Помочь ничем не смог, хотя и знал как. Еще один рубец на сердце

Теперь лежит этот несчастный дедуля-доходяга у себя в тьмутараканской деревне в доходяжной больничке не пойми с чем. Страшные боли, ознобы... Лечат какой-то херней неизвестно от чего. Типа от почек. А у деда - все органы нормальные. Кроме того, что метастазы по всему позвоночнику и костям вплоть до стоп.

Не, ну еще нашел у него кисту в левой почке. Видимо от нее дедушку и лечат в продвинутой больничке.

А доказать-то я ничего не могу. И помочь тоже ничем. Гистологию деду после аденомэктомии не делали. Дочка рыдает в кабинете - а как помочь? Как-как?... Никак. Около тысячи баксов в месяц на лекарства нужно. И самой их доставать тоже.

Ну не знают про современные методы лечения отечественные дохтура-эректусы! 

Пытался дочке объяснить. Уж кто-кто, а я-то знаю, как это на самом деле. Не дай Бог кому повторить мой опыт. И все равно - помочь ничем так и не смог. Никто и никогда им этот диагноз в деревне не поставит и денег таких у нее нет. Ну может даже немного и нашла бы на пару уколов. Только это ничего не меняет, да и препаратов таких никто не знает. Да и не сама же она будет капельницу своему папе ставить...

Даже если сделать компьютерную томографию (мы говорили об этом) - совсем не факт, что онкологи признают наличие 4-й стадии при отсутствии первичной гистологии. А без этого даже наркотики никто ему не назначит.

А дед жутко прикольный, говорливый. И улыбчивый. И все говорил, - Меня как Гагарина зовут! Только ждет Юрия Алексеевича, увы,  крайне мучительная кончина на глазах у дочки. А вот при наличии денег и нормальной медицины еще лет пять дедуля очень даже неплохо прожил бы. Очень неплохо. И в огороде бы запросто копался и ремонт в доме запросто мог бы и про боли бы забыл на несколько лет.

А я действительно ничем не мог им помочь. Разве что еще один рубец на моем сердце заработал, если от этого кому-то легче станет. Ну не знаю. И еще  -- сердце-то не резиновое. Каждый день там рубцы накапливать - неблагодарное дело. А ведь кроме деда еще сегодня и другие были. И за них тоже болело. И ведь тоже всерьез.