Лето на самом деле начинается осенью. Тогда, когда мы проявляем фотоплёнки, прячем купальники и аккуратно моемся, чтобы подольше не стирался шоколадный турецкий загар. И делимся воспоминаниями. «Вот помнишь, как мы ели китайские  бананы» или «а помнишь, как мы катались с турками на мотоциклах»? Так начинается лето. Вернее, оно окончательно занимает место в нашем сердце и в нашей памяти. Обрывками историй, кусочками загара, фотоснимками в пластиковых альбомах.

Осень на самом деле не начинается вообще. Она – сезонная депрессия, серые куртки и жёлтые резиновые сапоги. В большей степени – первое. Погода якобы портится. А на самом деле становится колоритной, по-свежему влажной и замечательно мутной. Мутное небо навевает симпатичную меланхолию, мутные стёкла приостанавливают остроту мысли и делают восприятие жизни каким-то приглушённым и ватным по ощущениям. Когда никакую скорбь не осознаёшь достаточно отчётливо. Этакая спасительная пелена. Этакий вакуум, словно аура, собравшийся вокруг наших тел.

Художник вылил на палитру одиннадцатую банку краски. Все цвета сдиффузировались и стали, пожалуй, фиолетово-коричневыми. А ему хотелось, чтобы – белыми. Как соединились бы одиннадцать разных световых лучей в единственной точке. Это похоже на теорию и практику, которые на самом деле так далеки друг от друга. В мыслях – да. На словах и деле – нет. Не белое, но чёрное. Вернее, фиолетово-коричневое. Как одиннадцать разноцветных баночек с краской на палитре. А истина где-то посередине. МЕЖДУ теорией и практикой. МЕЖДУ словами и мыслями. Там, где рождается любовь…

Бессонница, тёмные окна, глаза сероваты,

Беззвучная липкая влага и мокрый балкон.

А губы твои, как курортная сладкая вата,

Прошепчут чего-то со скрипом двери в унисон.

Не думай, что мне всё равно и люблюсь с кем попало,

Я просто хочу отыскать среди сказок одну.

Я просто накрыться люблю с головой одеялом

И долго придумывать, как же раскрасить луну.

…Ты снова забыл на столе не свои сигареты,

Твой голос впитался мне в слёзы и стёк на ковёр.

Я снова как будто попала в рассказ без сюжета…

Бессонница, влага и мерный часов разговор.

Мой взгляд направлен вглубь мыслительных процессов,

Мне не видна их суть, я жалок и смущён.

Я чувствую на дне сознанья пляску бесов,

Я словно волей сна в проклятье обращён.

Мне слышатся шаги, что гулко в мраке тают,

Мне видится узор из линий и пустот.

Однажды в Рождество я изгнан был из рая,

И я своей рукой взорвал небесный свод.

Я ваш ночной кошмар, я яблоко раздора,

Я огненный экстаз и горести смертей.

Да, я разрушил Рим и чистый лик Авроры,

Я вам и бог, и враг. Я лучший из людей!

Жвачка на дне мусорного ведра медленно прилипала к синему целофановому пакету. Его приносит уборщица каждый день заново, и каждый день своими трясущимися, распухшими от подагры руками растягивает слишком узкое горлышко, изо всех сил пытаясь натянуть его на серую металлическую окружность. Да вообще ведро это дурацкое – всего лишь какая-то круглая сетка с неровным дном.

Кто-то или что-то гулко стучит о стену. Похоже, соседи снова затеяли внеплановый ремонт. И оттого, что на кухне появится новая чёрно-белая плитка, а трубы в ванной на какое-нибудь время перестанут течь так яростно, как это бывает обычно, - маленький Санька никогда не сможет прокатиться на собственном велосипеде, а Алинка ещё долго будет плакать о светло-голубом платьице, которое она случайно увидела в витрине дорогого магазина.

Алевтина Ивановна долго скребла исподнюю часть партовской столешницы, тщетно намереваясь отодрать от неё популярную нынче подушечку Орбит. Или то, вернее, что когда-то ею было. Кажется, Винтерфреш. Слово, которое как-то весьма гламурно (кажется, именно так модно нынче выражаться) переводится с весьма популярного нынче иностранного языка. Говорят, его и не знать-то сейчас неприлично. А что прилично-то? Травку покуривать да ручки обколотые под двойными рукавами прятать. И изъясняться на языке незабвенного Боба Марли. На высшем уровне, переходя на грани экстаза в настоящий астрал. Типа, очищаться. От советской коллективной пошлости и отвратительного коммунистического сознания. Во имя победы грандиозного всепобеждающего рынка. Кстати, не станем забывать о том, что цены на любовь и признание, тоже устанавливает рынок. Так что нужно постоянно оставаться востребованным. В условиях жёсткой и честной (вернее, конечно, НЕчестной, но так, пшепрошую за тавтологию, вернее) конкуренции.

Обременительно как-то стало последнее время по утрам открывать глаза. Вот как открыл, так и становишься тут же кому-нибудь нужен. И скачешь немедленно куда-то, едва успевая вытирать пену с лица в судорожном галопе. А бывает, что и не нужен ты никому сто лет. И ходишь себе неприкаянный по улицам города. Совершенно неприветливом, чужом тебе городе. И начинаешь постепенно уверовать в возможное существование Бога. Для компании. Или напротив – убеждаешься в отсутствии всякого Бога, ибо не мог он – такой сякой (пшепрошую, святой) – допустить такую вопиющую несправедливость. И вытираешь дерьмо об одождливленный асфальт, неосторожно вступив в собачьи экскременты. И хочется, еб твою .., улыбаться всему миру и всем людям на земле. И желать всем добра да благополучия всяческого. И даже поделиться как-то хочется этим самым благополучием. И да здравствует невероятно хорошее настроение посреди этого гадского города. В эту гадскую погоду. Среди этих гадских людишек, прячущихся под зонтами и капюшонами. И да наступит рай на земле. И теперь, и всегда, и во веки веков. Аминь, бля. Самый настоящий Аминь!   

Мне не хочется слышать «личность»

И не хочется думать в дым,

Но проклятая мозаичность

Совмещает тебя с другим.

Так люблю я твоё дыханье,

Но когда выдыхает он.

То в сознанье, то в бессознанье

Взгляд мой меченый обращён.

Я люблю твои руки влажные

И его, что мягки, как клей,

Но твои наставленья важные

Мне дороже его речей.

Так мне близок твой слог отлаженный,

Как строка временного писца

Да его воротник отглаженный,

За которым не видно лица.

Я всё время хожу по мостику

Между двух берегов из гроз,

Но бегу за тобою хвостиком

Среди капель. Из слов. И слёз.

Полусолнце висит над городом,

Полунебо дрожит и мается

Полужизнь раскурочит холодом

И лишь тень из следов останется.

Полувечность не верит в полудень –

Обхохочется и сломается,

Полулюди стравились в городе,

С полухолодом обручаются.

Полумесяц завис над бездною,

Тень сомнения сыплет бисером.

Полулюди из снов не ведают,

Где их мысли, и чтО их миссии.

Полумир забытьём укутался,

Полуслёзы на камень скапывают

Полубог на войне запутался

И в песок свой клинок закапывает…

Вона була в білому.

І йшла по полю. Дихала ранком і марила світлом. Яскравим сяючим світлом, яке, здається, буває лише десь біля входу в рай.

Вона хотіла кричати від щастя, але не мала голосу. Вона захлиналася. З неї бризками розсипалася ніжність, готова втопити в собі будь-кого. Вона хотіла бігти, але щось тримало її. Мабуть, таки відбувся би вибух – злам її пристрасті впереміж із хвилею польового безмежжя.

…Розсипатися на дріб’язок, розбитися вщент. Розгорітися, потонути. Розірвати на частини всесвіт і з’єднати долі. Склеїти, спаяти. Здифузувати речовини й просіяти в просторі. Поєднати і вбити. Злитися і вмерти. Просто зараз. Унеможливити роз’єднання.

…Ноги печуть від бігу. Губи посохли й застигли в усміху. Сонце збожеволіло разом із нею.

ВОНА ЗІРВАЛАСЯ В ПРІРВУ.

З’єдналася зі світлом і розбилася вщент.

… А ще через півроку дерева вдяглися у біле…

ВОТ БЛИН!!!! опоздала на работу тупо ПЕРВЫЙ РАЗ - и так не вовремя! Через два дня эфир с Президентом, все бегают туда-сюда, психуют, натягивают себе трусы на голову. А я - мол, такая-сякая гадина - преспокойненько еду в маршруточке и мирно таращусь по сторонам, облизывая малиновый леденец. Какая невероятная бессовестность и безответственное отношение к работе! ок, объяснюсь. Прямо у дороги меня (и моё любимое пальто) обрызгала лужемашина, толкнул проходящий мимо парнишка, которому адекватно воспринимать мир мешал панк-рок из наушников и заодно обругала какая-то бабулька, убеждённая, что молодёжь нынче - настоящий отстой. Потом я кое-как затолкалась в маршрутку номер 450 и еле-еле нашкребла 2 грн мелочи, поскольку получить сдачу с сотки в такой толкучке представилось маловероятным. Так вот. Постояли мы на одном светофорчике, на следующем, на третьем, что перед поворотом на вокзал. Впрочем, постояли мы и перед всеми впередистоящими их собратьями. Мирно так, ненавязчиво. У водителя, видимо, было симпатичное меланхолично-медлительное утреннее настроение и лавировать между машинами ему не хотелось. И тормозили мы всюду, где нужно было, и где не нужно было. А вот господа в салоне потихоньку начинали закипать: "Батяня, а нельзя ли побыстрее?", "Водитель, мы же на работу опаздываем!", "Эй, водила, ты шо ваще?! чё на зелёный не проехал?! теперь же полжизни ждать!!!" Ну, и всяческие другие прелестные высказывания того же содержания. И вот стою я на одной ноге в совершенно невозможной позе, отпихиваясь от толкающихся нервных (так же как и я опаздывающих)  соседей. И именно в эту секунду должна была позвонить моя начальница!!! я и так уже мягко говоря на взводе, а тут ещё: "Ну и где ты??? у нас вообще-то совещание! может, тебе выговор состряпать?!" Ооооой........ Ну что за утро?!

А всё-таки хочется быть оптимистом. Если день плохо начинается, значит он обязательно хорошо закончится)) Ожидаю маленького радостного чуда. Желаю чуда и вам! :)