Среди огромного поля сорняков, произростающих в моей душе, иногда приходится лицезреть крайне непонятную картину: то там то тут, яркими островками среди доминирующей серости, подобно разноцветной пелесени на испорченном продукте, появляются цветы. Живые, красочные и безумно красивые.
Настолько безумно, что завораживает.
Какое-то время я даю шанс расти и даже разрастаться этому безобразию.
Потому что действительно красиво, парализующе, божественно, я бы сказал. И со мной происходит самое страшное - я почему-то начинаю думать, что пусть так и будет, что так надо, и это угодно Богу.
Потом я тайком начинаю поливать эти красочные островки моего безумия, даже выдираю вокруг них серые сорняки, расчищаю место моим цветам, чтобы росли, набирались сил и тянулись к такому теплому солнцу и небу, тянулись к Богу. Как все живое тянется к той силе, которая его породила и отпустила.
Тяга вернуться к первоисточнику.
В красоте я видел путь к Богу, свой путь домой, к своему истоку, к началу всех начал, к успокоению метающейся души, к равновесию термодинамической системы.
Я поливаю цветы, ухаживаю, стаю добродушным и милым и даже насвистываю себе под нос наивные песенки. Совсем теряю голову. Все свое время я посвящаю этому цветочному чуду в сером поле моей души.
Сорняки сами начинают вянуть - не выдерживают конкуренции.
Я расчищаю от них место для своих любимцев. Последние благодарны мне за это - с новой силой, с новыми красками, с новыми чарующими ароматами они показывают мне новую жизнь, полную любви и красоты.
А потом случается то, что всегда случается. Это всегда случается, старый я болван. Я вспоминаю, что так не должно быть. Потому что, я потому расскажу. Я опять забыл про это, опять поддался искушению, я опять дал себе увлечься всяческими глупостями. Этого не должно быть, и точка.
И вот я начинаю борьбу: молниеносно вытаптываю, крушу, выдергиваю, рву на части, на мелкие кусочки всю эту ненужную красоту. Я гневно ору, посыпая проклятиями все вокруг. В сокрушающей злобе я уничтожаю это цветочное поле, безжалостно, всё, всё до единого цветочка должно быть уничтожено и навсегда вырвано из этой непригодной для хорошего почвы.
Потом пылают костры, иногда по нескольку дней, случалось и больше. Все зависит от того сколько за период моего временного помешательства успело вырасти цветов.
Все это время я хожу мрачный вокруг кострища, отчасти злюсь на себя, но иногда, устав, я падаю на колени и в бессилии вздымаю к небу руки - зачем? Один вопрос рвется из глубины моего горла к небу.
Я до боли вглядываюсь в небеса и прислушиваюсь к малейшем звуку. Но нет мне ответа.
Небо молчит всеми своими безмятежными глазами. Небо безмолвно. Мой вопрос остается всего лишь вопросом. И никто, никто не в силах дать мне ответ.
Чтобы чем-то себя занять и окончательно не сойти с ума я обхожу десятки и сотни раз поле, в поисках хоть единого указания на цветы. Если даже какой-то маленький чахлый стебелек с намеком на цветок попадется мне на глаза - всё, его участь предрешена. Как грешника я веду его на костер, приписываю ему все мыслимые и нгемыслимые грехи.
И с невозмутимым и уверенным лицом инквизитора я смотрю, как это несчастное творение сгибается в жаре огня. Плавится, извивается, выламывает стебли-ручки, вымаливая у меня пощаду.
И я больше не могу. И я громко рыдаю. Такими крупными и тяжелыми валунами слез тушу этот адский огонь. Выдираю из цепких лап пламени остатки надежды.
Помоги мне, небо! И небо не выдерживает. Ничуть не сдерживаясь, небо наперегонки плачет со мной. Пожарище неодобрительно шипит на нас и напоследок, отступая, травит едким дымом.
Все кончено. Сломаны и сожжены, в жертву принесены цветы, бессмысленные порождения серого поля моей души.
Я рассматриваю свои грязные руки, на них остатки моего злодеяния - сгоревшие цветы, на моих руках пепел неспасенной красоты. Опять этот знакомый запах гари. Ничего, переживу.
А теперь за работу, огонь и вода сделали свое дело: недавно такое цветущее поле превратилось в однородное черное месиво. Мне осталось только перекопать все это, метр за метром, смешать всю эту жижу с землей. Хорошая почва будет для сорняков.
Идет время, поле постепенно перекапывается. Однажды я увидел какое-то яркое пятно невдалеке. Неужели опять начали расти? Я приблизился - это был всего лишь пожелтевший листок с дерева.
Ах, да, уже давно осень. И ветер листья с соседнего леса сюда носит, ты напугал меня, ветер-повеса. Мне захотелось потрогать эту осеннюю краску.
Я взял листок в руки, а под ним в черной земле прятался от мира и от моих глаз маленький цветочек.
Я словно оцепенел. Переломанный, слабый, но еще живой. Я трепетно взял его в руки, маленькое чудо, как тебе удалось уцелеть? Но ты все равно умрешь, ты знаешь, все живое умирает, и твой срок придет.
Я оглянулся, нету ли еще кого на этом поле брани? И все черно, и воронье лениво ковыряет поля раны. Иду домой, холодно. Прячу цветок на груди. Зима в этот год ранняя.
Я отнесу тебя домой. Больной цветок.
Там на пыльном чердаке, в углу, на покосившемся от времени книжном шкафу на какой-то полке я возьму любую книгу. Среди чистых неисписанных книжных страниц я устрою тебе склеп.
А потом как-нибудь возьму и испишу стены твоего склепа стихами, напишу на них историю о том, почему цветы умирают.
Цветы больны.
(Исповедь Садовника)
34
