Эмиль Верхарн

Не знаю, где 
    Это где-то на севере, где, я не знаю,
    Это где-то на полюсе, в мире стальном,
    Там, где стужа когтями скребется по краю
    Селитренных скал, изукрашенных льдом.
    Это - холод великий, едва отраженный
    В серебряном зеркале мертвых озер:
    Это - иней, что точит, морочит - бессонный,
    Низкорослый, безлиственный бор.
    Это - полночь, огромный скелет обнаженный
    Над серебряным зеркалом мертвых озер,
    Это - полночь, что точит, морочит, хохочет,
    Но раздвинуть руками гигантскими хочет
    Холодный и звездный простор.
    В далИ полуночной безвольной
    Это смолкнувший звон колокольный,
    Это убранный снегом и льдами собор.
    Это хор похоронный, с которым без слов я рыдаю,
    Литургия Великого Холода в мире стальном.
    Это где-то, - не в старом ли северном крае? - не знаю!
    Это где-то, - не в старом ли северном сердце? - в моем!
(Перевод В.Брюсова)

Из цикла "Часы"
    Вечерние часы
    ***
    Касаньем старых рук откинув прядь седую
    Со лба, когда ты спишь, и черен наш очаг,
    Я трепет, что всегда живет в твоих очах
    И под ресницами теперь, целую.
    О, нежность без конца в часы заката!
    Прожитых лет перед глазами круг.
    И ты, прекрасная, в нем возникаешь вдруг,
    И трепетом моя душа объята.
    И как во времена, когда нас обручили,
    Склониться я хочу перед тобой
    И сердце нежное почувствовать рукой -
    Душой и пальцами светлее белых лилий.
    (Перевод А.Гатова)
    ***
    Когда мои глаза закроешь ты навек,
    Коснись их долгим-долгим поцелуем -
    Тебе расскажет взгляд последний, чем волнуем
    Безмерно любящий пред смертью человек.
    И светит надо мной пусть факел гробовой.
    Склони твои черты печальные. Нет силы,
    Чтоб их стереть во мне. И в сумраке могилы
    Я в сердце сохраню прекрасный образ твой.
    И я хочу пред тем, как заколотят гроб,
    С тобою быть, клонясь к подушкам белым.
    И ты в последний раз прильнешь ко мне всем телом
    И поцелуешь мой усталый лоб.
    И после, отойдя в далекие концы,
    Я унесу с собой любовь живую,
    И даже через лед, через кору земную
    Почувствуют огонь другие мертвецы.
    (Перевод А.Гатова)
    ***
    Нет, жить тобой душа не уставала!
    Ты некогда в июне мне сказала:
    "Когда бы, друг, однажды я узнала,
    Что я тебе мешаю, тяжела, -
    С печалью в сердце, тихом и усталом,
    Куда неведомо, но я б ушла".
    И тихо лбом к моим губам припала.
    И потом:
    "Дарит разлука радости живые,
    И нужды нет в сцепленье золотом,
    Что свяжет, как у пристани, кольцом
    Две наши тихие ладьи земные".
    И слезы у тебя я увидал впервые.
    И ты сказала,
    Ты еще сказала:
    "Расстанемся во что бы то ни стало!
    Так лучше, чем спускаться с вышины
    Туда, где будням мы обречены".
    И убегала ты, и убегала,
    И вновь в моих объятьях трепетала.
    Нет, жить тобой душа не уставала!
    (Перевод А.Гатова)

Осенний час 
    Да, ваша скорбь - моя, осенние недели!
    Под гнетом северным хрипят и стонут ели,
    Повсюду на земле листвы металл и кровь,
    И ржАвеют пруды и плесневеют вновь, -
    Деревьев плач - мой плач, моих рыданий кровь.
    Да, ваша скорбь - моя, осенние недели!
    Под гнетом холода кусты оцепенели
    И вот, истерзаны, торчат в пустых полях
    Вдоль узкой колеи, на траурных камнях, -
    Их рук - моих, моих печальных рук размах.
    Да, ваша скорбь - моя, осенние недели!
    В промерзшей колее колеса проскрипели,
    Своим отчаяньем пронзая небосклон,
    И жалоба ветвей, и карканье ворон -
    Стон сумрака - мой стон, затерянный мой стон.
(Перевод Г.Шенгели)

Исступленно 
    Пусть ты истерзана в тисках тоски и боли
    И так мрачна! - но все ж, препятствия круша,
    Взнуздав отчаяньем слепую клячу воли,
    Скачи, во весь опор скачи, моя душа!
    Стреми по роковым дорогам бег свой рьяный,
    Пускай хрустит костяк, плоть страждет, брызжет кровь!
    Лети, кипя, храпя, зализывая раны,
    Скользя и падая, и поднимаясь вновь.
    Нет цели, нет надежд, нет силы; ну так что же!
    Ярится ненависть под шпорами судьбы;
    Еще ты не мертва, еще в последней дрожи
    Страданье под хлыстом взметнется на дыбы.
    Проси - еще! еще! - увечий, язв и пыток,
    Желай, чтоб тяжкий бич из плоти стон исторг,
    И каждой пОрой пей, пей пламенный напиток,
    В котором слиты боль, и ужас, и восторг!
    Я надорвал тебя в неистовой погоне!
    О кляча горестей, топча земную твердь,
    Мчи одного из тех, чьи вороные кони
    Неслись когда-то вдаль, сквозь пустоту и смерть!
(Перевод М.Донского)

 Умереть 

    Багровая листва и стылая вода.
    Равнина в красной мгле мала и незнакома,
    Огромный вечер, там, над краем окоема,
    Выдавливает сок из тучного плода.
    И вместе с октябрем лениво умирая,
    Пылающую кровь роняет поздний сад,
    И бледные лучи ласкают виноград,
    Как четки в смертный час его перебирая.
    Угрюмых черных птиц приблизился отлет.
    Но листья красные сметает ветер в груду,
    И, длинные усы протягивает всюду.
    Клубничные ростки кровавят огород.
    И бронзы тяжкий гул, и ржавый лязг железа
    Все ближе, но пока проходит стороной.
    А лес еще богат звенящей тишиной
    И злата у него побольше, чем у Креза...
    Вот так, о плоть моя, мечтаю умереть -
    В наплыве дум, лучей и терпких ароматов,
    Храня во взорах кровь и золото закатов
    И гибнущей листвы торжественную медь!
    О, умиреть, истлеть, как слишком налитые
    Огромные плоды; как тяжкие цветы,
    Повисшие теперь над краем пустоты
    На тоненькой своей зелено-желтой вые!..
    Для жизни на земле мы непригодны впредь.
    В спокойствии немом лучась багряной славой,
    Дозрели мы с тобой до смерти величавой,
    Мы гордо ей в глаза сумеем посмотреть.
    Как осень, плоть моя, как осень - умереть!
(Перевод Ю.Александрова)