О, Море-глыбь, чьи волны вековечны,
Год-Океан, глубины чьи печали
осолонили слёзы человечьи!
Твои, Небрежный, всё кроят приливы
морали мели, и, сыты убойно,
добавки жаждя, воют;
обломками брег чуждый посевали
валы твои; в штиль вероломно,
ужасно в шторм, верно кому ль едва ли
ты, о Неведомое Море!

(первый вариант)

О, Море-глыбь, чьи волны вековечны,
Год-Океан, глубины чьи печали
осолонили слёзы человечьи!
Поток безбрежный, чьи приливы валят
устои люда, и сыты по горло,
ещё добычи вымогают воем,
ты изблеваешь лом своим изгоям;
Ужасно вероломством,
то бурей гонишь, то ласкаешь штилем,
кто на тебя сумеет положиться,
Неведомое Море?

(второй вариант)
перевод с английского Терджимана Кырымлы

Time

Unfathomable Sea! whose waves are years,
Ocean of Time, whose waters of deep woe
Are brackish with the salt of human tears!
Thou shoreless flood, which in thy ebb and flow
Claspest the limits of mortality,
And sick of prey, yet howling on for more,
Vomitest thy wrecks on its inhospitable shore;
Treacherous in calm, and terrible in storm,
Who shall put forth on thee,
Unfathomable Sea?

Percy Bysshe Shelley

                     Безбрежный океан земной печали,
                     О Время, Время, кто тебя постиг?
                     Чьих огорчений волны не качали,
                     Померкшие от вечных слез людских?
                     Потом, наскучив жалкою добычей,
                     Ужасен в шторм и вероломен в штиль,
                     Объемля человеческую боль,
                     Вдруг исторгает то бугшприт, то киль
                     Пучины сокрушительный обычай!
                     О Времени безжалостный прибой,
                     Еще кто будет поглощен тобой?

                    Перевод А. Голембы

29. To a Childless Woman

You think I cannot understand. Ah, but I do...  
I have been wrung with anger and compassion for you.  
I wonder if you’d loathe my pity, if you knew.  
  
But you shall know. I’ve carried in my heart too long  
This secret burden. Has not silence wrought your wrong—         
Brought you to dumb and wintry middle-age, with grey  
Unfruitful withering?—Ah, the pitiless things I say...  
 
What do you ask your God for, at the end of day,  
Kneeling beside your bed with bowed and hopeless head?  
What mercy can He give you?—Dreams of the unborn   
Children that haunt your soul like loving words unsaid—  
Dreams, as a song half-heard through sleep in early morn?  

I see you in the chapel, where you bend before  
The enhaloed calm of everlasting Motherhood  
That wounds your life; I see you humbled to adore   
The painted miracle you’ve never understood.  
  
Tender, and bitter-sweet, and shy, I’ve watched you holding  
Another’s child. O childless woman, was it then  
That, with an instant’s cry, your heart, made young again,  
Was crucified for ever—those poor arms enfolding   
The life, the consummation that had been denied you?  
I too have longed for children. Ah, but you must not weep.  
Something I have to whisper as I kneel beside you...  
And you must pray for me before you fall asleep.  

Siegfried Sassoon (1886–1967).  Picture-Show.  1920.

Вы думали, я не пойму. Ах нет, едва ли...
корил себя до корчей, сострадал бывало.
Гадаю, коль прознали б, то мою презрели б жалость?

По вечерам  что просите у Бога, не надеясь, может,
вы, безнадёжно голову склонив у ложа?
Чем Он помилует вас? Не снами ли о нерождённых детях,
(они на песню раннюю сквозь поздний сон похожи...)
чиьх слов любви душа пождёт, куда ей деться?

В часовне вас видал: молились
в тиши у Образа всехматеринства,
вас вечно ранящего; вы до обожанья
непонятого вами чуда в красках унижались.

Видал я вас, стыдясь, да с нежной горечью державшей
дитя чужое. Женщина бездетная, тот резкий крик ли
омолодил распятое навечно сердце.. иль к нему приникла
жизнь как итог, груди вот этой избежавший?
И я по детям истомился ,было. Ах, да вы не плачьте
Вам нашепчу, вот рядом стану колени...
молитесь за меня на сон вы непременно...

перевод с английского Терджимана Кырымлы

...что у обоих вызывает смех.
Пока наполним злом газопроводы,
окажут милость золотом прорех
напрасно вместе прожитые годы.

Содружество напомнит нам инцест,
а труп отца умножат монументы.
История подбросит телеквест--
и в чёрно-белом грянет кватроченто.

Куда девать больных и стариков,
нас этому напрасно не учили.
В долину грёз мы ходим без оков
и распыляем злостью соль кручины,

зато великой памятью горды,
географическим расположеньем,
плевками в души, в уши за труди,
причём глаза на "самом лучшем" женим.

Умчится смех, сжимая гонорар
руками крючковатыми что клювы;
замрёт на поле спора чьё-то "кар-р"
Мы уживёмся, даром, что нелюбы.

Полно`чь. Она лежит, взгляд впе`рив в небо,
раскинулась на облачной горе;
внизу дрожит краёв далёких креп;
краса и ужас дивны девы-небыль:
Любезность, кажется, легла что тень
на эти брови и уста, что мечут
со зла и хлада по миру увечья,
страх и агонию, поход смерте`й.

Она не ужас, грация скорее,
что дух зеваки обращает в камень,
врезаясь постепенно в память,
где контуры лица её созреют
и, паразиты, скажутся втайне`;
напев красы, заброшенный во темень
и вспышку боли, отчего-- приемлем,
и напряженья прежнего уж нет.

А голова, её живьём кустится
(что водоросли под скалой):
волосья-змеи вьются, распуститься
не в мочи, порознь, да  гурьбой
всё изгибаясь, расточают вволю
наказ свой, словно смех шальной,
в нём смерть, убой, и колет
застывший воздух челюстей их зной.

А с камня рядом ядовит тритон
глядит лениво ей в глаза, Горгоне;
а в воздухе застыл безумья звон,
так удивленье всякий смысл хоронит:
зверь из пещеры выполз на поклон
да по лучу, что моль наружу гонит;
а небо полночи зарницами горит
ужасными, что пуще тьмы, смотри.

Очарованье страхом гром сулит:
пусть гадов чешуя блистает медью,
как ветер колтуны пошевелит,
зерцало отразит дыханье вредин,
неисправимый шевелюры вид,
и красоту, и ужасы вот эти:
терпенье девы в гадовом кубле
и взгляд её на смерть, да ложе на скале.

перевод (впервые на русский, это стихотворение не дописано автором) с английского Терджимана Кырымлы

 On the Medusa of Leonardo Da Vinci in the Florentine Gallery 
 
It lieth, gazing on the midnight sky,
  Upon the cloudy mountain peak supine; 
Below, far lands are seen tremblingly;
  Its horror and its beauty are divine.
Upon its lips and eyelids seems to lie
  Loveliness like a shadow, from which shrine, 
Fiery and lurid, struggling underneath, 
The agonies of anguish and of death.
 
Yet it is less the horror than the grace 
  Which turns the gazer's spirit into stone;
Whereon the lineaments of that dead face 
  Are graven, till the characters be grown 
Into itself, and thought no more can trace;
  'Tis the melodious hue of beauty thrown 
Athwart the darkness and the glare of pain,
Which humanize and harmonize the strain.
 
And from its head as from one body grow,
  As [   ] grass out of a watery rock,
Hairs which are vipers, and they curl and flow 
  And their long tangles in each other lock,
And with unending involutions shew 
  Their mailed radiance, as it were to mock 
The torture and the death within, and saw 
The solid air with many a ragged jaw.
 
And from a stone beside, a poisonous eft
  Peeps idly into those Gorgonian eyes;
Whilst in the air a ghastly bat, bereft 
  Of sense, has flitted with a mad surprise
  Out of the cave this hideous light had cleft,
  And he comes hastening like a moth that hies
After a taper; and the midnight sky 
Flares, a light more dread than obscurity.
 
'Tis the tempestuous loveliness of terror; 
  For from the serpents gleams a brazen glare 
Kindled by that inextricable error
  Which makes a thrilling vapour of the air 
Become a [ ] and ever-shifting mirror 
  Of all the beauty and the terror there—
A woman's countenance, with serpent locks,
Gazing in death on heaven from those wet rocks.

by Percy Bysshe Shelley 

Вечор вам хорошо,-- ушли вдвоём;
краснея в темноте, мечты-- кровать.
Заснули вы-- расслышал о моём
мёд слов, что прежде лень сказать.

Спокойно спите, вслед я не пойду
баюкать и благославлять отгул,
не зареву от счастья на беду,
вернуть обятий дом вам не смогу.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

25. Lovers

You were glad to-night: and now you’ve gone away.  
Flushed in the dark, you put your dreams to bed;  
But as you fall asleep I hear you say  
Those tired sweet drowsy words we left unsaid.  
  
Sleep well: for I can follow you, to bless         
And lull your distant beauty where you roam;  
And with wild songs of hoarded loveliness  
Recall you to these arms that were your home.  

Siegfried Sassoon (1886–1967).  Picture-Show.  1920.

Слабых Странниц мерцание прыткое по-над цветами;
о, живут лепестки на виду невнимательной к ним синевы
летних полудней, что их влечёт танцевать, назови,
на пирушке огнисто-нектарной, часами?

Их суть паузы дрёмы промежду
диким посвистом рати дроздовой, который
рай в лесу пробуждает с зарёю неспорой,
и ветры их эфирные, зелень что нежат.

И они же душа моя, та ,что на крыльях уносится в путь
изо тьмы звёздной в утро;
и они же моя дрожью сущая суть, что немудро
рождена, отражение блеска дневного, забудь.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

20. Butterflies

Frail Travellers, deftly flickering over the flowers;  
O living flowers against the heedless blue  
Of summer days, what sends them dancing through  
This fiery-blossom’d revel of the hours?  
  
Theirs are the musing silences between          
The enraptured crying of shrill birds that make  
Heaven in the wood while summer dawns awake;  
And theirs the faintest winds that hush the green.  
  
And they are as my soul that wings its way  
Out of the starlit dimness into morn:  
And they are as my tremulous being—born  
To know but this, the phantom glare of day.  

Siegfried Sassoon (1886–1967).  Picture-Show.  1920.

За то, что они ,захлёбываясь слюной зависти и подобострастия, критикуют власть, которая далеко и не внемлет плебейским воплям, не то--коллективным требованиям, которые заводилы скандалов никак не удосужатся составить, но неспособны поправить модератора, что рядом, литсообщества, который (и --ое тоже) в результате выгляди(я)т чьей(ими)-то марионеткой(ами).
Первоисточник см. по ссылке:
http://blog.i.ua/community/1878/502257/
"Подари, мне, аромат твоих волос,
Этот девственный вопрос(??-- Т.К.), ты, отдала не мне,
Не бред несу, а говорю всерьёз( неужто?-- Т.К.)" mike99
"Какое странное, души(глагол в повелительной форме?-- Т.К.), повествованье..."  mike99

О, подари мне бублик, да без дырки,
да за копейку-- сотню пышных фраз,
не надо рифм: сгодятся без притирки.
В глазницу сунь бутылочный "алмаз",
дабы не видел я ни зги на свете,
зато слезливей будет пышный сказ.
Знак вопрошанья слишком незаметен--
согни в бараний рог его. В последний раз
прошу лепёшку с дыркой, слово с Вовой,
грамматику безнравственности чтоб
три волоса с кокошника коровы
слюнявил беспардонно блогожлоб.

Живи со мной, любима мной,
нырнём в довольство с головой,
то бишь, в долины и поля
меж гор: уступы окрылят.

На валунах мы посидим,
да стадо чьё-то поглядим,
у плёса, птицы-певуны
там мадригалами нежны.

Я выложу постель из роз,
чепец тебе -из ста мимоз*
и кёртл** из мирта: зелен цвет,
такому сносу долго нет.

Рубашку с лучшей пряжи тку:
ягнята наши тут как тут;
простые туфли для зимы,
да в золотом, такие мы.

Кушак-- из  прутьев ивы, да
коралл --застёжка, как всегда;
коль роскошью соблазнена,
живи со мной, люби меня.

Пастушья братия споёт,
станцует; май нас долгий ждёт:
согласна коль, себя не строй:
живи со мной, любима мной.

перевод с английского Терджимана Кырымлы
перевод Якова Фельдмана (халтурил ,наверное, как С. Маршак?) этого же стихотворения, "Песня(??--Т.К.) пастуха" погуглите "Приди ко мне и будь моей Среди холмов, среди полей...", мне он не нравится: много отсебятины, юмор "свой", не пастуший, вообще, много отсебятины (ну пусть, для рифмы, но не целые же строфы!) , даже если "примитивную" пастораль переводишь, почитай автора((
Примечания переводчика:
* точнее, миниатюрных букетиков, posy, см. по ссылке http://en.wikipedia.org/wiki/Nosegay;
** кёртл см. по ссылке http://en.wikipedia.org/wiki/Kirtle, тж. см. илл. выше

The Passionate Shepherd to his Love

1     Come live with me and be my love,
2     And we will all the pleasures prove,
3     That valleys, groves, hills, and fields,
4     Woods, or steepy mountain yields.

5     And we will sit upon the rocks,
6     Seeing the shepherds feed their flocks,
7     By shallow rivers, to whose falls
8     Melodious birds sing madrigals.

9     And I will make thee beds of roses,
10   And a thousand fragrant posies,
11   A cap of flowers and a kirtle
12   Embroider'd all with leaves of myrtle:

13   A gown made of the finest wool,
14   Which from our pretty lambs we pull;
15   Fair lined slippers for the cold,
16   With buckles of the purest gold:

17   A belt of straw and ivy buds,
18   With coral clasps and amber studs;
19   And if these pleasures may thee move,
20   Come live with me and be my love.

21   The shepherd swains shall dance and sing
22   For thy delight each May morning;
23   If these delights thy mind may move,
24   Then live with me and be my love.

Christopher Marlowe
1564 -1593