Черного цвета нет. Нет, не было и не будет. Черный – это полное отсутствие цвета, это начало и конец одновременно, это пелевинская змея-уроброс, ухватившая себя за хвост. Поэтому черные глаза всегда предвещают восхитительный пиздец, особенно если это глаза женщины. Алла, жена Димки и у нее именно такие невероятно черные умные змеиные глаза. Гремучая смесь кровей еврейской и южно-корейской наделили ее страстной практичностью и стальным характером. Высокая, тонкая с копной вьющихся пепельных волос и двумя узкими дулами зрачков, она всегда обнимает меня при встрече и я слышу запах горькой полыни. Они с Димкой во Вьетнаме уже восьмой год. Алла бывшая москвичка и потомственная диссидентка, с жаром рассказывает эпос своей многострадальной семьи, похожей на многие советские семьи, эпос привычный и страшный, как еврейский погром. Она убежденная антипутинистка и при первой встрече, подавая мне руку, выстреливает в лицо «привет, крым – ваш». У нее цепкий ум прекрасного финансиста, но здесь она берется за все: организовывает туры, договаривается о переправке кофе в Сайгон, строит нерадивых вьетнамских соседей и даже печет пироги с папайей на вьетнамские свадьбы, пышные дрожжевые, на который у вьетнамцев бешеный спрос.

Я улыбаюсь, мне не хочется говорить о политике, но Алла определенно мне нравится, правда не факт, что взаимно. Я читаю в изломе ее нервных губ и яростных глазах слово «ревность». Что ж, вероятно она права, ее муж Димка двухметровый, сероглазый, крепко сбитый на две головы выше всех островитян парень, не может не нравиться. Он обязан нравиться, это его работа, водить туристов по местным красотам и рассказывать забавные истории из быта фукуокцев.Работа с людьми всегда обязывает к полигамности, пусть даже моральной, пусть чуть-чуть, на краешке флирта, ведь клиент должен быть доволен, да и ты вполне оправданно можешь себе позволить улыбку влево. «Ничего личного, просто работа». Димка возит нас в национальные парки, сафари, острова и магазины, тащит меня за руку на высоченный водопад. Мы полчаса, цепляясь пальцами ног за кочки лезем в какую-то гору, я чувствую себя бойцом Димкиного отряда, с сакральным девизом «слабоумие и отвага». На самой вершине обнаруживается тонкая струйка грязноватой водички, она стекает по скалам медленно и печально, как пот с моего лба. «Вот черт, в это время водопад пересыхает. Я же забыл». Димка морщит лоб, мы садимся на камни и оргазмируем не касаясь друг друга, такой расслабленный долгожданный отдых. Кажется, что устала даже татуированная змея на Димкином плече, она не мигая смотрит на меня, едва касаясь языком загорелой шеи.

У Димки, как у любого вьетнамца, есть маленький дырчик, мы катаемся с ним по Дуонг-Донгу, но конечно же не просто так, а купить сумку или за змеиной мазью в аптеку или в музей вьетнамской культуры или за превосходным кофе чон или за жемчужными серьгами, черными, как глаза его жены. Можно взять такси, но Димка с меня денег не берет, а теплая большая спина служит приятным бонусом к поездкам. Димка застегивает на мне шлем минут десять неловкими пальцами, вижу, как пульсирует тонкая венка у виска, на поворотах прибавляет скорость, и я инстинктивно влипаю в него всем телом, но сразу же отстраняюсь, иначе разобьемся вдрызг... и так едем по краю....

Вечером мы уже сложившейся компанией идем ужинать в очередной вьетнамский ресторан, я беру с собой дежурную киевскую горилку и бисерное украинское колье для Аллы с красными губастыми кораллами. Хочу, чтобы она знала - я никогда ее не обижу. Колье Алле нравится, она смотрит в меня своей черной бездной и улыбается, я чувствую, как мои черные жемчужины в ушах отражают улыбку бездны, бездны черного цвета женской души, такой загадочной и неотразимой.