Old spice. Рассказ

Ее будил запах сирени из темного окна, но через щель в двери карабкался по нему мелкими зверями, как по лиане опоссумы, вечный аромат яичницы с колбасой.

Повернулась, вытаскивая рукой из-под щеки прижатые волосы, расправляя их по одеялу. Вытянула шею, чтобы уйти от жареного и надышаться цветами. Не получилось.

- Опоссумы по лиане... Будто ты знаешь, дорогуша, как это.

- По телику видела, - ответила сама себе, - как пахнут, не знаю.

Через запах смененных вчера простыней она, медленно пересекая сирень, волнами лежащую в комнате, ходила от зеркала, где ругались кукольными голосками початые парфюмчики — к платяному шкафу, выставляющему перед собой пальцы лаванды и подсушенных апельсиновых корок. Запах лаванды она не любила.

Ванная пахла мылом и дезодорантом, в туалете слоем висел освежитель, как деревенский дурак на свадьбе — толстый, шумный и — везде.

- Мам, ты бы болгарского перца положила, он так пахнет, когда жарится!

- Нету его, ох, доча, дорогой, красный, желтый, уж такой красивый. Вот схожу на рынок сегодня...

- Ладно, я просто так.

Порадовал чай, жестковатый, сильный и темный. Киплинг... Ах, да, Индия. Только пыль-пыль-пыль от шагающих сапог. Маугли на марше... Как-то по-другому он солдатиков называл.

Мама, не поворачиваясь, скрежетала железной лопаточкой, подчищая сковороду. Снова накидает себе в тарелку одних остатков, кушай доча, я много не хочу.

Когда заметила, что мать стареет, очень боялась: изменится запах, появится это, старушечье, о чем читала, да и в доме у бабки Нади... Но там побелка и старое все, может это и не стариковский запах? И поймала себя на том, что подходила к ней, взять за руку, или поправить косынку, все реже, а когда подходила — задерживала дыхание. Поцеловать на пасху. Не надо бы и слова этого — поцеловать.

Мать вытянулась у окна, заслоняя свет, став на время прежнего роста, когда приносила с работы пирожное с красными розами на макушке кремовой горки. И впустила в кухню запах моря с залива. И хорошо. Счастье. Почти счастье. Чай и морской ветер.

- Ты что улыбаешься? Понравился чаек? Это новый нашла, недорогой, а крепко заваривается.

- Мам, а ты знаешь, что римские патрицианки приглашали к себе воинов, сразу из похода, и чтоб те не мылись, ни-ни. Чтоб пахли всем этим, с дороги и войны. Платили им за то сестерциев кучу.

Против света не видно, что там у матери на лице.

- Замуж тебе надо. Сколько можно-то? А?

Кружка встала криво, донцем на смятую салфетку:

- Так, все, спасибо, я опаздываю.

- Ты посмотри, ты же извелась вся! Ну, пока еще смотрят и все такое, так и пошла бы! А то будешь на старости лет...

Дверь прищемила словам хвост. Скорее отсюда, из клубка привычных запахов, которые день изо дня все такие и такие, и хочется принести ведро с масляной краской и выплеснуть на пол, чтоб воняло ремонтом.

Утренняя улица встретила чем и всегда. Сегодня ее интересовали запахи, а несколько дней назад она смотрела только на цвета. И та игра тоже была прекрасной. И тоже становилась злой и причиняла боль. Все на свете иногда причиняет боль.

Замуж, значит. У Ник Степа сегодня день рождения. Ах... романтикЭ, тужур, абажур...

«Дорогой наш усатый и глуповатый Николай Степаноувич, мы, все дамы вверенного вам коллектива, па-здрав-ля-ем! А главное, желаем!»

В почти пустом супермаркете, с потолками высокими и просторными, будто для ласточек, пахло ничем, хотя должно бы — теплым хлебом с кофе, но утро, и положенные для привлечения покупателей ароматы подгонят тогда, когда народу будет побольше.

И тут, среди мягкого мерцания новеньких мелких вещей на бесконечных полках, знакомые силуэтики влезли в игры запахов. Подошла, протянула руку к знакомому флакону. Было странно, что их тут, наверное, тысяча, одинаковых. А в ее ванной стоял один, блестел глянцем на кругленьком животе под этикеткой с иностранными словами.

И, подходя, она прижималась к голой спине, слушала, как мычит ртом, полным зубной пасты и ждала, когда поднимет руку. Тянулась носом к подмышке и умирала. Как римская патрицианка.

Он утаскивал ее в комнату, сваливал на неубранную постель, как мешок с картошкой. Кусал за шею. Пах зубной пастой и тем самым «Олд спайсом» и после, ниже и плотнее, - свежим деревенским творожком со сметаной. Удивительно.

Потом она лежала тихо-тихо, в ощущении чистоты, будто они вступили в море и омылись друг другом, смыли все-все, кроме себя. И дышала. Чуть поводила носом, рассматривая запах с разных сторон — вот его глаза, вот хвост, а тут маленькая сильная лапа упирается в нос, а вот гладкая спина с гребешком шерсти. И он лежал головой там, в низу ее живота и, важно раскатывая слова, говорил, одно и то же всегда:

- Селледка с ананасом...

- Женщина, берете дезодорант?

И - подружке, в халатике таком коротком, как рубашка на кукле:

- Полчаса стоит, в руках крутит.

Захихикали вместе и сквозь запах дезинфицирующего средства в пластиковом ведерке, с которым прогуливали по рядам свое почти несовершеннолетие послышалось «склероз». Злые маленькие дети. Еще не знают, что время течет в одну сторону.

- Касса работает вон та, дальняя.

Округлый флакон лег в руку удобно, как тот пляжный голыш, на

всякий случай, от этих, что залегли поодаль, посматривая. Черт занес их с подружкой тогда на этот пляжик, думали одни и поскидывали лифчики. И этих черт занес, если бежать к тропинке, то придется прямо через них. Верка поднывает от страха, да и у самой щекотно внизу живота, хоть уписайся. Но одновременно голыш в потной ладони, сразу запахший двойной солью — ее и моря. И нестрашно. Вернее, сразу — все равно. Пролететь на этом запахе, как злая чайка, цепляя одной рукой дрожащую Верку и клюнуть взглядом желтого злого глаза с черным зрачком.

И вот, не пропала же. Живет свою жизнь.

Она улыбнулась владелицам ведерочка и поставила на полку прохладную пластмассу:

- Этот не возьму. Вот с верхней полки подайте, там где он же в стекле.

Барышня обвела ее взглядом, проверяя по силуэту тяжесть кошелька дамы мамкиного возраста.

- Что, весь набор возмете? Он стоит.

- Весь возьму.

Корзинка потяжелела от холода, синим ядом сверкающего под прозрачным стеклом.

- Это хороший подарок для мужчины, - заворковала ведерочница, вытирая об фартучек пахнущие дезинфектантом ручки. Видимо, в прочее время - продавец-консультант и получит свои комиссионные за эту гору роскоши.

- Хорошо, детки.

Она пошла к кассе, тяжелая корзинка била в бедро. На ходу вытащила, найдя по очертаниям, знакомый флакон, сжала в потной ладони. Повернулась, проверяя расстояние, и, размахнувшись до боли в вывернутом плече, ахнула об задумчивый пол стеклянный голыш. Во все стороны, под девичий визг, брызнул фонтан стекла и радостного запаха — моря, соли, денег, счастья.

- Разбила случайно, - сказала прибежавшему охраннику, и не стараясь изобразить голосом раскаяние, - заплачу на кассе, извините.

Из благостной начищенной темноты вслед ей смотрели девочки. У одной на локте — красное ведерко с мыльным раствором.