Полюбишь город, и тебе воздастся...

Маленькие трамвайные вагончики во Львове в один хмурый день исчесзли с городских улиц и унесли с собой в забытье целую эпоху.

Трамваи эти еще хранили на себе запахи Львова довоенного. И я с друзьями, как, наверное, многими годами ранее польские мальчишки, испытывал свою смелость, запрыгивая на заднюю площадку такого же вагончика 12-го маршрута, когда тот притормаживал на повороте у Главпочтамта, чтобы на следующем повороте лихо соскочить с подножки. Дверцы такого вагона открывались простым нажатием руки, а на повороте приоткрывались от инерции движения. Вот в эти щелки и запрыгивали десятилетние пацаны, которые страшно завидовали малчишкам постарше, осмеливавшимся прокатить и на "колбасе" вагона...

Вагончики эти внутри сильно отличались от советских трамваев на остальных маршрутах не только наличием подоконных лакированных скамеечек вдоль всего салона, но и сама публика, как мне сейчас вспоминается, была менее советской, чем в пролетарских трамваях социализма. Здесь куда чаще звучало такое вкусное львовское "Проше пани", да и сами пассажиры были как-бы постарше и чопорнее. Может, такой колорит на 10-ом маршруте определяли жители частныз домиков застрыйскопаркского города, а двенадцатку заполняли жильцы улочек, тянувшихся от центра к Высокому Замку, где тоже пахло патриархальностью и несоциалистической тишиной.

Трамвайчик поднимался в гору неспешно, по одной колее, и только на остановках путь раздваивался, где своей очереди двигаться ожидал такой же уютный и милый вагончик...

В городе была кондитерская фабрика, и ее работники нещадно воровали шоколад и конфеты, которые из-под полы продавали в укромных местечках. Когда-то мама сжалилась над моими мольбами и купила мне огромного шоколадного зайца, уши которого были слаще всех конфет мира. У этих торговок мама незаметно для меня покупала конфеты в больших кульках из газет, свернутых каким-то особым, львовским способом, а потом одевала их в разноцветную фольгу и развешивала на новогодней елке... Лучших елочных игрушек тогда я себе и представить не мог...

В парке культуры на горке у входа каждую зиму молодежь раскатывала "ковзанку" длиной в метров тридцать. По ней катались исключительно паровозиком и очень большими компаниями, человек в 20... Правая горка была отдана малолеткам с санками, а вот попасть в паровозик такому мальцу, как я, было невозможно. Меня вежливо отстраняли рукой, а вот тех, кто уже катался на трамвайной "колбасе", в этот рай допускали.

Как же мне хотелось достичь этого "колбасного" возраста...

А когда достиг, семья перебралась в Киев, да и снежность зим пошла на убыль.

А потом, когда уже я отведал и Заполярья, и Питера, и Москвы, когда возил иностранных туристов по Союзу, я не раз приезжал во Львов, но без милых трамвайчиков, с застроенным монументом выходом из парка культуры, с толпой, потерявшей индивидальностей, город не столько разочаровывал меня, сколько давал поводы для грустных вздохов...

Понемногу город утратил этот лоск польскости, пусть он в те годы был и потертым, но он был. Как памятник польскому шляхтичу в Стрыйском парке, позеленевшему от старости и с отбитыми частями тела. И когда я зашел в бывший хлебный магазин на углу Гвардейской и Похилой улиц, там меня встретила не ипозантная продавщица в белом халате и колпаке с приветливой улыбкой и милым "Проше пана", а такая же, как и в Киеве, девчонка в мини-юбке и с озабоченным лицом...

Что-то уходит из нашей жизни, что-то приходит...

Главное, чтобы из наших городов не утекала доброта и гостеприимность...

А еще важнее, чтобы и у приезжающих в города в душе жили те же чувства.

Если полюбишь город, он навсегда ответит тебе взаимной любовью...