Продолжение перевода "Прометея" Шелли

Дух Земли:
Мать, я умнее стал, хотя дитя
сегодня мудростью своей сравниться,
с тобой не может, и не счастлив столь.
Ты знаешь, гады, жабы, дрянь червей,
и ядовитые, шальные звери,
и ветви в бремени поганых ягод
моим скитаниям в зелёном мире
всегда преградой были; также то,
что средь прибежищ человечьих всюду
меня смущала чёрствость их жильцов,
иль гордые, сердитые их взоры,
их скованная холодом походка,
пустые их, фальшивые улыбки,
невежества самовлюблённый взгляд,
иные столь же скверные их маски,
которыми дурные мысли сокрывали
чудесное созданье человека,
которым духи, мы, зовём его;
А женщины,-- уродливей всех зол,--
хотя красиво в мире, где есть ты,
краса, во кротком, добром и свободном,
в чистосердечном мире, он что ты,--
меня их фальшь и хмурость угнетали,
я миновал их, правда, спящих жён,
и я невидим был. Вот, наконец
мой путь пролёг сквозь город превеликий
в лесистые холмы вокруг него;
у врат из камня часовой дремал,
как вдруг раздался звук, столь громкий, башни
в сияньи лунном он потряс, был слаще
любого голоса, не твоего лишь,
всего на свете слаще был призыв;
звук долгий, долгий, бесконечный словно;
и все насельники свои постели
прыжком отринув, выбежали вон,
дивились удивлённо в Небеса,
а благовест звенел, не умолкая.
Я спрятался в фонтан в публичном сквере,
лёг, будто отражение луны,
в воде под зеленью листвы был зрим,
и вскоре те людские силуэты,
уродливые, также лица ,о которых
я говорил, прошествовали мимо
в ветрах, что расчленяли их;
а те, кого покинули они,
кротки, милы вдруг оказались,
лишь скверные покровы с них ниспали;
и всё вокруг немного изменилось,
и после краткого восторга, после
взаимных, с восхищением, привествий,
все спать пошли; а как заря настала,--
могла бы ты себе представить? змеи,
лягушки, мотыльки преобразились,--
едва ль они могли прекрасней стать!
они остались прежними, едва лишь
повадки с формами своими изменили
утратив зло из собственных натур;
я передать тебе не в силах радость,
когда близ озера, увидел было куст,
чьи ветки бешеница оплела,
к воде склонённый, а на нём уселись
лазурных зимородка два, и прытко
они счищали гроздь янтарных ягод--
и отражались в омуте, как в небе;
я весь пронят обьят раздумьями о смене,
с тобою, счастлив, встретился, а это--
подвижка посчастли`вей прочих всех.

Азия:
И впредь мы не расстанемся, покуда
твоя стыдливая сестра, что водит
Луну, что холодна и переменна,
не взглянет на тебя, что потеплел
и стал богаче светом, отчего
её растает сердце что снежинки
в апреле-- и она тебя полюбит.

Дух Земли:
Как любит Прометея Азия?

Азия:
Молчи, шалун, ещё ты слишком молод.
По-твоему, смотрясь в глаза друг дружке,
вы естества умножите, наполнив
огнями шаровидными простор?

Дух Земли:
Нет, матушка, пока моя сестра
светильник оправляет, тяжко мне
идти впотьмах.

Азия:
                             Прислушайся! Гляди!
(Дух Часа входит.)

Прометей:
Мы чувствуем, что видел ты, и слышал,
но все же говори.

Дух Часа:
                                 Как только звук,
чей гром наполнил неба пропасти, умолк,--
свершилась перемена. Нежный воздух
и вездесущий свет преобразились,
то ль растворённая в них суть любви
собой объяла сферу всеземную.
Острее стало зрение мое,
я смог познать мистерии вселенной;
В экстазе восхищенья вниз я плыл,
как бы султанами ленивыми маша`
по воздуху лучащемуся светом;
пристали скакуны мои у солнца
на месте где они родились, там
отныне жить им без забот, питаясь
соцветиями огненных лугов.
А где моя повозка, что луна,
пристанет перед храмом, заглядится
на Фидиевы формы, что твои,
и Азии, Земли, мои, и ваши,
о нимфы! отразите ту любовь,
что ощущаем мы, да не забудьте
о провозвестнике её; у храма
под куполом в резных цветах,
что зиждется на дюжине колонн
из чистого, прозрачнейшего камня,
открытого текучей яри неба.
Прикован был бы я к тому собору
змеёю-афмисбеною, она,
подобна скакунам моим крылатым,
высмеивала бы их бег былой.
(см. об амфисбене http://sigils.ru/symbols/amfis.html, -- прим.перев.)

Увы, язык мой вёрткий заблудил--
я не сказал желаемого вами.
Итак, я плыл, как молвлено, к земле,
испытывая боль благословенья
дышать и быть в движеньи; я блуждал
в приютах и посёлках человечьих,
и поначалу озадачен был
не увидав столь сильных перемен,
прочувствованных мною в мире внешнем.
Но вскоре я заметил и узрел,
что троны без царей остались, люди
гуляли сообща как ходят духи,--
без униженья, лести и угроз;
самовлюблённость, ненависть и страх,
самонадеянность, презренье, всё
начертанное прежде на обличьях,
что на воротах ада, "Вы, вошедши,
покиньте всю надежду за собой";
никто не хмурился, не трепетал,
не вглядывался цепко в очи ближних
холодного приказа ожидая,
дабы орудием тирана став,
себя отвергнуть, подлость доли при`няв,
что ,словно лошадь загнанную, к смерти,
пришпоривая, доведёт его.
Не корчила его улыбку ложь,
она ему язык не приструняла;
никто с ухмылкой чёрствой не топтал
в своих сердцах любви-надежды искор,
лишь пепел горький оставляя в нём,
дабы с душой исчерпанной ползти
вампиром средь людей, всех заражая
своею хворью мерзкою; никто
не вёл речей пустых, фальшивых, низких,
что заглушают выдох сердца " д а ",
его смешком неверья унижая,
таким, что молкнет сердце навсегда.