Чуть-чуть ностальгии

Сегодня, глядя на эту симпатичную церквушку на Зацепе, небольшой замоскворецкой улочке, ни за что не скажешь, что в этом здании когда-то кипели страсти, здесь влюблялись и торговали пластинками, здесь вывешивали многометровые стенгазеты, что в эти окна на втором этаже с помощью приставных лестниц ломились хиппи, а на крыше купола росла знаменитая березка, воспетая в студенческом фольклоре самого веселого в СССР института.

"Четвертый корпус Кремля не выше, зато березка растет на крыше" - эти слова сложили студенты Московского института народного хозяйства имени Плеханова (в просторечии - Плешка, Плешь). В этом корпусе размещались факультеты экономической кибернетики и государственного снабжения. Вэтом корпусе проходили знаменитые лекции по экономической истории профессора Шемякина, выпускника еще Стокгольмского университета, который все свои лекции заканчивал громкими коммунистическими лозунгами, а студенты всех факультетов ежегодно на них прикалывались, изображая, как в фильмах о Ленине, громкие овации, пожимая профессору руки на его пути из аудитории и разворачивая самодельные транспаранты "Коммунизм победит!".

В этом корпусе в актовом зале Александр Градский дал свой последний скандальный концет с группой "Скоморохи" и начинал Андрюша Макаревич с "Машиной времени", еще не певший по-русски, а косивший прической под Джимми Хендрикса и млевший под знаменитое кутиковское Smoke on the water, здесь в холле можно было запросто купить модную вертушку (стереопроигрыватель) и крутейшие джинсы, здесь даже можно было носить длинные волосы в начале 70-х...

На втором этаже пристройки справа стоял в двух залах один из лучших тогда компьютеров "Минск", который мы чуть не сожгли, рассчитывая прогноз потребления алкоголя на душу населения Советского Союза в сопоставлении с показателями по нашей группе и здесь все трепетали перед экзаменом по аналитической геометрии у Рудыка, вреднейшего из вреднейших, как нам казалось, преподавателей института.

Отсюда мы уезжали в стройотряды в Сибирь и на целину, и здесь же, в тех общежитиях за церковью нас, возвратившихся с заработков, встречали щедро ирадостно болгарские и немецкие друзья. И тогда гремело общежитие на всю Зацепу перпловским Into the fire, и вываливались мы на улицу для танцев вокруг костра между общежитиями. И что-то было в той жизни очень свободное, близкое к духу хиппи. Потому что нам там давали быть свободными.

Именно там я написал свою первую пьесу "Холмы Лангедока", в которой персонажами были Носильщик цепей пролетариата и Призрак коммунизма, постоянно бродящий по залу, там Художник, рисующий закат капитализма занимался любовью на Кровати загнивающего империализма с Юной девой свободы. Удивительно, пьеса ходила по рукам, и мне при встрече многие, даже не знакомые мне люди пожимали руку и поднимали большой палец кверху... И на меня никто не донес, не настучал...

Отсюда нас увозили на сельскохозяйственные работы, где наша фантазия разворачивалась до невероятности, и появлялись в подмосковных деревушках удивительные студенческие республики со своими Министрами пропаганды и провокации, Наркоманами культуры и Министрами куродобывающей промышленности...

А потом я вернулся в Киев, поступил в университет и понял, что настоящая свобода была именно там. А тут на меня быстро стали строчить доносы и подставлять подножки... Именно тут началась настоящая суровая человеческая жизнь.

Свобода осталась там, под березкой на крыше...

Увы, березки сегодня нет, корпус снова стал церковью, и студент Российской Экономической Академии сейчас уже не тот бунтарь и свободолюбец, как было ранее, а беловоротничковый карьерист от бизнеса...

Может, свобода и была той березкой?