую-то новую идеологию придумаем, что мы изобретаем велосипед, что все, кто были до нас, идиоты. Но «идиоты» как-то лучше, чем мы, жили. Наши предки жили светлее, честнее и созидали свою жизнь, умели в ней быть людьми, в отличие от нас. И не были так раздроблены, как мы.

Я думаю, что ответ наш, к сожалению, мучительный и непростой. Единство общества достигается не платформами партий, а тем, что мы все как общество целиком действуем в одном ключе, мы пытаемся не сорваться со своей почвы, мы пытаемся не сползти со своих корней. Сползли? В первый дождь этот дом без фундамента просто смоет, что мы и видим, собственно говоря.

Давайте всё-таки вернемся к той теме, с которой мы начали. Мы затронули конец света, который ожидается 21 декабря. Как вы к этому относитесь и насколько вообще можно в это верить и когда его ждать?

Прот. Виталий Шинкарь: Я вот только сейчас подумал, что по-русски«мир» и «свет» — одно и то же слово. Мир — это свет. И поэтому «конец мира» звучит, как «конец света». И это на самом деле так, потому что Бог есть свет. Вообще в мире тьмы не существует, то есть тьма — это отсутствие света, как говорит физика

Думаю, что все слухи о конце света, которые муссируются в обществе — календарь майя-шмайя, электричество кончится и что угодно, — звучат у людей, которые, к сожалению, опять-таки, глубоко нерелигиозны или не интересуются никакой религиозной частью самих себя. Но ещё я вижу в этом одну для себя очень знаковую вещь.

В Апокалипсисе говорится о действительной кончине мира — той, которую открыл нам Дух Божий. И там говорится, что перед кончиной мира будет много слухов о кончине мира. Это очень, кстати, интересное замечание. Почему слухи о кончине мира? Потому что слухи делают возможным… Как в той сказке, где мальчик кричал «Волки, волки!» и врал, а когда пришли настоящие волки, и он закричал — всё было пусто.

Это тоже, кстати, очень интересный пробный шарик. Посмотрите, какая удивительная вещь! Огромное количество людей подготовилось к этому «концу света» так, как будто его можно пережить. То есть многие восприняли его как некий конец света, на который надо бы запастись свечками и консервами, пережить, как страшные морозы — минус шестьдесят… Это во-первых.

А во-вторых, эта «кончина мира» преподнесена нам как случай, в котором нет Бога. То есть «конец света» происходит вне участия Господа Бога. И это показательная вещь, потому что мир начался в руках Божьих и в Его же руках закончится. Христианское понимание истории человечества — мы как христиане отвечаем за тот мир, который дан нам Богом, это сад, который мы должны возделывать.

И история мира обретает смысл, потому что человек общается с Богом в истории. У мира есть цель, он создан ради чего-то. Человек является не просто случайностью в этом мире, он участник, ради которого этот мир создан. Вот это измерение потеряно. В современной концепции конца света человек — игрушка, его стерли-перетерли, и он уехал. В христианском видении человек создан последним, но не зря в нашем языке есть «последние новости».

Мы последние по времени, но не по важности. Человек — царь, ради него создан весь мир. Соответственно, когда речь заходит о кончине мира, речь заходит о кончине человеческого рода, о царе, который умирает. Умирает царь, ради которого весь мир создан. И в этом царе умрет и весь мир, потому что мир без царя бессмыслен.

Христианское понимание конца мира в том, что это не просто физическое истребление планеты Земля, а некий конец важного мирового цикла, в котором человек учился говорить с Богом. Этот цикл заканчивается, судя по Апокалипсису, печально, то есть человек отвернется от своего Творца, человек перестанет в Нем нуждаться и объявит Ему войну.

Мы это наблюдали уже в самом Писании. Бог творит человека, а человек, в конце концов, распинает своего Бога, убивает Его. Это дано нам как первый знак. Но вот в Апокалипсисе, в действительном конце мира, этот знак повторится. Пробный шарик того переживания сегодняшнего уже близок к правде. Потому что Бог уже не нужен даже в конце света.

Какая-то часть людей продолжает думать, что они переживут этот конец света, но огромная часть людей, которые даже и говорят об этом, они не спешат к внутреннему покаянию, к осмыслению какой-то там собственной правды или неправды. Вот почему в христианстве одной из самых тяжелых смертей считается смерть внезапная. Это худшая смерть, которая только может быть? Кстати, сегодня о ней мечтает огромное количество людей: хорошо бы лечь и не проснуться.

А это ужасная смерть, потому что ты не успел не успел поцеловать своих детей, сказать какое-то важное сказать своим близким, проститься с ними. Ничего не успел. Ии христианин это рассматривает: «А вдруг это не я не успел, а мне не дали? Вот вдруг Бог меня призвал так, потому что я недостоин оказался всего этого?».

И вот «конец света», который моделируют на 21 число, как раз показывает нам, что в реальном конце света есть чистая правда, которую Господь изложил нам. Что действительно человек дойдет до состояния, когда ни Бог не нужен, ни правда не нужна, когда человек будет жрать, пить, веселиться, и даже перед концом света у него в голове ничего не выстрелит.

В этом я вижу и прямую опасность, и прямое бесстыдство кошмара, который муссируется там всеми и вся, и в этом же я вижу, конечно, очень важный знак, который также в наших людях звучит, что современный человек, как в словах песни Гребенщикова: «Дайте северным варварам водки в постель — и никто не станет желать перемен».

То есть человека интересует только сытость и благополучие. Это идеал жизни, а Бог дальше и не нужен. При этом почему-то человек забывает о своей смерти, он забывает о страдании, которое в его жизни есть. Я хочу сказать всем, кто сегодня носится с этой идеей 21 декабря, всем, кто верит в нее: ну принесите хотя бы покаяние после 21. Наступит 22, хочу видеть, что кто-нибудь пришел в храм и хотя бы сказал: «Господи, прости, поверил во всякую ерунду». Мне очень интересно, придут ли такие люди. Не верю, не знаю.

Отец Виталий, последний вопрос. Жить в нашей стране стало действительно тяжело, у многих граждан нет работы, нет денег на существование. Как в сложившейся ситуации не впасть в уныние, не отчаиваться? Дайте совет.

Прот. Виталий Шинкарь: Действительно, я вижу по людям в храме… Люди у нас незащищенные. Это люди пожилые, небогатые. Тоже, кстати, очень интересно, что богатым Бог не нужен. Очень мало людей состоятельных, которые в сердце хранят величие своё. И действительно очень много я наблюдаю того, что нельзя даже назвать по-человечески жизнью. Человек не может жить только на еду.

Я думаю, что это одно из преступлений мира — вогнать человека в такое жуткое колесо, как белку, как скотину, которая молотит, что-то производит, и пока он может — он кому-то нужен, а когда перестал — уже не нужен. Это и есть дебилизация человека. Когда человек занят только трудом, чтобы прокормиться, он становится дебилом.

Это безумие, бесчеловечность. И я понимаю, что в этой серости непросто выжить и очень сложно иногда пережить этот страх, поэтому у нас смерть так молодеет: стрессы, старики переживают за детей, у которых нет работы, кто-то вынужден ехать, расставаться с семьями. Я не хочу ни на кого сваливать ответственность, ни на власть, хотя все понимают, что на ней ответственность лежит в первую очередь.

Но я хочу к таким людям обратиться с одним очень простым и важным словом: человек никогда не бывает один. Это невозможно. Даже самоубийство не достигает цели — ты не можешь сам себя убить, потому что так создана наша душа Богом. Он не хочет нашей смерти, не дает нам уйти в небытие. Я думаю, что нужно от всего сердца внутренне обратиться с молитвой к той правде, в которую ты веруешь. Веруешь ты в Бога или не веруешь — обратись к тому, что есть на твоем сердце, попроси вразумления, утешения. И обязательно — сил для себя, это очень важно.

Христианское понимание жизни говорит о том, что молитва сама по себе не рождает жизнь. Твоё сотрудничество с Богом рождается, когда ты начинаешь трудиться вместе с Ним. Ни в коем случае нельзя унывать, потому что уныние — это грех гордости, оно означает, что я слишком много думаю о себе. Унывающим советую сходить на два-три дня в хоспис поработать — всё как рукой снимет сразу же, когда ты увидишь умирающих, страдающих.

А во многом другом — прилепляться человеку к Богу, не верить в своё уныние, трудиться, делать то малое, что от нас зависит и что возможно. Обязательным образом созидать, пусть по крошечке, пусть по копеечке, пусть даже в бедноте и в нищете, но свою жизнь созидать! Это очень трудно, мучительно сложно. Но только это открывает во мне человека.

В этой боли, в настоящей боли, когда мне некогда врать, когда мне больно, голодно, я, может быть, и рождаюсь как человек, может быть, я когда-нибудь скажу Богу за это спасибо. Но очень важно помнить, что ты не один, что человек не один. И в твоем страдании с тобою страдает и твой ангел-хранитель, и Бог с тобою страдает, и всегда готовы тебе дать руку помощи, силы, нужно только попросить и действовать. Не бояться!

То малое, что ты можешь сегодня делать, надо делать. Я не думаю, что это просто, мне могут действительно сказать: легко тебе болтать. Но я знаю по церковному опыту. Я видел множество людей, которые пережили разные этапы жизни, и вот те, кто нашли в себе силы для молитвы в такие моменты… А это самый момент молитвы, когда ты беспомощен, повержен. Что тебе остается? Ты поднимаешь руки к небу, говоришь: «Господи, где Ты там? Вот где Ты? Приди, видишь, как мне плохо?».

Не забывайте, что Бог жив, Он слышит нас, видит, Он с нами, сострадает нам и помогает. Вот, наверное, так. сострадать друг другу, в первую очередь, а не думать, что ты хуже всех живешь. Вообще глядеть друг на друга, то есть вглядываться в своих соседей, кто в чем нуждается. Мы все можем чем-то друг другу помочь, даже самый несчастный, самый бедный человек, он может помочь нам хотя бы даже тем, что он в нашем сердце пробудит какую-то жалость, какую-то там просьбу.

Так солидаризируется общество, а не тем, что мы будем бить друг другу морды по принципу «ты русский, ты молдавский, ты оккупант, а я китаец». Ложь, в которую нас загоняет дьявол, и заключается в том, чтобы не сострадать друг другу, а друг друга мучить. Но ведь мы все смертны все. Вот перед лицом смерти надо пожалеть друг друга.

Мы все — пассажиры «Титаника»: и молдаване, и русские, и украинцы, и евреи. Другого выхода из этой жизни нет. И перед лицом этой смерти, как говорит Цветаева, ещё прошу меня любить и за то, что я умру. Полюбить друг дружку за смертность, за боль, за то, что мы вместе страдаем, за то, что у нас такая власть корявая, в конце концов, за то, что мы сами такие корявые. Вот это единственное, что на самом деле нас может как людей и проявить себя — настоящее сострадание.