Девочка, а сколько тебе лет?
Почему ты так легко смеешься,
Почему дурачишься, дерешься,
Будто нету в мире бурь и бед?
Девочка, какой пошел годок?
Ты все бегаешь с друзьями в прятки,
Плачешь так, при всех, а не украдкой
И не веришь, что завял цветок.
Девочка, ну что ж ты не Коко
И не носишь взрослые наряды?
Забываешь все косые взгляды
И опять не любишь молоко…
Милая, ну как же не понять:
Нужно быть серьезной и солидной,
Прятать чувства, не прощать обиды,
Никому не верить, тоже лгать.
Слышишь, девочка? Держи себя в руках
И молчи, когда тебе не спится.
…А она все машет ручкой птицам
И сияет детство в волосах…
Человек. Агония ветров?
Горстка пепла? Хрупкая победа?
Все мы с вами – дети ледников,
Литры крови, смешанные с бредом,
Холод нервов и пожар страниц,
Стопка спирта и немое знамя,
Сотни тысяч озверевших лиц.
Только кто же сделал это с нами???
Боги, боги! Послан к вам гонец,
Пробил час, и эра ваша стала.
Дайте же нам силы наконец
Или к чёрту слезьте с пьедестала!
Гнев и жалость – вот людская суть,
Свод законов – вмиг святая ряса?
Наследим – и вновь очистим путь
На коленях у иконостаса.
Даст господь – и сердце не сгорит,
И продолжится мирская битва…
Пусть же наши души сохранит
В вечность обращённая молитва.
Ты уехал в Германию, верней, в её море.
У тебя с детства мания к странным историям.
Ты уехал к полякам, оставив городу
Сигаретный дым и немного – гордость.
Ты забудешь, как я тебе улыбалась,
Как сжимала в руке смятые купюры,
Ты уехал. И в мире что-то сломалось.
Я не плачу. А стоило бы. Дура.
Ты уехал. Тысячи дней придётся ждать теперь
И смотреть фотографии, и сжимать телефон.
За такую историю не борются издатели,
Это просто стружка, история-фон.
Я уеду. Но буду от тебя не дальше,
Чем была сегодня, сидя у окна.
…А тебя ждёт девочка. И становится старше.
Но она в Америке. И, кажется, влюблена.
Ты уехал.
Она уехала.
Я уеду.
Здесь. Нас. Нет.
Мне не хочется быть для тебя нарисованной феей
И цветы рассыпать наугад меж следов на траве.
Я и палочкой грёзы твои выполнять не умею
Да, пожалуй, искусство сие не усвою вовек.
Мне не хочется быть для тебя прорезиненной куклой
И улыбку „от сих и до сих” наготове держать,
И не то чтоб мой взгляд для тебя был намеренно тусклый,
Просто в нём естества до краёв. И не жалко отдать.
Не хотелось бы мне для тебя и в дугу изгибаться,
И, наверно бы, стала, да просто не знаю, зачем.
Я ведь тысячи раз непременно хотела остаться,
Я кричала и в окна рвалась. А ты просто был нем.
Я, хоть в Бога не верю, зачем-то читаю молитву,
Чтоб и куклу, и фею свою ты в миру отыскал.
Но поставлен вопрос: кто же в сущности выиграл битву?
Битву выиграл ты. Но, как Пирр, на войне проиграл.
Клавиша черная, клавиша белая,
Пальчик за пальчиком – цепкие, смелые.
Мама, смотри, я умею играть!
Просто и весело всё начинать.
Мам, я стараюсь. И ручки упорные –
Клавиша белая, клавиша чёрная.
Скоро закончится выданный срок,
Господи, дай мне закончить урок.
Зал, сотни лиц, и букеты, и люстры
Гулко молчат – молча внемлют искусству.
Господи, мама, ну кто вас просил?
Мама, устала! Ну нет больше сил…
Нежные звуки, а стены ободраны,
Всё перемешано – скрипочки с вёдрами.
Как на училище денег не дать?
Мама, прости, я хотела играть.
Ныне на сцене другие таланты:
Нету продюсера – нет музыканта.
А на асфальте в шляпе весь мир -
Так – на горбушку, да на кефир.
Если подумать: что же хотела я?
Клавиши чёрные? Клавиши белые?
Так нас зовут: «пианины заборные».
Музыка в шляпе. И, кажется, чёрная…
Она курила, не поворачиваясь к зеркалу. А что? Там ничего нового. Ну да, красивая. А что толку-то в её признаниях самой себе? Другие бы сказали… Правда, говорят, конечно. Но говорят глазами, губами, сердцем. Странно, да? Она ведь знает правду. А всё равно нужны подтверждения. Зачем? Она и сама не знает. Просто курит, не поворачиваясь к зеркалу лицом.
Она изучила себя наизусть.
Никита приходил к ней каждый день. Приходил к ней в парк, приходил к ней на работу, в кафе, просто на улицу. Приходил иногда молча, иногда – с криком. Иногда – с острым словцом, а порой – с настоящим потоком брани. Или философским словарём в трёх томах да в устном исполнении. А она и не силилась понять или принять участие в беседе. У неё словно не было на это сил. Для других – были, а для него – нет. Говорят, она и в детстве была слабенькой девочкой. Вот любому малышу дай палец – он и схватится намертво. И за волосы тягают народ, да и вообще, за что не попадя. А она - поглядит равнодушно на протянутый палец, да уставится зачем-то в немытую оконную раму. Неинтересно. Или сил просто нет, чёрт его знает.
Однажды она села в июльский поезд. Смотрела на провожающих подружек – то рыдала, то хихикала, то руки просовывала в открытое окошко. А рядом с ней мужчина стоял. Незнакомый совсем мужчина, средних лет. И, вроде, отношения-то ко всему происходящему он не имел, и прощаться ему было не с кем. А вдруг произнёс невзначай как-то: «Энергии у тебя меньше, чем у них. Слабенькая ты». И отчалил куда-то дальше, вглубь вагона. А она осталась стоять. И заглядывала в заплаканные бабушкины глаза, и утирала платком свои собственные, и подарки подружек в руках вертела, а всё про слова эти думала. Меньше энергии. Меньше сил. И с чего бы это мужчине заметить-то было? Вроде, и вела себя активно, и вообще в узких кругах живчиком слывёт. Но что-то было в его словах. Правдивое что-то. Будто она сама про себя давно догадывалась, а общественность её всё в заблуждение вводила. А только этот – случайный поездной пассажир средних лет вдруг подтолкнул к чёткой правильной мыслишке. А жаль. Ей так много хотелось сделать…
Никитка держал её крепко. Чуть что – в помощниках, чуть как – подскажет. Свыклась она с этим. Да и любила его по-своему. Иногда по-матерински, иногда – по-дочернему. Иногда – как любовника, в основном – как друга. Повезло ей, думалось. Куда ни глядь – он. Заботливый, любимый. Повсюду-повсюду. За ним, казалось, и мир-то не разглядеть. А она всё пыталась в щёлочку взгляд бросить, да подмигнуть кому-то из щёлочки, да ручку протянуть, да пальчиком потрогать. А силёнок-то – с гулькин нос. И рука не дотягивается, и глазки закрываются. И показывают, будто через калейдоскоп радостно-радужные сны.
Она курила, не глядя в зеркало.
Представляла себя на парапете у реки, с ногами, в воде по лодыжку. И с горечью осознавала, что зеркало ей и правда теперь ни к чему. Её отражение – это он.
Она изучила себя наизусть.
Маруся прошлёпала босиком по старому бордовому паркету к окну (гостям всегда советовали нарядиться в тапки – иначе носки выкрашивались в грязно-красный цвет), отдёрнула штору и, затаив на миг дыханье, прошептала: «Ну наконец-то!..» - Митя-а-а! Там зима! Зима-зима-зима! Митенька, вставай, ну же! Снег на дворе! – она запрыгнула сразбегу прямо на кровать и крепко обняла Митьку вместе с одеялом. [ Читать дальше ]
Александр расхаживал по кабинету взад-вперёд. Он тщательно тёр руки одну об другую, крутил каждый из десяти своих пальцев, безжалостно кусал губы… в общем, Александр нервничал. Он подошёл к окну, резко повернул ручку и дёрнул пластиково-стеклянное изобретение на себя. Постояв секунд с двадцать, Александр пару раз щёлкнул пальцами и… неуверенно окно закрыл. Это ничего не меняло.
Александр соединил носки чёрных туфель и тут же громко столкнул их пятками. Он сел в кресло, затем взял в руки стопку бумаг с журнального столика. Окинул их невидящим взглядом и положил обратно.
После всего проделанного Александр посидел на столе, посидел на подоконнике и даже посидел на полу. Он завёл наручные часы (которые, конечно, в заводе не нуждались), ещё пару раз щёлкнул пальцами и сказал «Ох-хох-хох». Это тоже ровным счётом ничего не меняло.
Александр ещё никогда никого не увольнял.
[ Читать дальше ]
Почему большинство биографий начинается с даты рождения? Так ли важно, какой год (месяц, декада, число, день недели, час, минута) стал началом нашего отсчёта? Это принципиально разве что для астрологов. Да и то для них ведь тоже куда важнее факт, что они астрологи, а не 12 октября тысяча девятьсот затёртого года, когда они, впервые опробовав связки, заорали благим матом на весь белый свет.
Мы ведь чего-то делаем. Вроде бы как делаем. Реагируем утром на звон будильника, шевелим какого-то чёрта руками и ногами (в некоторых случаях ещё и мозгами), потеем, освежаемся, молчим и захлёбываемся плачем, целуемся, дерёмся и рассчёсываем волосы (опять же в некоторых исключительных случаях). WHAT FOR? Зачем? FOR WHAT? Ради чего?
[ Читать дальше ]
