В общем, даже не важно, будет или не будет обсуждаться законопроект коммуниста Никитчука, который предлагает запретить продавать сигареты женщинам до сорока лет, а также тем, у кого есть несовершеннолетние дети.

Важно, что парламентарий (Никитчук, кстати, доктор наук, если не врет «Википедия») просто может поднять такой вопрос. Без риска для карьеры, с освещением инициативы в главной государственной газете — я из «РГ» узнал о данной инновации.
Даже прогрессивная, как принято выражаться, общественность только веселится.

бог не створював світу – він просто спить
усі ми – його безконтрольне марево
колись він прокинеться і за мить
забуде свій сон і всі ці кошмари
він нічого не знає про наші надії
він ніколи не чув про наші молитви
він не знається в наших мотивах і діях
невтямки йому наші любові і битви
то й нехай собі спить нехай дрімає
проти власних кошмарів і він безсилий
але я вже знаю і ти вже знаєш:
є і інші світи і вони нам снились
і у наших світах світліше жити
бо вони постали з нашого слова
й поки бог іще спить – ми вчимося любити
і складаєм для нього нову колискову

Солдатське взуття – саме для цих кам’яних доріг.
Господь двадцять років тебе муштрував та беріг,
тримав тебе в казармах, у піхотних військах,
вчив на своїх помилках – на біблії й на казках.

Господь вдихнув життя в твій бойовий протигаз.
Все, що в тебе є – це вибір померти за кожного з нас,
все, що в тебе є – це свобода загинути у бою.
Господь зніме з тебе жетон і всю провину твою.

Господь зніме з тебе взуття, зріже шнурівки ножем.
Взуття повинні носити живі, ми його збережем.
В цих болотах, на цій землі куди без міцного взуття,
без штабного паскудства, без артилерійського прикриття?

Доки в горлі відвага, доки в серці закон,
сурми, сурми, піхотинцю, ось він – твій Єрихон.
Стіни падуть і знамена падуть, почувши твою сурму.
Плакатимеш в розбитих кварталах, не знаючи сам чому.

Це все сурма, яку чомусь вклали тобі до рук.
Це її золоте піднебіння, вбивчий холодний звук.
Чуєш, щось торкається серця? Це коріння трави.
Земля міняє хімічний склад від того, що в неї лягаєте ви.

Це все сурма, ти бачиш сам – вся справа в сурмі.
Краще гребти на галерах, краще гнити в тюрмі,
аніж сурмити й бачити, як вогонь зжирає міста.
Кожне життя – неймовірно складне –
завершує смерть – дивовижно проста.

Солдатські душі – якраз для його таборів.
Він завжди тішиться тим, хто до нього забрів,
тішиться кожній можливості побути з нами всіма.
Саме тому в твоїх руках ця невагома сурма.

Завжди намагається нам пояснити, як триматись землі,
як оминати пастки, як не губитись в імлі,
як не боятися темряви, не боятися висоти.
Думаю, він і сам не знає, як нам допомогти.

Победа, победа... Два людоеда
подрались тысячу лет назад.
И два твоих прадеда, два моих деда,
теряя руки, из ада в ад,
теряя ноги, по Смоленской дороге
по старой топали на восход,
потом обратно. "... и славы ратной
достигли, как грится, не посрамили!
Да здравствует этот... бля... во всем мире...
солоночку передайте!

А вы, в платочках, тишей рыдайте,
В стороночке и не группой.
А вы, грудастые, идите рожайте.
И постарайтесь крупных.
Чтоб сразу в гвардию. Чтоб леопардию,
в смысле, тигру вражьему руками
башню бы отрывали... ик!
хули вы передали? это перечница..."

А копеечница — это бабка, ждущая, когда выпьют.
Давно откричала болотной выпью,
отплакала, невернувшихся схоронила,
на стенке фото братской могилой
четыре штуки, были бы внуки,
они б спросили,
бабушка, кто вот эти четыле...

"Это Иван. Почасту был пьян,
ходил враскоряку, сидел за драку,
с Галей жил по второму браку,
их в атаку горстку оставшуюся подняли,
я письмо читала у Гали,
сам писал, да послал не сам,
дырка красная, девять грамм.

А это Федор. Федя мой. Помню,
пару ведер несу домой, а он маленький,
дайте, маменька, помогу,
а сам ростом с мою ногу,
тяжело, а все–ж таки ни гу–гу, несет,
в сорок третьем, под новый год,
шальным снарядом, с окопом рядом,
говорят, ходил за водой с канистрой,
тишина была, и вдруг выстрел.

А это Андрей.
Все морей хотел повидать да чаек,
да в танкисты послал начальник,
да в танкистах не ездят долго,
не "волга",до госпиталя дожил,
на столе прям руки ему сложил
хирург,Бранденбург, в самом уже конце,
а я только что об отце
такую же получила, выла.

А это Степан. Первый мой и последний.
Буду, говорит, дед столетний,
я те, бабке, вдую ишо
на старческий посошок,
сыновей народим мешок
и дочек полный кулечек,
ты давай–ка спрячь свой платочек,
живы мы и целы пока,
четыре жилистых мужика,
батя с сынами,
не беги с нами, не смеши знамя,
не плачь, любаня моя, не плачь,
мы вернемся все, будет черный грач
ходить по вспаханной полосе,
и четыре шапки будут висеть,
мы вернемся все, по ночной росе,
поплачь, любаня моя, поплачь,
и гляди на нас,
здесь мы все в анфас,
Иван, Федор, Андрей, Степан,
налей за нас которому, кто не пьян..."

а потом ты вдруг оживаешь то ли по ту сторону то ли в другом измерении и всё что подсказывает тебе твой опыт так это то что ты пьян и опять в каком то кабаке

лучший блог в этой яме конечно же мой
раннер долго маслал но недавно ушел на покой
почти стер свои тексты почти своею рукой
букву за буквой, слово за словом, за слоем слой

откровенная чушь и местами полнейший отстой
откровенно лажает откровенный этот настрой
стоит времени сил но ничего не стоит
заблудившая в текст одна из сотен историй

рваные черновики обрывки фраз и приходов
рваные куски прошедших лет и рабочего кода
периоды полураспада хуёвая мода
период фраза предложение затем кода

я пробовал плыть по течению я пробовал быть собой
в своих бесконечных загулах стараясь сказать себе "стой"
я пробовал очень разное и что то вроде нашел
но шоу о моих поисках это адское шоу

шоу было веселым но шоу прошло
время дарить подарки и наводить шмон
время зря тратить время прошлой весной прошло
время набрало скорость и не отдаст ни за что

внимание внимание, всем кто это читает 

Морозный пронизывающий соленый ветер. Метров сто высоты над уровнем моря, которым занята большая часть горизонта. Вокруг корабли, порт и птицы летают где то под нами. На ветру нержавеющая стальная конструкция шатается, как гнездо, но у меня походу нет крыльев. Немного похоже на войну. На той стороне бухты деловито дымят трубы одесского припортового завода, добавляя контраста в смысловой центр композиции. Внизу копошатся двадцативосьмитонные погрузчики вольво в масштабе один к сорока трем, покачиваются на волнах восемьдесят тонн пшеницы загруженной за два дня в бездонное брюхо си брэйв. Вокруг уголь, свой жд узел, сотни вагонов. Все движется. Все как на ладони. При порывистом ветре из этой эоловой пустой башни как никогда отчетливо видно что гниение в офисе не такой уже патогенный процесс каким он порой кажется. Еще на такой высоте кажется что ты ближе к богу, но у воздуха почемуто привкус серы.

коли сонце сідає на сході
на заході сходить
і струмками угору течуть води
небо падає, скелі ідуть за вітром
або в квітні мороз розфарбує вікна
все змінивши за винятком власних меж
ти куди прямувала туди й дійдеш

Сніг іде а за снігом як завжди злива
ти за снігом ще встигнеш засумувати
Ти на мене чекаєш, як завжди, як ти хотіла
Бо ти краще за інших вмієш мене чекати

коли болем повернеться в серце дитячий наш вереск
коли сон не життя а лиш сльози до рук принесе
коли море покине тебе залишивши лиш берег
голос мій, ти пробач, не від чого тебе не спасе

Сніг іде а за снігом як завжди злива
ти за снігом ще встигнеш засумувати
Ти на мене чекаєш, як завжди, як ти хотіла
Бо ти краще за інших вмієш мене чекати

ююашечка всё больше стает верным методом проебать время впустую и ниначто

но, тем не менее

спасибо тем кто пишет не жопой, не о "языковом вопросе" и не о сталине

отдельное спасибо тем кто не пишет о сталине жопой

даже если ему не о чем больше писать