В самом начале конца зимы, в марте, худой* крик извне казался ему звуком в уме. Он знал, что слыхал его, птичий крик дня иль рассвета в марте, когда не метель. Солнце вставало в шесть, как не бывало растрёпы над снегом... Сталось бы это вовне. То не дальнее чревовещание сна увядшего папье-маше... Солнце являлось извне. Тот худой крик, он был хористом с "до", запевалой. То была часть колоссального солнца, окружённого кругами хористов, всё же далёкого. Она походила на новое знание...

Читати далі...

Холод и финал, воображение заколачивает свою легендарную дачу; Голубые виды зашорены; наш милый отпуск сыплется в песочных часах. Мысли, нашедшие лабиринт русалочьих волос путаясь в водорослях, выброшенных прибоем теперь сложили крылья что нетопыри, пропадают в мансарде черепа. Мы -- не те, какими могли стать; то, чем мы есть перечёркивает всю экстраполяцию от интервала "ныне и здесь". Киты-белухи ушли с белым океаном. Одинокий бродяга присел среди обломков калейдоскопических ...

Читати далі...

Не спорь о ней, тебе --её ярмо, влеки его и, по`том смыв сомненье, увидь её собор и возрожденье над крышами обрезанных домов. Не в силах причаститься, мы порой уходим, словесами в общность целя, иль остаёмся при постыдном деле коль принял нас деляг кипучий рой, с годами воплощаясь будто в целом, хвалясь же частью вырванной самим. (Ах, как же, ожиревший Рим богат под старость варварским уделом и памятью о гусях, что спасли...) Я не о том: ты сам в ней неделим.

трудно найти всенаитие йети там где живут подурневшие дети жирно ликуют стучат понарошку чтобы не сглазила чёрная кошка что им будильники к полудням вертит дети стареют до смерти поверьте не убираясь с намыленной сцены редко решаясь на лав без измены тратя на самое верное мани ключ закрепляя булавкой в кармане там не растут по вершку зА год горы фирном не лечат прыщи и запоры не докучают туристы крестьяне горе-спасатели прочие вани незачем в чёрных пещерах скрываться только заботы таким же...

Читати далі...

Моей руке осталась лишь привычка дождинки прогонять, те ка`мни старые потычут-- с утёса, знать. Я слышу только топот, а на душе-- шаги: в ней капли тянут тропы-- и прочь ,не с той ноги. Да хоть бы и бежали-- им зверя не будить. Яснятся где-то дали, не знаем, где. Сиди. перевод с немецкого Терджимана Кырымлы см. также вольный перевод Ю. Бычинского, погуглите: "Окна пятно и давит потолок, Разбитой жизни каменный приют..." Der Gefangene Meine Hand hat nur noch eine Gebaerde...

Читати далі...

Честь прячется в углу на чёрный день, она скромна что заскорузлый пряник её Потреба, Торг и Пря наружу манят-- надменна ,графа умершего тень, горбата и затёрта: домовой, и тот-- хозяин, горд, убогого чулана. Твоя, свозь зубы лишь о главном цедя законы, дружит с Головой. Любовь и Вера ей подчинены, хотя ревнуют к Жизни мимолётной, немея, ловят сторожащий клёкот с командной, незавидной стороны. Не принимая поражений счёт, она к итогу всё твоё влечёт.

Голорукая, держу соты. Мужчина в белом улыбается, голорукий; марлевые рукавицы нам впору, милы; наши запястья торчат из бравых сборчатых лилий. Между ним и мною-- тысяча чистых ячеек; восемь штук сот желтых кубков, а сам улей-- чайная чашка, белый в розовых цветах. Чересчур любовно я расписала его, думая "сласть, сласть". Выводок ячеек сер ,что ископаемые останки раковин, он ужасает меня-- выглядит столь старым. Что я покупаю, червивое красное дерево? Вообще, где тут матка...

Читати далі...

Летя по спирали, взбираясь по толике, сокол не слышит сокольника. вещи вразброс, центр не держит системы; анархия множит мирские проблемы, кровавый поток прибывает-- и всюду невинности чин утопает под спуды; без меры винят себя лучшие, худших задор подгоняет вовсю, им не скучно. Конечно, опять откровенье грядёт; конечно, Второе Пришествие вот... Второе Пришествие! мне стоило вымолвить это-- и образ общирный Души Мировой встревожил мой взор: там, в песчаной пустыне лев в камне застыл,-- голова...

Читати далі...

Луна улыбнётся-- тебя напомнит. Ты оставляешь то же впечатленье чего-то прекрасного, но ничтожащего. Вы оба великие должники света. Её распахнутый рот горюет по миру, твой-- искренен. А твой первый дар-- обращение в камень всего. Со сна бреду в мавзолей: ты здесь, барабанишь пальцами по мраморному столу, ища сигареты, по-женски злобный, но не столь нервный, и страсть желающий молвить неопровержимое. Луна также третирует своих подданных, но днём она смешна. Твои нелады, с другой стороны...

Читати далі...

Дотронуться боюсь. Их убивает током,. затылки чьи дрожат от напряженья в пылу последнего в их жизни пораженья. Быть может, здесь дают? Вылазит боком политика и поп-... Я занимаю оче... Мой номер на руке карандашами напишут две матроны, этажами стихов любовных, "Сочинские ночи". Здесь травят жизней скошенных излишки; нас трахнул ток-- и мы офонарели, оставили святые акварели. В пруду забвенья тонут плюшевые мишки. Нам обрезают ноги и рога. Нам выдают пустые документы. Нам говорят...

Читати далі...