"Путешествие первое А, или Электрувер Трурля" Станислав Лем

Когда амплификационные указатели дали знать, что лирическая
мощность достигла максимума, Трурль, рука которого чуть заметно
дрожала, включил большой рубильник, и почти сразу машина произнесла
голосом слегка хриплым, но изобилующим чарующими и убедительными
интонациями:
- Общекотовичарохристофорная хрящетворобка.
- И это все? - выждав некоторое время, необычайно вежливо
спросил Клапауций. Трурль стиснул зубы, дал машине несколько ударов
током и снова включил. На этот раз голос оказался значительно чище; им
можно было просто наслаждаться, этим торжественным, не лишенным
обольстительных переливов баритоном:

Лопотуй голомозый, да бундет грывчато
В кочь турмельной бычахе, что коздрой уснит,
Окошел бы назакрочь, высвиря глазята,
А порсаки корсливые вычат намрыд!

- По-каковски это? - осведомился Клапауций, с великолепной
невозмутимостью наблюдая за паникой Трурля; тот метался у пульта
управления, затем, махнув в отчаянии рукой, помчался, топая по
ступеням, на самый верх стальной громадины. Видно было, как он на
четвереньках вползает сквозь открытые клапаны в нутро машины, как
стучит там молотком, яростно ругаясь, как что-то закручивает, бренча
разводными ключами, как снова выползает и вприпрыжку бежит на другой
помост; наконец он издал торжествующий вопль, выбросил перегоревшую
лампу, которая с грохотом разбилась о пол в двух шагах от Клапауция,
даже не подумав извиниться за такую небрежность, поспешно вставил на
ее место новую, вытер грязные руки ветошью и закричал сверху, чтобы
Клапауций включил машину. Раздались слова:

Три, самолож выверстный, вертяшку сум воздлинем,
Секливой аппелайде и боровайка кнется,
Гренит малополешный тем перезлавским тринем,
И отмурчится бамба, и голою вернется.

- Уже лучше! - воскликнул, правда не совсем уверенно,
Трурль. - Последние слова имели смысл, заметил?
- Ну, если это все... - промолвил Клапауций, который был сейчас
олицетворением изысканнейшей вежливости.
- Черт бы его побрал! - завопил Трурль и снова исчез во
внутренностях машины: оттуда доносился лязг, грохот, раздавались треск
разрядов и проклятия конструктора. Наконец он высунул голову из
небольшого отверстия на третьем этаже и крикнул:
- Нажми-ка теперь!
Клапауций выполнил просьбу. Электрувер задрожал от фундамента до
верхушки и начал:

Грызнотвурога жуждя, голонистый лолень
Самошпака мимайку...

Голос оборвался - Трурль в бешенстве рванул какойто кабель,
что-то затрещало, и машина смолкла. Клапауций так хохотал, что в
изнеможении опустился на подоконник. Трурль кидался туда и сюда, вдруг
что-то треснуло, звякнуло, и машина весьма деловито и спокойно
произнесла:

Зависть, чванство, эгоизм, по словам Конфуция,
До добра не доведут - знает это и болван.
Словно краба грузовик, так и Клапауция
Мощью замыслов раздавит духа великан!

- Вот! Пожалуйста! Эпиграмма! И прямо не в бровь, а в глаз! -
выкрикивал Трурль, описывая круги, все ниже и ниже, ибо он сбегал вниз
по узкой спиральной лестничке, пока почти не влетел в объятия коллеги,
который перестал смеяться и несколько оторопел.
- А, дешевка, - сказал тут Клапауций. - Кроме того, это не
он, а ты сам!
- Как это я?
- Ты это сочинил заранее. Догадываюсь по примитивности,
бессильной злости и банальным рифмам.
- Ах вот как? Ты предложи что-нибудь другое! Что захочешь! Ну,
что же ты молчишь? Боишься, а?
- Не боюсь, а просто задумался, - сказал задетый за живое
Клапауций, стараясь найти самое трудное из возможных заданий,
поскольку не без основания полагал, что спор о качестве стихотворения,
сложенного машиной, трудно будет разрешить.
- Пусть сочинит стихотворение о кибэротике! - сказал он
наконец, радостно усмехаясь. - Пусть там будет не больше шести строк,
а в них о любви и измене, о музыке, о неграх, о высшем обществе, о
несчастье, о кровосмесительстве - в рифму и чтобы все слова были
только на букву "К"!
- А полного изложения общей теории бесконечных автоматов ты
случайно не предложишь? - заорал оскорбленный до глубины души
Трурль. - Нельзя же ставить таких кретинских усло...
И не договорил, потому что сладкий баритон, заполнив собой весь
зал, в этот момент отозвался:

Кот, каверзник коварный, кибэротоман,
К королеве кафров крадется Киприан.
Как клавесина клавишей, корсажа касается.
Красотка к кавалеру, конфузясь, кидается...
...Казнится краля, киснет: канул Купидон,
К кузине королевы крадется киберон!

- Ну, и что ты скажешь? - подбоченился Трурль, а Клапауций, уже
не раздумывая, кричал:
- А теперь на "Г"! Четверостишие о существе, которое было
машиной, одновременно мыслящей и безмозглей, грубой и жестокой,
имевшей шестнадцать наложниц, крылья, четыре размалеванных сундука, в
каждом из которых по тысяче золотых талеров с профилем короля
Мурдеброда, два дворца, проводившей жизнь в убийствах, а также...
- Грозный Генька-генератор грубо грыз горох горстями... -
начала было машина, но Трурль подскочил к пульту управления, нажал на
рубильник и, заслонив, его собственным телом, промолвил сдавленным
голосом:
- Все! Не будет больше подобной чепухи! Я не. допущу, чтобы
погубили великий талант! Или ты будешь честно заказывать стихи, или на
этом все кончено!
- А что же - те стихи были заказаны нечестно?.. - начал
Клапауций.
- Нет! Это были головоломки, ребусы какие-то! Я создавал машину
не для идиотских кроссвордов! Ремесло это, а не Великое Искусство!
Давай любую тему, самую трудную...
Клапауций думал, думал, аж сморщился весь и сказал:
- Ладно. Пусть будет о любви и смерти, но все должно быть
выражено на языке высшей математики, а особенно тензорной алгебры. Не
исключается также высшая топология и анализ. Кроме того, в стихах
должна присутствовать эротическая сила, даже дерзость, но все в
пределах кибернетики.
- Ты спятил. Математика любви? Нет, ты не в своем уме... -
возразил было Трурль. Но тут же умолк враз с Клапауцием, ибо
Электрувер уже скандировал:

В экстремум кибернетик попадал
От робости, когда кибериады
Немодулярных групп искал он интеграл.
Прочь, единичных векторов засады!
Так есть любовь иль это лишь игра?
Где, антиобраз, ты? Возникни, слово молви-ка!
Уж нам проредуцировать пора
Любовницу в объятия любовника.
Полуметричной дрожи сильный ток
Обратной связью тут же обернется,
Такой каскадной, что в недолгий срок
Короткой яркой вспышкой цепь замкнется!
Ты, трансфинальный класс! Ты, единица силы!
Континуум ушедших прасистем!
За производную любви, что мне дарила
Она, отдам я Стокса насовсем!
Откроются, как Теоремы Тела,
Твоих пространств ветвистые глубины,
И градиенты кипарисов смело
Помножены на стаи голубиные.
Седины? Чушь! Мы не в пространстве Вейля,
И топологию пройдем за лаской следом мы,
Таких крутизн расчетам робко внемля,
Что были Лобачевскому неведомы.
О комитанта чувств, тебя лишь знает
Тот, кто узнал твой роковой заряд:
Параметры фатально нависают,
Наносекунды гибелью грозят.
Лишен голономической системой
Нуля координатных асимптот.
Последних ласк, - в проекции последней
Наш кибернетик гибнет от забот.