хочу сюди!
 

Наталя

42 роки, лев, познайомиться з хлопцем у віці 38-48 років

Замітки з міткою «my poetry»

Мне кажется

Мне кажется, что это не со мной,
Что не мою страну так рвут на части
Шесть демонов военного ненастья
И дядьки с АКМ, «шайтан-трубой».

Так страшно, что сосед великоросс
В порыве непонятной жажды мести
Всяк город одаряет «грузом двести»,
Слагая песнь под ритм капели слез.

Не верится, что в кителе любом
Найдутся многочисленны иуды,
Что поднесут на страшном красном блюде
Сынов честнейших главы на убой.

Могла ль в таком количестве родить
Ты тех, кому по нраву путь убийцы?
Ждала ли, что легко так украинцы
Решат порвать связующую нить?

В ком ход прогрыз неверия термит,
В душе чьей килотонны липкой грязи,
Тот гордо мнит, что волен, не обязан
Отечество и заповеди чтить.

И, Украина, дай найти слова,
Не за горами сыну восемнадцать,
Как юным судьбам в клочья не порваться
В районах, где в сознании – война?

Хорошо

Поверь, все будет хорошо,
Грустят пусть не об этом травы,
В реалити осенних шоу
За кадром шепчет глас лукавый.

Нагих деревьев па-де-де
Что, словно вдоль зеркальной залы,
Чайковских учит лебедей
Движенья. Но орел двуглавый

Ведет героев, как Ясон,
В главы вселяя ясность ваты,
Картины пишет ля шансон
Мазком забытого сфумато.

Тускнеющий березы лист,
Как византийская подделка,
Годится только для монист,
В нем драгметалла часть столь мелка.

Так мелок океан добра
В стремящихся к нирване лужах,
Щербатый месяц – скудным бра
Чуть-чуть и скажет: «Любий друже!»

Услышав эхом «Хорошо!»
Средь звонких осени пожарищ
В небес я крикну ал ожёг:
«Тамбовский волк тебе товарищ!»

07.11.2014

Киевская Русь


Будь благодарен за краюху хлеба
                                         Батюшка ХХХ
Феллацио за круасан
                                         Виктор Пелевин

С теченьем лет желтеет пластик
На стольных гридницах князей,
Жрет медовуху безучастно
Холоп, чтоб в жилах кровь борзей

Гоняла безнадегу-скуку
И, растворив былинну грусть,
Боян бы мартовской выл сукой,
Слюной роняя рифмы с уст.

И идолы б менялись чаще
(А что поделаешь? Прогресс!)
Глядишь – глаза уж не таращит
Гигагерцовый твой Велес,

«Всегда есть выбор»,  рек бы инок,
«Налево – чаща, вправо – топь,
Пусть путь не дарит нам улыбок,
Будь благодарным за ломоть»

Но даже праведным и кротким
Теченье жизни кажет хрен,
Какой-то тать путем коротким
Забрал из кельи сто дирхем,

Ах, солнышко, Велик Владимир,
Он христианству очень рад,
(Число наложниц да не згинет
Ему что всяк готовил град),

Как не любить страны гремучей
Где статус «… но не покорюсь»,
Душа – глаголиц закорючкой,
Моя ты Киевская Русь!

Ударит в гусли и в истому,
О старине гудя, певец,
Падет с плеча варяга долу
Нездешний серебрист песец.

Милый Ватсон



Я так завидую друзьям!
У них здоровье есть спиваться,
Как говорится: «Милый Ватсон,
Вот Ваш критический изъян!»

Я так завидую родным!
Без пут злосчастной рефлексии
Как водомерки, без усилий
Скользят по глади мимо дни.

Я так завидую другим!
Судьбы чьих путь «диктует чувство»,
А здесь – полнейший массачусетс,
И ночь богов, и вечный сплин.

Сознаньем тягостным томим
«Родиться б кем-нибудь попроще!»
Там – шашлыков у дальней рощи.
Хлебов и зрелищ. Водки. Сны.

100 сказок

Вместо эпиграфа

Под скрип ангелочков груженых салазок
Мороз на стекле нам рисует сто сказок.


Я разговаривал в простуженном дворе
С орехом старым, он поведал безучастно,
Милы надежды как замерзших снегирей
На трубный глас, на всепрощенье и причастье.

И толковал я с камышами у реки
Мол, краской дивной выткан гобелен заката,
И их сравненья, словно иней-лед, легки,
Чрез атлас-синь порхали так витиевато.

Я вел беседу с духом брошенных домов,
Он мне раскрыл криптографические тайны,
Что каждый след в снегу в наклонном свете снов
Исполнен смысла и оставлен не случайно.

И я спросил у солнца: «В наш недолгий век
Прозрачней воздух и вокальный купол выше,
Коль злей мороз. И что там вечер приберег,
Закрыв узором чудным небо, снег и крыши?»

И луч сыграл аккорд по белому стеклу
И бросил вскользь с иронией сноба-всезнайки:
«Твое пристрастье разделить «к добру ли, к злу?»
Потешней, чем репризы жег Аркадий Райкин.

Какое благо лицезреть весь внешний свет
Иллюзий чрез замысловатые узоры,
И мнить, что знаешь суть, значенье и предмет
Сквозь призму льда с уверенностью инфузорий!

Ты же читал – любой обманываться рад,
И неизвестность очень даже выносима,
Что там – рождественский и царственный закат
Иль восемь с четвертью в районе Хиросимы?»

В десятке дней от весны

Сине-лиловые сны,
В десятке дней от весны
Бредёт дымов караван,
Ложится шин литой слог
На мерзлоту-ширь дорог,
Стежок-узор на саван.

Закат в зрачки вам залил
Пожар в полнеба светил,
Стелил златым по стеклу,
Оплавив окна свечёй,
Скатился жарким ручьём
К дня остывавшего дну.

А коры елей и ив
Румянил полный прилив
В шелках цветастых закат,
И коченела, хладна,
В бездонной сини луна,
И таял солнца агат.

1998

Повод

Дай повод мне уйти за спектра зонт
Семи где нот звучит один лишь синий,
Где ветер суходольных абиссиний
Напорист, как спецназа водомет,
Про благодать дождей безбожно врет.

Не предлагай мне дружбы и любви,
Отставь же эту чашу, виночерпий,
Нестройным хором пьяненькие черти:
У жизни «терки» есть еще со смертью
«И счеты не окончены свои»

Дай повод мне не видеть между строк
Падения и акций и морали,
И расхожденья сутр на коленвале,
И не прийти на завтрашний урок - 
С другими пусть учитель будет строг.

Пусть мартовскую солнечную высь
Не омрачат ни радио- ни теле-
Истерики на чувств разрыв-пределе,
Подснежник, так беспечно белобрыс,
Скомандует всем черным думам «Брысь!»

Дай мне возможность заявить в конце:
Ловил меня ваш мир, но не поймал, мол...
И кислую тоску прожечь напалмом
Бескомпромиссных мая панацей
С веснушками на юном том лице.

Щось довге, як собача пісня

Все выше стильны сапоги,
А юбка Ваша все короче,
Там, где Вы рыщете средь ночи,
Сломает черт обе ноги,

Омар Хайям уйдет в запой,
Вином несомый, как приливом,
Вдруг станет страшно говорливым
Средневековый наш плейбой,

И, запахнув потерт халат,
Любви услады возвеличит,
В тени повозок, арб и бричек
Восток уж дремлет – славный брат,

Омар забрызгает ковер
Дождем метафор и сравнений,
В пылу хмельного вдохновенья
Ногой небрежно отшвырнет

Чеканно-медную тарель
Для персиков и винограда,
Нездешней, томною усладой,
Проворно, словно та форель,

Закатятся в темны углы
Изысканные афоризмы,
Луна столь любопытной линзой
Следит за кутежом из тьмы,

Все честно, все без дураков,
Живи сто лет иль четверть века,
Лишь тюбетейкой Улугбека
Судьба покатит вглубь веков,

Оставит круглые следы
В пыли на площади базарной,
Стихом коротким, но бездарным
Застынет крошкою слюды,

Да что Вы, полно обвинять 
В пристрастии к вину Хайяма,
К чему сдалась нам Рамаяна
Когда так тяжело дышать?

Зачем полмиллиона слов,
Коли блестит четверостишьем
Высоких истин черно днище
Доступно даже для ослов?

Поверим на слово тому
Кто, пыль вдохнувший математик,
Вкусивший звезд высоких стадий,
Склоняется умом к вину.

И глядя в вашу благодать
В парах вина таких невинных
Я каюсь в строк изысках длинных
Все, что я должен бы писать:

«В тенях ресниц обиды злей,
Закат полоской губ алеет,
В ноябрьской дремлющей аллее
Судьба готовит …»

As Is

Все больше по кустам шприцов,
Все меньше там презервативов,
Бутылки (заповедь отцов)
Уже сданы оперативно.
Рассвета самый чистый спирт
Мы незаметно заедаем
Незрелым (так, что аж горчит)
Рябины красным караваем.
Все меньше тех, кому звонить,
Все больше телефонных вышек,
Как истончится жизни нить
Знакомо нам не понаслышке.
Спасенья самый чистый путь
Нам клен надежно устилает
Ковром из звезд, цветов, минут,
Цыганской грустью-Будулаем.
Все временнее повесть лет,
Желаний список все короче,
Ах, листьев высший полусвет!
Бери пример – никто не ропщет.
Все больше в жизни мудрецов,
Но счастья тают их активы,
Брилльянты рос в броне шприцов
Блестят бесхитростно-наивно.

Caelum Incognita

Шалений 
Пульс
Серцебиття не завмирає ні на мить,
І в порцелянову замріяну блакить
Ніхто не підведе натомлених очей,
Серпанок-пташка вам не сяде на плече.

Звільнившись
З пут,
Карась китайський нишком плюхне в небосхил
І сонце зайде прес-релізів без і хвиль,
Без листування прав і прав на вороття,
Ходи сюди, моє розбещене дитя.

І ти,
Мій Брут!
Ти сутенієш без бажань серед тривог,
Твій золотий тілець, мабуть, єдиний бог,
Хто залишає всі вітрильники без крил,
Хто сіє плач шляхом гірким в татарський Крим.

Серед
Безодень
Скляніють замки неба враз і навсібіч,
І свій вертеп для полювання звільнить ніч,
Варфоломія а чи ніч довгих ножів,
Тьмяніють промені в сумних дерев іржі.

Злітай,
Либонь,
Така прозорість не триває на віки,
Бо завтра круки, наче біржові ділки,
Розтягнуть в гнізда всі перлини ніжних барв,
Стань до роботи, нешекспірівський мій мавр!

Захопить
Дух,
Тож, відпускай вже злоту рибку без причин,
Пливи бурштином крізь безхмарну височинь,
Можливо, між рецесій, скарг, дрібних речей
Зустрінеш погляд зачарованих очей…