"письма римскому другу"

ИОСИФ БРОДСКИЙ
(Из Марциала) 

Нынче ветрено и волны с перехлестом. 
Скоро осень, все изменится в округе. 
Смена красок этих трогательней, Постум, 
чем наряда перемена у подруги.

Дева тешит до известного предела - 
дальше локтя не пойдешь или колена. 
Сколь же радостней прекрасное вне тела: 
ни объятье невозможно, ни измена!

Посылаю тебе, Постум, эти книги. 
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко? 
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги? 
Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу в своем саду, горит светильник. 
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых. 
Вместо слабых мира этого и сильных - 
лишь согласное гуденье насекомых.

Пусть и вправду, Постум, курица не птица, 
но с куриными мозгами хватишь горя. 
Если выпало в Империи родиться, 
лучше жить в глухой провинции, у моря.

И от Цезаря подальше, и от вьюги. 
Лебезить не нужно, трусить, торопиться. 
Говоришь, что все наместники - ворюги? 
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

Вот и прожили мы больше половины. 
Как сказал мне старый раб перед таверной: 
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины". 
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

Приезжай, попьем вина, закусим хлебом. 
Или сливами. Расскажешь мне известья. 
Постелю тебе в саду под чистым небом 
и скажу, как называются созвездья.

Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье, 
долг свой давний вычитанию заплатит. 
Забери из-под подушки сбереженья, 
там немного, но на похороны хватит.

Поезжай на вороной своей кобыле 
в дом гетер под городскую нашу стену. 
Дай им цену, за которую любили, 
чтоб за ту же и оплакивали цену.

Зелень лавра, доходящая до дрожи. 
Понт шумит за темной изгородью пиний. 
Стул покинутый, оставленное ложе. 
На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.