полчаса сижу перед белым прямоугольником письма. то ли будущего, то ли несостоявшегося. что-то пишу. вытираю. снова пишу. и так по кругу. слова кажутся банальными и незначительными. всё важное, о чём хочу спросить, в написанном виде превращается в ерунду. как яркий солнечный день, перечёркнутый свистом невидимой мины. у нас говорят, если ты слышишь свист - значит, точно мимо. 

береги себя. просто береги себя и своих близких. я знаю, ты можешь. 

и выстоишь ради них.

стихи не пишутся. вообще. пишутся телеграммы. сжато. отрывисто. зпт, тчк. какие-то обрывки мыслей, обломки чувств. рваная кайма обмелевшего океана. что-то огромное, страшное, несущее в себе саму смерть разрывает воздух, обрушивается грохотом, от которого закладывает уши, и у тебя внутри что-то вздрагивает и лопается, и заходится в немом крике. ужас осознания неумолимо просачивается сквозь толщу непринятия, заполняет собой без остатка, выворачивая твой оказавшийся абсолютно ничтожным перед ним мир наизнанку, и ты чувствуешь хруст собственных рёбер, раскрывающихся, подобно кошмарному цветку, навстречу новой реальности.

кромка ломкая

лезвие

нож

игла

ангел

бес

зверь

чудовище

человек

под ресницами плещется злая мгла

разливаясь чернилами из-под век

в голове водевиль 

в стылом горле ком

в персональном аду не смолкает крик

летаргически дышит отшельник-дом

сладко-приторным запахом мёртвых книг

на запястьях дымится чернея кровь

он невидящим взглядом находит цель

и по капле вливает в него любовь

словно локи безудержный брат-апрель

и всмотревшись обыденно в дно небес

он пронзительно громко молчит о том

как однажды отправился в зимний лес

за охапкой подснежников

снов

чудес

как мучительно умер 

и как воскрес

и вернулся с навечно зашитым ртом