"Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять"

Сугубо мужской коллектив, все служивые. Все три волны мобилизации наши ряды выкосили. Практически с марта месяца работать приходилось и за себя и за того парня.
В июне, когда пришла весть о первом трёхсотом, мужики скинулись, кто сколько смог. Трёхсотый должен был мне семьсот грн. Я о них помнил и пуще других желал ему выздоровления и скорейшего возвращения в наши ряды. Естественно тоже принял участие во взаимном фонде без каких-либо колебаний и задних мыслей. Трёхсотый выздоровел, вернулся на работу, заработал денег и отдал долг. Как-то все гладко прошло, без эксцессов.
И вот снова трехсотый. Уже и на поправку идет. Созваниваемся, подтруниваем не мало ли ему трёх месяцев, может, хочет вернуться назад и т. д. Нет, говорит, с меня достаточно. В рубашке мужик родился, точнее в бронике. Если б не броник осколки извлекали б из сердца, а не из конечностей.
И все бы хорошо, да не дают мне покоя твари, которых земля держит. А может и не тварь этот наш общий коллега, а широкой души человек? Когда узнали об этом втором трёхсотом, что он лежит в реанимации на грани жизни и смерти, естественно, перво-наперво: мужики давайте скинемся, кто сколько сможет. И тут «широкой души человек» парирует: он мне триста грн. уже полгода должен, пусть они ему и останутся.
Вот все бы хорошо, если бы не интонация, с которой он это сказал, и не предыстория их должностных взаимоотношений.  Человеку, который в госпитале не приходит в сознание, балансирует на грани жизни и смерти, которому не помешает любая материальная помощь и который полгода не мог отдать долг, этот самый долг с «барского плеча» «прощают». Вот радости-то. А ты стоишь и решаешь: то ли «барина» обнять и плакать, то ли пристрелить к чертовой матери. Месяц уже минул, еще через месяц трехсотый вернется на работу, а решение так и не принято.