Десять историй детей, которым никто не помог

фото из архива

Их — не десять. Их намного больше. В одних лишь колониях для несовершеннолетних единовременно обитают более тысячи юных украинцев. Более тысячи преступников, агрессивных, жестоких. А ещё тысячи — в подвалах и на вокзалах, на чердаках и в подземных коммуникациях. Никем не считанные, никому не нужные тысячи украинских детей. А ещё — интернаты министерства образования, а ещё — интернаты министерства социальной политики… Дети без будущего. Следовательно, и страна без будущего. С депутатами, спикерами, вице-премьерами, но — без будущего.

Саше К. семнадцать. Обычная семья, обычная школа. Обычная жизнь небольшого городка северной Украины. Необычен лишь он, Саша. Слишком подвижный, слишком шумный. Не мог подолгу сидеть на уроках, отвлекался. Мешал, действительно мешал учителям. Вызывали в школу родителей, требовали «повлиять на ребёнка». Те — влияли. Били. Пытаясь таким образом успокоить, сделать усидчивым. Кто-то из учителей предложил показать психиатру. Показали. Молодой психиатр уверенно сказал: «Он здоров, это характер. Воспитывайте его». Продолжали воспитывать… Из школы ушёл. Учителя сказали: «Учиться не может. Не запоминает, не хочет читать». Его приняла улица, там он оказался своим, понятным. Сигареты, водка, «травка». Он впервые почувствовал себя уютно. Мелкие кражи (деньги- то были нужны), приводы в милицию, первое серьёзное задержание. Здесь, в этой специфической среде уличной жизни, он был лидером, активным, смелым. Однажды трое друзей шли по своим привычным делам. Увидели чудо: у дома, где жил с семьёй местный прокурор, стоял потрясающий воображение мопед. Новый, сверкающий, совершенный. Они о таком слышали… Остановились, рассматривали, щупали. Захотелось сесть и поехать. Двое — испугались, он, Саша, сел. Завёл и уехал. Мопед прокурорского сына нашли вечером, за городом, в кювете у кладбища. Саша хотел лишь одного — испытать удовольствие от езды на этом чудесном изделии рук человеческих. Испытал, в полной мере. Его не ловили. Поскольку он и не прятался. Пришли в дом, забрали. Судили по совокупности прегрешений, мопед был завершающим основанием для решения суда. Не мог сидеть на уроках в школе, сейчас сидит в колонии. А у него — диагноз. Никем не поставленный диагноз: синдром гиперактивности с дефицитом внимания. Психиатр в том городе о таком не слышал. И судье, выносившему приговор, никто об этом не сказал. Не знали этого и родители, и учителя в школе. Саше нужна была помощь. Реабилитация, лечение, возможно, медикаментозное. Был бы совершенно нормальным ребёнком, успешным. Затем — обычным, предсказуемым, законопослушным гражданином. Уже не будет, у Саши — туберкулёз, подхватил в тюрьме. Вскоре его освободят, будет лечиться дома. Тот молодой психиатр вряд ли будет его посещать. Да и не помнит он его…

Фото: aulita.ru

___________________

Игорь С. живёт на улице. Ему четырнадцать. Щуплый, худой, выглядит на 10-11 лет. В группе подвальных сожителей он «ведомый». Около года был в «аренде» у двух взрослых квартирный воров, основной функцией было залезть в форточку и открыть входную дверь изнутри. Воры, вполне взрослые мужчины, платили за «аренду» частью украденного. Игорь приносил эту «плату» в свою группу, сдавал «пахану». Тот продавал. Сейчас Игорь без постоянной «работы», во-первых, поймали тех квартирных воров на реализации краденного, во-вторых, сам Игорь стал крупнее, в форточку уже не влезть. Вырос в областном центре севера Украины, там и сейчас живут его родители, известные в городе алкоголики, опустившиеся «синюхи». Игоря били нещадно, фактически, без причины, вымещая на нём всю свою агрессию. В школе учился недолго, его били и там, маленького, голодного, беззащитного. Били дети, оскорбляли учителя. Он мешал им всем, молчаливый зверёныш, не желающий или не способный учиться. Кормили чаще не родители, а сердобольные соседки. А он и их тихо ненавидел, потому что они злыми словами обзывали его всегда пьяную мать. А он любил её, маму… Из школы выгнали, хотели отдать в интернат для умственно отсталых. Сбежал с такими же неприкаянными уличными товарищами в Киев. Живёт в стае. Ворует, просит подаяние. Иногда разными способами обслуживает дядек, желающих мальчишеских утех, здесь на улице и обслуживает. Несколько раз к их стае подходили взрослые сердобольные тёти, говорили о Боге, добре, предлагали помощь. Одна плакала, пыталась гладить по завшивленной головке. Игорь укусил её за руку. Не случились ему в детстве ни социальный работник, ни участковый педиатр, ни школьный психолог. Да и родителям его никто не помог, когда это было ещё возможно. Дважды они ходили к местному наркологу в диспансер, напрасно ходили. Лечить их всерьёз тот не хотел, да и не умел. Игорь болен, теряет силы, «стая» жалеет и подкармливает его как может. И прячет от милиции, всерьёз разыскивающей его за участие в квартирных кражах. А в том городе, как и везде в Украине, по-прежнему нет адекватных социальных служб. И участковые педиатры по-прежнему душой ребёнка не интересуются, нет на то времени. Только нарколог благоденствует, алкоголиков по-прежнему не любит, иное дело наркоманы, они реальные деньги доктору несут.

___________________

Дима Б. рос без отца. Да и не видел его никогда, бросил их папка вскоре после рождения Димы. Уехал на заработки в Россию, не вернулся. В семь лет у Димы появился отчим. Затем родилась сестрёнка, Дима был счастлив. Как и мама, его и сестрёнки мама. Пока у отчима в шахте не случился обвал. Пятеро погибли, отчим — выжил. После травмы головы восстановиться не сумел, из шахты уволили, на инвалидность. Запил, бил мать, бил Диму. Мать бегала к врачам, просила помощи. А помощи не было. «Он у вас травматик, будете всю жизнь мучаться с ним», - мудро заметил местный невропатолог. Однажды на уроке физкультуры учитель увидел множество синяков на теле Димы, потребовал одеться и уйти с урока. Отчим буйствовал только в доме, оснований для милицейского вмешательства якобы не было. Ну, а про какие-то там социальные службы в шахтёрском городке не слышали. Истязания продолжались, мать рыдала и жалела мужа-садиста. Дима терпел. Молчал дома, молчал в школе. Учителя всё знали, но никто из них не попытался поговорить с мальчиком, обнять, что-то посоветовать. Таких семей в городке было много, банальная ситуация. Однажды отчим избил маму до обильной крови, детские крики, казалось, лишь усиливали озверение алкаша. Мать увезли в больницу, ей удалось уговорить врачей не фиксировать причину травм, вернулась утром домой. К вечеру отчим опять был пьян. Дима решил прервать страдания матери, вбежал с топором в комнату, ударил отчима по голове, затем поджог дом. Сгорел отчим, сгорела, задохнувшись в дыму, маленькая Леся. Мама в это время была у соседки, делала себе перевязку. Дима в тюрьме, опять один, никому не интересный подросток. Гордится убийством отчима: спасал мать. На суде были свидетели, в основном, соседи. Ни врачей, ни руководство шахты, ни учителей судья не позвал. Оно и понятно: есть два трупа, есть виновник происшедшего, а на сердобольность и философию у судьи времени нет, в городе очень много правонарушений, в основном, по «пьяному делу».

Фото: tsn.ua

____________________

Этот юноша — не в тюрьме. В больнице, психиатрической больнице на принудительном лечении. Убил родную тётю, затоптал ногами ту, которую с первых лет своей жизни очень любил. Так случилось, причина — болезнь, шизофрения. Талантливый студент, самый престижный киевский университет… и вдруг болезнь. Недобровольная госпитализация, принудительное лечение современными, эффективными медикаментами. Состояние улучшилось, заметно улучшилось. Больничные врачи позволили вернуться домой и там, дома продолжать лечение. Обязательно продолжать лечение. В украинской провинции, в психиатрических диспансерах серьёзная проблема: нет эффективных медикаментов. Нет современных, дорогостоящих медикаментов. Те, что есть — устаревшие, в цивилизованных странах давно позабытые. Зато дешёвые. А ещё у нас нет социальной психиатрии, никто не помогает ни семьям, ни вернувшимся из больницы пациентам. Никто не объясняет, как жить, на что обращать внимание. Здесь произошло самое страшное, убийство. Юноша в бреду убил тётю. Его не лечили, у нас бедная страна. Для больницы в Феофании деньги есть, а для этого юноши — не нашли. Судебно-психиатрическая экспертиза, признание судом невменяемым, этап в специальную больницу для психически больных преступников. Мог ли этот юноша не убить, остаться в обществе? Мог, должен был. Но это Украина… Ни премьер-министра, ни министра здравоохранения в суд не вызывали. Жаль, очень жаль. Такое у нас правосудие, реальных виновных не ищет.

_____________________

Людмила У. — инвалид. Живёт в психиатрическом интернате. Давно живёт, более пятнадцати лет. Сейчас — взрослая женщина, пятнадцать лет назад ошибочно признанная слабоумной. Говорит грамотно, читает книги, вполне логично рассуждает. Логичнее, нежели некоторые из тех, кого мы с вами выбрали в парламент. У неё — врождённая патология позвоночника, определённые проблемы с мочеиспусканием. Уже тогда, двадцать лет назад могли устранить дефект, прооперировав. Но в той деревне такого врача не было. Да и не могло быть. Бедная сельская семья, лишних денег не было. В местной школе предупредили: «Не возьмём, от неё запах мочи. Другие дети не должны страдать!» Памперсы в той деревне отсутствовали. Решили проблему иначе — инвалидностью и жизнью в интернате. Сегодня Людмила собрала деньги, хотела ехать на операцию в Киев. «Поздно, - сказали врачи в Киеве, - слишком поздно». Кто поставил Людмиле диагноз «слабоумие»? Документы сохранились, можно назвать вслух фамилии тех великих специалистов, психолога, педагога, психиатра… Вероятно, можно расследовать те давние события в глухой украинской деревне и районной медико-педагогической комиссии. Увы, «слишком поздно». Людмила продолжает своё существование в интернате для психически больных людей. Умная, тонкая, ироничная, психически здоровая женщина. Она сказала мне: «Я обречена, такая у меня судьба, прошлое не вернёшь. Доктор, сделайте так, чтобы другие девочки и мальчики в Украине не повторили мою судьбу!». Увы, повторят, уже повторяют.

_____________________

Ей — чуть более тридцати. Выглядит на все шестьдесят. Так жила, слишком активно. В небольшой деревне все на виду, вот и Лида с десяти лет — на виду, как сказала её мать, не пропускала ни одного мужчину. Бесплатно. А где-то с тринадцати-четырнадцати стала брать деньги, сами мужчины её и научили. Тогда же начала и воровать, чтобы выжить. Поесть и одеться в свежее. У Лиды — редкое эндокринологическое заболевание, врачи в той области диагностировали другое — распущенность. И рекомендовали психиатрическое лечение. Так и лечили, в детском психиатрическом отделении, пока не застали её в какой-то коморке с шестнадцатилетним олигофреном, которого Лида пыталась осчастливить сексом. Её, ребёнка, перевели во взрослое отделение, “до бабів”, как рассказывает она сама. Потом тюрьма за воровство денег у клиента, судья как и местные врачи, ничего не знал о редком эндокринологическом заболевании. Её бы лечить, реабилитировать... Мать умерла, быстро одряхлевшую Лиду (таково течение её заболевания) признали инвалидом, разумеется, психиатрического профиля, поместили в соответствующий интернат. У неё — несколько сопутствующих заболеваний, все — серьёзные. Лечение в интернате минимальное, по условиям. Так и не встретилась Лида в своей короткой жизни с квалифицированным эндокринологом. И с вдумчивым судьёй.

Фото: toemigrate.com

____________________

История его жизни заканчивается. В сущности, так и не начавшись. Обычный украинский город, обычная семья. Родители работали тяжело и много. Трое детей росли по-разному. Он — больше на улице, в так называемой весёлой компании. Веселились привычно, отбирая деньги у сверстников, пугая старушек. Однажды ограбили киоск с напитками и сладостями. Было их четверо, трое — из вполне благополучных семей, он один — из неблагополучной (так сказал прокурор, за ним суд, хотя на самом деле семья их была по украинским меркам вполне ординарной). Всех нашли, один «благополучный» был сыном крупного городского начальника. В тюрьме оказался он, «неблагополучный». В милиции не били, но убеждали постоянно: «Возьми всю вину на себя. Ты малолетка, долго сидеть не будешь. Да и друзей спасёшь. Они будут помогать тебе, и адвоката хорошего возьмут, и «подогрев» в зону передавать будут. Будь мужиком, подсоби друзьям!» Он — подсобил. Взял всю вину на себя одного, он хотел быть настоящим мужчиной. О его лжи знал следователь, знал и судья. Дали срок, отвезли в колонию. Начальник колонии поверил его словам, пожалел. И — похвалил за настоящий мужской поступок. Жил в колонии всеми забытый, никакого «подогрева» с воли не было. Родители писали изредка, на свидания не ездили, не было ни времени, ни денег. В бараке рядом с ним сытый пацанёнок из бизнесовой семьи в тумбочке держал консервы в банках и сладкое печенье. Его собственная тумбочка всегда была пуста. Не выдержал, украл три банки консервов и мешочек со сладостями. Всё съесть не успел, был пойман. Ему бы бежать к дежурному офицеру, просить зашиты… Но он, гордый, решил и здесь быть мужчиной, повинился и ждал наказания. Наказали «крысятника» традиционным способом — «опустили», изнасиловали. Так он стал «петухом». Спустя два года вернулся в свой город, одинокий волчонок, всех ненавидящий, никому не интересный. Мать в больнице, отец пьян, в доме холодно. А прежний друг, им спасённый от тюрьмы, ездит на шикарном ярком автомобиле, подаренном папочкой. Никто из тех трёх не пришёл проведать его. Ни слова благодарности, ни малейшего намерения помочь. Он решил мстить, поджёг красный автомобиль бывшего друга стоимостью 150 тысяч долларов. Автомобиль сгорел полностью. Его видели, сообщили милиции. «Да, это я сделал» - сказал он приехавшим за ним милиционерам. Рассказал им правду, всю свою горькую правду. Поверили, посочувствовали. Но — не выпустили, не могли. Опять тюрьма. Опять суд. Пьяный адвокат, по-видимому, не читавший его уголовное дело. Он решил рассказать всю свою правду судье, молодой женщине, дважды звонившей по мобильному телефону своим детям, прямо здесь, по ходу судебного заседания. Чего уж тут стесняться, все свои… «Это к делу не относится!» - сказала судья, не желая понять и принять мотивы содеянного. Грязь и тоска взрослой зоны, где вскоре узнали, что он — «петух». Никто не защитил, никто не помог. Сейчас умирает, СПИД. Ещё одна жертва украинских реалий и украинского правосудия. Мать умерла от онкологического заболевания, отец вконец спился, брат и сестра (старше его) уехали из этого города и этой тоскливой жизни. Все соседи и прежние знакомые знают: «он заразный». В дом никто не ходит, даже активисты движения «Сеть людей, живущих с ВИЧ». Вскоре умрёт. Соседи и бывшие знакомые, узнав, вздохнут с облегчением. А судья (она же — заботливая мама) не узнает ничего. Поэтому и не вспомнит.

______________________

Кривой Рог. Известная всем жителям площадь — зона отдыха, рекреации. Иногда местные мамы там действительно выгуливают своих малышей. В этом городе экологической катастрофы не так уж много мест, предназначенных для спокойного отдыха. Но у площади совсем иная жизнь: ежедневно на одну из деревянных скамеек садится в окружении охраны местный наркотический пахан, а к нему выстраивается очередь жаждущих кайфа потребителей, юношей и девушек от 14-15 лет и выше. А замыкают эту живописную картину милиционеры, в отдалении зорко наблюдающие этот процесс реализации весьма специфического бизнес-продукта. Они, милиционеры совсем не препятствуют этому, у них иная задача — охранять. И они охраняют, честно и эффективно. Игорь С. — карманный вор, иначе он не может заработать «на дозу». Эта площадь — символ его дальнейшей жизни. Жизни наркомана, короткой и ненастоящей. Игорь уже дважды сидел в тюрьме, первый раз — в 15 лет, второй — в 18. Пытался «завязать», состоял в лечебных программах у местных врачей-наркологов. Потом понял — он и его проблемы врачам не интересны, им интересны его деньги. Деньги, которые он ворует. Пытался стать уличным распространителем наркоты, обычным наркодилером, не получилось, его трижды задерживала милиция с «дозами». Не случайно задерживала, по наводке, поскольку не заплатил «налог».

Все всё знают. Об этой площади хорошо знают и в Киеве в центральном аппарате МВД. Не раз писали в местной и центральной прессе. Иногда совершают рейды, задерживают мелких уличных дилеров, в первую очередь стихийных, не оплачивающих «налог». Мой знакомый, сотрудник специального подразделения СБУ как-то сказал мне: «Если где-то в доме или другом месте работает дилерская наркоточка более одного или двух месяцев, не сомневайтесь, она «крышёванная милицией». Эта точка в Кривом Роге работает несколько лет… Игорь знает, что долго жить не будет. Но изменить свою жизнь не может. Понимает: нужно пройти серьёзную и тяжкую реабилитацию. Он знает места, где проходят реабилитацию наркоманы. Но… у него нет таких денег, чтобы дать себе шанс. «Не буду работать (т. е. воровать, - С.Г.), не смогу заплатить за реабилитацию. Мне никто не поможет. Мой выход — кладбище. Там уже почти все мои друзья, с которыми я начинал колоться ширкой».

Их тысячи. Сотни тысяч. По мнению экспертов из СБУ, в стране более миллиона наркозависимых. А ещё алкоголики, игроманы… Растёт количество больных СПИДом. Все они — дети Украины, в подростковом возрасте уходящие от нас в зависимость и скорую смерть. А мы — безучастны.

_____________________

Настя и раньше не любила общаться. В колонии она также мало общается с окружающими. Однажды она рассказала психологу всё. Рассказывала долго, со слезами, криками, болью…

Обычная семья: мать и дочь. Отец ушёл от них давно, уехал в Россию на заработки, там и сгинул. Даже мать не может узнать о его судьбе. Жили всегда тяжело, от зарплаты до зарплаты. Впрочем, так жили многие вокруг. Считая себя счастливыми, потому что имели работу. Когда Насте было восемь лет, мама привела в дом отчима. Сначала всё было хорошо: две зарплаты, полная семья, что ещё нужно для счастья! Так часто говорила мама. Отчим решил бросить физический труд, заняться бизнесом. Его бизнес лопнул немедленно, не было достаточно денег, чтобы прокормить все эти контролирующие органы. Отчим, вернувшись на завод железобетонных изделий, запил. Считал себя неудачником, лил пьяные слёзы по самому себе. Однажды спьяну ударил жену: «Ты, сука, виновата в том, что моя жизнь не удалась!» Потом стало хуже, за постоянное пьянство выгнали с завода. Опять жили на одну зарплату, уже — трое. Мать потускнела, искала дополнительные заработки. Однажды ночью, в отсутствии жены пьяный отчим избил и изнасиловал Настю. Мать, узнав о происшедшем, отчима пожалела, просила Настю никому не рассказывать в школе. Акты насилия продолжались. Не видя конца такой жизни, двенадцатилетняя девочка отравила отчима. На вскрытии установили причину смерти — отравление. Настю арестовали. Следствие было коротким и простым, Настя ничего не отрицала. Адвокат, бывший работник милиции, уволенный за участие в пытках задержанных, как-то сказал Насте: «Ну, и что, трахнул он тебя пару раз. А убивать мужика зачем было?» Таким же был суд, коротким, спокойным, понятным. И никто не пригласил в судебное заседание в качестве свидетелей всех тех взрослых, которые не захотели помочь ребёнку. Не было там учительницы, которой Настя однажды рассказала всё, не было человеколюбивой мамы, соседей, слышавших не раз ночные крики и плач. Не было участкового, который со слов соседей знал о происходящем с Настей. И никто не пригласил в суд детского гинеколога, во время профилактического осмотра девочек в поликлинике обратившей внимание на разрывы, свежие, кровоточащие разрывы Настиной плоти. Она, гинеколог вынудила девочку рассказать правду, но не зафиксировала её письменно, побоялась. А теперь представим: судью, окончательно сломавшую будущую жизнь Насти, сделают ювенальной судьёй. Со всеми вытекающими из этого возможностями. Что-то изменится? Сомневаюсь.

Фото: krasn.pravo.ru

_________________________

У этой девочки должна была быть другая жизнь. Всё начиналось очень хорошо. Уверенно и спокойно. Номенклатурные родители, добротная школа в центре Киева, уроки большого тенниса, музыкальная школа. Всё успевала. Папа, депутат парламента, редко бывал дома, мама, ответственный работник в Кабмине, также не баловала дочь своим присутствием. Но так или приблизительно так жили многие знакомые этой семьи. В седьмом или восьмом классе во время детской вечеринки в доме (загородном) одноклассника ей предложили попробовать ЭТО. Проглотила, реакции не было, никакой реакции. Спустя несколько месяцев в доме подружки попробовала ещё раз. Понравилось, всё оказалось светлым, радостным, прикольным. Хотя за окном была мерзкая, холодная погода с дождём и ветром.

Лишние деньги у девочки были всегда. Так родители хотели компенсировать редкие и короткие контакты с ней. Первой на изменения отреагировала прислуга. Домработница и водитель обратили внимание на вспышки немотивированной ярости. Девочка бросила теннис, затем перестала учиться играть на скрипке. В конце-концов, встревожились родители. Девочка призналась… Отец, как и положено в этом сообществе постсоветской номенклатуры, признавал только лучших специалистов. Так, как он понимал эту самую «лучшесть». Поэтому он позвонил министру и встретился с главным наркологом Минздрава. Тот обещал многое, почти всё. Спустя два месяца до высокопоставленного папы дошло: его «кидают». Не бесплатно, разумеется, за его же депутатские деньги.

Под вымышленной фамилией девочку поместили в провинциальную психиатрическую больницу. Где местные малоквалифицированные кидалы пытались лечить то, что медикаментозному лечению не подлежит. За деньги пытались, опять же. Там девочку подсадили на «винт», жёсткий и разрушительный кустарно изготовляемый наркотик. Однажды мама девочки встретилась со мною, я был в Кабмине по совершенно другим причинам. Всё рассказала, попросила совета. Я дал необходимые ей телефоны, направил к честным, образованным специалистам (они в Украине есть). Затем со мною встречался и папа-депутат. Я повторил сказанное ранее: таблеток и инъекций от наркотической зависимости не существует. Есть лишь тяжёлый, длительный способ реабилитации. В том числе и вашей, родителей реабилитации. Вы должны быть с вашим ребёнком, помогать ей. И — дал ему все те же телефоны. Он, уже уходя, бросил мне в лицо фразу, которую я и сегодня не хочу и не могу комментировать: «Спасибо доктор, я буду думать. Но вы должны понять, я спасаю Украину, к сожалению, у меня почти нет времени спасать моего ребёнка. Я буду серьёзно говорить с женой…»

Девочка недавно умерла. Она было глубоким инвалидом. А папа и сегодня спасает Украину.

________________________

Эта встреча произошла неожиданно. Единственной целью той моей поездки в США было выступление на ежегодном собрании Американской Психиатрической Ассоциации. Профессор Лорен Рос, мой давний знакомый, один из самых влиятельных , авторитетных психиатров США предложил мне в качестве молчаливого гостя принять участие в необычной дискуссии. Так я оказался в компании шести или семи «звёзд» американской психиатрии, собравшихся по просьбе члена Верховного Суда США для написания рекомендации по конкретному уголовному делу. Некий молодой человек в течение десяти лет досаждал жителям небольшого городка на юге США. Он не убивал, не грабил, не избивал прохожих, но выраженное стойкое антисоциальное поведение подростка, затем — юноши, постоянно требовало полицейского вмешательства. Очередной эпизод завершился арестом. Сейчас не помню, чем было вызвано столь высокое внимание к личности молодого негодяя.

Дискуссия продолжалась несколько часов. Просматривались документы, зачитывались вслух резюме судебных психологов. Я внимательно слушал аргументы всех этих блестящих эрудитов, специализирующихся в судебной психиатрии и психиатрии детского возраста. Они решали единственную задачу: что делать с юным рядовым американцем, лечить, реабилитировать, погружать в мир тюрьмы…

Так работает система ювенальной юстиции в цивилизованных государствах. Система, где судья — лишь один из членов команды, определяющей конкретное решение. Украинский законодатель также готовится войти в этот клуб. Надеюсь, создание института ювенальной юстиции действительно станет частью предстоящей судебной реформы в Украине. Но… Некоторые аспекты ожидаемого меня настораживают. Очень важные аспекты. Сможет ли украинский судья, грамотный, честный, объективный принять правильное решение, предотвратив дальнейшую криминализацию подростка, если в Украине нет ни одного судебного психиатра, квалифицированного в сфере детской психиатрии? Сможет ли судья предложить подростку, его родителям или опекунам добровольное лечение от наркозависимости как альтернативу тюремному наказанию, если в Украине нет ни одного наркологического больничного отделения или реабилитационного центра, имеющего право и квалификацию для оказания соответствующей помощи подросткам? Сможет ли судья уверенно и квалифицированно учесть при своём решении психологические особенности конкретного подростка, если в стране нет ни одного судебного психолога, квалифицированного в проблемах психологии детского возраста?

В прошлом году мне довелось посетить очередной «круглый стол», посвящённый подготовке ювенальной юстиции в Украине. Обсуждался результат одного из международных проектов. Присутствующие были очень довольны друг другом. Да и своими результатами. О «мелочах», затронутых в этом моём тексте там не говорили. Я хотел выступить, очень хотел. Рассказать о той давней дискуссии в США… Не удалось. Время «круглого стола» было ограниченным.

Боюсь, у нас впереди ещё одно мертворождённое дитя. А ведь нам так нужна ювенальная юстиция, действительно нужна.