Федор Конюхов: «Эверест завален трупами»

РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ

На прощание он вручил нам по иконке — приложившись губами к каждой:

- Это Николай Чудотворец. Писана по моему эскизу. Такая же в космос отправилась.

Протянул с нежностью. В одной руке Чудотворец держал парусник, в другой — покоренный Конюховым мыс Горн.

В его старой книжке всякий год отмечен событием: «1953. Первый раз услышал запах сена. 1971. Первый раз меня хотели убить. 1977. Первый раз один ночевал в тайге. 1982. Первый раз рисовал обнаженную натуру…»

О Конюхове толкуют разное. Мы шли к нему, вооружившись цитатами. Среди них — реплика знаменитого яхтсмена Виктора Языкова: «Федор — личность уникальная, небеса ему прощали отсутствие профессионализма. Это можно объяснить только одним: он блаженный. Не надо его копировать».

Вспоминать ее не стали — попав под обаяние Федора Филипповича. И вы бы попали. И вы бы забыли все скверное. У Конюхова прозрачные глаза. Говорят, люди с такими никогда не врут.

Его мастерская неподалеку от Павелецкого вокзала примыкает к часовенке. Бронзовые флотоводцы у входа. Андреевский флаг прямо на дереве. Таблички с именами погибших путешественников.

Сам Конюхов, который в декабре 2010-го был рукоположен в священники, встретил нас в рясе с могучим крестом. В комнатке живописный хаос — рюкзаки, иконы, недописанные картины. Чертежи яхт.

Говорил он, как никто, — будто в масло окуная каждое слово. «Лежить», «идуть», «знають». «Квартирка», «колбаска», «опасненько». Режиссер Кэмерон, опередивший с погружением на дно Марианской впадины, — для него «Камерун». Мальдивы — «Мальвины». И ничего с этим не поделать. Всё у Конюхова как-то по-особенному.

В минувший понедельник 60-летний Федор Конюхов улетел покорять Эверест, на который впервые взошел двадцать лет назад.

* * *

- Так как вас называть — отец Федор? Федор Филиппович?

- Федор Филиппович. Если фотографировать будете — рясу сниму. Не надо расписывать, что я священник. Мы занимаемся путешествиями. Спортом. Правильно?

- Ну да.

- Если б вы были из православной газеты — пришлось бы у Владыки брать разрешение на интервью. А что касается экспедиций — тут я никого не спрашиваю.

- Вы отправляетесь на Эверест. И, кажется, года два в России не появитесь?

- Может, два. Может, больше. Вся моя жизнь — сегодня приехал, завтра уехал. Я уж позабыл, как выглядит Красная площадь! На днях вспоминал — какая же она? Лет десять там не был.

- А в Мавзолее?

- Еще пионером, в 60-е.

- Недавно вы медкомиссию проходили. Никаких неожиданностей?

- Пока нет. Дай Бог. А то могли бы на Эверест не пустить. Он больных не прощает. Китайцы требуют справку у всех, кто старше шестидесяти.

- Вы как-то обмолвились, что каждый день пробегаете 54 километра.

- Времени нет столько бегать. Ежедневная у меня лишь молитва. Но когда бегу — укладываюсь в 7 часов 10 минут. Это не сильно быстро. Так, рысцой.

- Много людей вашего возраста покорили Эверест?

- Человека три. Я там впервые побывал в 1992 году. Поднимался со стороны Непала, Гималаев. А теперь пойду со стороны Тибета. Меня часто спрашивают: «Зачем тебе это? Какие цели, задачи?»

- Что отвечаете?

- Да просто люблю я Эверест! Соскучился по нему. Двадцать лет назад я был спортсменом, а сейчас все иначе. Нравится — иду. Не нравится — я бы не пошел. Такой возраст, что подчиняюсь одному Господу Богу. Телевизор у меня не выключается — смотрю день и ночь документальные фильмы про Эверест.

- Настраиваетесь?

- Да. Вот этот фильм про команду новозеландского гида Рассела Брайса. Он мой ровесник, 11 восхождений на Эверест.

- Дальше какие планы?

- В сентябре на верблюдах пересеку пустыню Гоби с востока на запад. Две с половиной тысячи километров за восемьдесят пять дней. Будет у нас с товарищем из Южной Кореи шесть верблюдов. На двух — мы, еще четыре с поклажей. В апреле 2013-го отправлюсь на собаках к Северному полюсу.

- Масштабно.

- После этого, надеюсь, за три месяца пройдем всю Гренландию с севера на юг. Так делал великий японский путешественник Наоми Уэмура. А осенью на весельной лодке поплыву через Тихий океан.

- Десять лет назад на весельной лодке вы пересекли Атлантический океан. В чем разница?

- Прежде лодка была семь метров, сейчас — десять. Атлантический маршрут три тысячи миль, Тихий океан — восемь тысяч. Тогда управился за сорок шесть дней, в Тихом буду плыть сто шестьдесят. Если не отыщется генеральный спонсор, лодка пойдет на частные средства моих друзей из Челябинской области.

- Что за друзья?

- Путешественники-любители. Романтики. А экспедицию на Эверест финансирует Современный гуманитарный университет, там замечательный ректор. 76 лет, геолог по образованию. Сам подняться уже не может — так решил меня поддержать. Деньги даются под научную программу — им интересно, как будет себя чувствовать мое сердце. Обвесят датчиками, и вся информация автоматически начнет поступать в университетскую лабораторию.

- В чем коварство Эвереста?

- Все горы коварные. Эверест нужно уважать. Как в Святом Писании: «Если ты находишься здесь телом, но не находишься духом — сие бесполезно». Когда забивал крючья в эту гору — до меня дошло: надо созреть духовно, чтоб молотком по нему стучать. Чтоб у тебя было право вбивать крюк в Эверест.

- Эверест — он живой?

- Конечно. Весь мир живой. Раньше мне, молодому, было сложно путешествовать. Слишком много тщеславия. С трудом переносил одиночество. Попробуйте провести сто дней без общения. Или двести, как в первых моих кругосветках. Не было ничего тяжелее одиночества! А сегодня я понял: нету на земном шаре одиночества. На Земле все живое. Тот же океан — в нем киты. Горы живые. Пустыня. В пустыне с тобой Господь Бог. И святые, которым молишься.

- Мы-то думали, вы после ста дней одиночества с веслом начинаете разговаривать.

- Никогда такого со мной не было. Я с детства верующий, чувствую Божье присутствие. Что ж мне с веслом говорить? Это вопрос настроя. Если б меня забросили в океан неизвестно на сколько — крыша и впрямь могла поехать.

- Как настраиваться?

- Я всегда настраивался на большее. Вот сооружали мне первую весельную лодку — я готовился к ста дням в океане. Хоть было предчувствие, что управлюсь дней за семьдесят. А пробыл сорок шесть. С яхтой точно так же. Я же знаю — земной шар крутится, в нем двадцать семь тысяч миль. За двести дней закрою круг и вернусь к людям. Всё!

- Вы писали в дневниках, что временами подкрадывалось безумие.

- Бывало. Но борешься, уходишь от безумия… Дневники — вещь откровенная, потому и написал.

- А водочку вы пьете?

- Не-е, она горькая. Мне бы что-нибудь сладенькое — шампанское, вино. В экспедиции обычно беру коньяк, разведенный со спиртом, и добавляю мед — чтоб послаще было. А сейчас обязательно в дьюти-фри куплю по бутылке коньяка и виски. В Катманду опасненько — грязь кругом, антисанитария. Перед завтраком непременно стопочку употребить надо. Я и в Эфиопии так делал.

- Если высоко в горах накатить — наверное, со стопки унесет?

- Там уже никто не пьет. Даже воду еле-еле в себя вливаешь. А она противная-препротивная, тебя выворачивает. Про еду на такой высоте и говорить нечего. Кислорода не хватает — и организм отказывается принимать пищу. Она не усваивается — камнем лежит. Поэтому, когда идешь на последний штурм, возьмешь с собой конфетку про запас, и всё. Я вообще-то человек закаленный, неприхотливый. Когда в 1989-м шли к Северному полюсу и закончились продукты, снег кушал! Убеждал себя, что есть в нем какие-то питательные вещества. Опять же все от настроя зависит. По молодости я и морскую воду пил.

- Фу, какая гадость.

- Так полезная! Витамины! От одной и той же пищи, как и от дистиллированной воды, устаешь. Хочется разнообразия. В долгом путешествии глоток-другой морской воды не повредит. Можно и в суп добавить.

* * *

- Говорят, на Эвересте много трупов.

- Он ими завален. Тела не разлагаются — превращаются в мумии, усыхают от солнца. Лежат почерневшие. На Эвересте тепла нет, летом минус 20, зимой — минус 40. Никаких мух.

- Что ж тела не снимают?

- Это так сложно — вы не представляете! Необходима специальная экспедиция, колоссальные деньги. Человек сам едва поднимается — а еще кого-то тащить на себе?

- Вы опытный. Сразу понимаете, из-за чего этот альпинист погиб?

- На Эвересте гибнут из-за сердца. Дыхалка, отек легких.

- Срывается мало кто?

- Да, срывы — редкость. Такой маршрут, что идут профессионалы. В какой-то момент начинается то, что альпинисты называют «зоной смерти». На высоте восемь — восемь с половиной тысяч метров не знаешь, как поведет себя организм. Пойдешь раньше времени, не акклиматизировавшись, — плохо. Пересидишь — тоже плохо.

- Как правильно?

- Больше двух суток на высоте находиться не стоит. Единицы выдерживают около четырех. Я, кстати, встречался с нашей альпинисткой, вернувшейся с Эвереста. Фамилию называть не буду. Спросил: «Почему бы тебе не стать первой женщиной в России, поднявшейся на 14 восьмитысячников?» Она усмехнулась: «Федор, я раз поднялась — и некоторых друзей в записной книжке уже смутно помню. А через 14 восхождений перестану узнавать мужа и детей…»

- Шутила?

- Нет. При недостатке кислорода клетки головного мозга отмирают. А на восьми тысячах метров и выше с кислородом беда. Голова немножечко «плывет», и проблемы с памятью после Эвереста — обычная история.

- Вы тоже на себе почувствовали?

- Разумеется. Постепенно все восстанавливается — но не до конца. Имена помнишь, а вот стишки какие-то забываются напрочь. Вообще на Эвересте очень тяжелый воздух. Невкусный. Идешь на яхте в океане или на лыжах к полюсу — хоть Северному, хоть Южному — и дышишь полной грудью! Воздух свежий, чистый! А в горах пахнет смертью. Не буквально, конечно — при подобной температуре трупный запах исключен. Просто обстановка такая, мертвых вокруг много…

- На ваших глазах люди гибли?

- Не раз. Часовенку рядом с мастерской я построил в память о моих погибших друзьях — моряках, альпинистах, путешественниках. Там перечислены тридцать две фамилии. Я всегда молюсь за них, за тех, кто отправляется в новые экспедиции. Все в руках Бога. К примеру, стоим вдвоем, между нами меньше метра. Вдруг с обрыва летит камень, который оба не видим. Он попадает в товарища — и тот умирает. А у меня ни царапины. Думаешь: «Почему он, а не ты? Чем я лучше? Ничем! Наоборот, он красивее, моложе, сильнее, детишек у него больше…» Как погиб Валера Кондратко? На Чукотке после экспедиции зашел последним в самолет, закрыл дверь и сел на ближайшее кресло. «Кукурузник» перегрузили так, что он рухнул сразу после взлета. Хвостом ударился о лед. Ни летчики, ни остальные пассажиры не пострадали. А Валере ручка от двери вошла в висок.

- Судьба.

- Человек был удивительный! О космосе мечтал. Готовился в отряде космонавтов… Или Саша Рыбаков. Та экспедиция к Северному полюсу складывалась мучительно. Авиация не поддерживала, все тащили на себе. Наступил день, когда еда кончились. Тогда впервые по-настоящему ощутил, что такое голод. Вот и кушал снег. А организм Саши не выдержал. Он умер у меня на руках. Я обнял его, замерзающего, пытался как-то согреть. Но был уставший, сморило. Просыпаюсь — Саша мертвый.

- Экспедицию прервали?

- Нет. Пошли дальше. И дошли! А тело забрал самолет… Или взять наше восхождение на Эверест с Женей Виноградским в 1992-м. Поднялись на восемь тысяч метров — погода испортилась. Спустились обратно. Через неделю новый подъем. А за это время там все наши палатки ветром унесло. Ставить новые не было сил. Экспедиция оказалась на грани срыва. Но тут разглядели единственную палатку, которая чудом уцелела. Когда забрались в нее, поняли причину «чуда».

- И что за причина?

- Палатка принадлежала испанскому альпинисту. Он умер — и так прижал телом, что ветер сорвать ее не мог. В этой палатке провели восемь часов. Облокотились на труп — и вспоминали всю свою жизнь, гадали, удастся ли вернуться домой. Периодически толкали друг друга в бок: «Не спи!» Спать нельзя — велик риск не проснуться. При подъеме на Эверест считается, что погибает каждый третий. Говорю Жене: «Может, этот испанец и есть третий — который уже погиб за нас?» Наверное, так и было. Все прошло удачно. И 11 мая 1992 года в 13.15 мы стояли на вершине.

- Был на Эвересте хоть один священник?

- Не знаю. Владыка Иосиф, мой начальник, спросил: «Там будут твои чада?» Да, отвечаю. «Значит, и ты должен идти. У подножия Эвереста их благословлять. А раз они идут на вершину — и ты отправляйся наверх». В моем роду много священников. Я сам учился в духовной семинарии и мечтал священником стать. Думал, годам к 50 это произойдет, но оттягивал, оттягивал — и стал в 58.

- В декабре вам исполнилось 60. Верите?

- Не верю! Кажется, что мне лет под триста!

- ???

- Смотрю, что успел за эти годы, — ну разве к шестидесяти столько можно? Не вмещается! И как-то запало мне в голову число триста. Вот оно подходящее.

- Пенсию оформили?

- Да, как положено. В метро бесплатно прохожу. Пенсия моя — 6355 рублей.

- Что-то маловато.

- Мне дополнительные «московские» не платят. Я же в двух институтах на полставки работаю, профессор. В транспортной академии преподаю безопасность судового мореплавания. Если уволюсь — буду тысяч девять получать.

- По Москве на метро передвигаетесь?

- Да, так удобнее. Хотя машина есть.

- Какая?

- Патриотичная. УАЗ-»Патриот». Дают знакомые из дилерской компании. Через два года возвращаю. Но сам за рулем редко. Меня и в Москве-то почти не бывает.

* * *

Юрий ГОЛЫШАК, Александр КРУЖКОВ