Ножницы.

Моя парикмахерша – Эллочка, девушка креативная и талантливая. А от того несколько капризная и слегка высокомерная. Особенно с чужими. Но их она не обслуживает. Стрижет только своих, на дому. Причем, я наблюдала, как у нее злобные и скандальные вумен становятся такими тихими, ласковыми. Как котятки. Потому что выкажи свой характер – и не постригут тебя так, чтобы все потом ахали. А Эллочка это делает виртуозно.
Всегда Эллочку наблюдала спокойной, ироничной и такой всезнающей. А тут прихожу и застаю парикмахершу в совершенно растрепанных чувствах. Более того, чуть ли не рыдающей. Смотрю – руки даже у нее трясутся.
- Слушай, - говорю,- Меня, конечно, стричь давно пора. Но, если что, я пару дней вполне подожду. А то отхватишь мне ухо, например.
- Нет, - говорит Эллочка,- Постригу. Только, сейчас, успокоюсь. Валерианки тяпну и буду как огурец.
Я мудро не спрашиваю, что случилось. Хотя любопытно до смерти. Сдерживаюсь, поскольку знаю – если не подгонять, человек быстрее расскажет. И, пока Эллочка ищет успокоительное, начинаю перебирать ее инструменты. Расчесочки разные, заколочки. И замечаю, что ее заслуженных ножниц (просто раритет, 20-х годов прошлого века, от старой учительницы достались) нет в арсенале. Эллочка звенит пузырьками у меня за спиной, а я спрашиваю:
- Где ножницы посеяла?
Слышу, на пол падает стакан. Звенит. Разбивается. Поворачиваюсь. У Эллочки глаза – в пол-лица. Совершенно бешеные.
- А чего тебе мои ножницы? Зачем? И тебе тоже надо?!!!!!!!!
Моя спокойная как слон парикмахерша истерически орет. И начинает рыдать. Я тут же выхожу из ступора. Поднимаю пузырек с валокордином. Нахожу чашку, капаю, наливаю воду. Пою Эллочку, уталкивая ее на стул. Она хватает меня за руку.
- Поклянись, что случайно спросила про ножницы!
- Да случайно, конечно случайно. Да вообще они мне нафиг не нужны! Я ж не парикмахер! Да и есть у меня дома ножницы.
Еще бы мне кто-нибудь объяснил, что происходит. Может, украли раритет? В дверь звонят. Эллочка подпрыгивает, как будто ее ударяет током. Опять хватает меня за руку.
- Пожалуйста, пожалуйста... Я никого, кроме тебя не ждала. Скажи, что меня нет. Что я уехала. Навсегда.
«Господи, что творится», - думаю я, направляясь к двери. У Эллочки почему-то нет дверного глазка. Открываю. На пороге – маленький такой мужичонка. Потрепанный и какой-то пыльный. Пиджачок серенький, лицо помятое. В глазах что-то униженно-заискивающее. Абсолютно не Эллочкина клиентура.
- Здрасьте, - говорит мужичок, - А мне парикмахер нужен. Которая стрижет. Это вы?
- Нет, - говорю очень злобно. Как-то мне визитер не понравился, - Уехала, которая стрижет. На Бали уехала, на месяц. А что вам надо?
- А вы ей кто?
- Я ей телохранитель.
- Звинините, звините. Да мне и не нужно... Да я пойду, - и ретируется к лифтам.
Ну, я продолжаю изображать телохранителя. И стою одной ногой на лестничной клетке. Наблюдаю, как мужик, скукожившийся под моим грозным взглядом, подпрыгивает перед лифтом. Наконец, двери открываются. Мужик, бросив на меня затравленный взгляд, прыгает внутрь. И уезжает. Поворачиваюсь и натыкаюсь на Эллочку. Она уже не рыдает, а смеется. Слегка истерически.
- Это, наверное, был один из тех!
У меня кончается терпение.
- Из тех, из этих... Ты хоть намекни, в чем я сейчас поучаствовала. А то все странно и непонятно.
- А ты точно ничего не знаешь? Тебе ножницы не нужны?
Я начинаю тихо сатанеть.
- Ну все, у меня времени не вагон. И ножниц я сроду не похищала. Я ими вообще мало интересуюсь. Давай я тебе позвоню позже, когда ты будешь в форме. Тогда и пострижешь.
- Ладно, - говорит Эллочка, - пошли стричься. Извини, просто ни разу такого не случалось, а тут просто жуть. Давай я тебе расскажу. Может, ты что-нибудь посоветуешь. Буду стричь и рассказывать. Или сначала рассказать?
Хорошо, что в результате мы выбрали последний вариант. Потому что стрижка под такой рассказ получилась бы, мягко говоря, нетрадиционной. И пришлось бы ее прятать под бейсболкой. А так Эллочка просто поливала свои колени кофе. Мы его заварили и устроились на мягких креслах. У Эллочки во время рассказа заметно подрагивали руки.
Все началось за неделю до. Эллочке позвонила незнакомая женщина и попросила ее подстричь. Отшить незнакомку парикмахерша не могла. Та сослалась на одну эллочкину старую клиентку, ей единственной Элла отказать не могла никак. Тетка, по рекомендации которой позвонила клиентка, в свое время помогала устроить больную мать парикмахерши в больницу, доставала дефицитные лекарства. Так что Эллочка решила отложить намеченный день релаксации (маски, ванны, хорошие фильмы) и, скрипя зубами, принять визитершу.
Она оказалась красивой, яркой женщиной не первой молодости. Черные волосы по плечи, во внешности что-то цыганское. («Гривка красивая, богатая. Я просто удовольствие получаю, работая с такими волосами» , - заметила Элла) И глаза вроде бы черные. Или это поначалу Эллочке показалось. А визитерша заходит по-хозяйски на кухню ( там у Эллочки выгорожено место для стрижек, с большим зеркалом, специальным стулом, фенами разными), двигает стул и расстилает на полу простыню. После чего возвращает сиденье на место. И объясняет оторопевшей Эллочке, что, мол, привыкла все срезанные волосы уносить с собой. Типа, плохая примета оставлять их в чужих руках. «И фиг с ним, - думает Эллочка, - мне меньше убирать». И тут новая клиентка заявляет, что хочет подстричься коротко. И покраситься в пепельный цвет. Эллочка, как всегда надменно иронизирует над теткой. Не пойдет ей – ни стрижка, ни цвет. Тетка спорит. И почти мгновенно одерживает верх. («Как ей удалось меня убедить, не представляю!» -комментирует Эллочка. Я тоже не представляю. Потому что слишком хорошо знаю свою парикмахершу. Или – ее вариант прически. Или – до свидания.)
В общем, Эллочка стрижет-красит, сцепив зубы. И превращается тетка из яркой Кармен в серенькую такую мышку, тетеньку-из-метро, замученную низкооплачиваемой работой и домашними заботами. Эллочка перед зеркалом делает последние штрихи, матерится про себя последними словами. Первый раз из ее рук выходит не шедевр, а нечто стандартно-скучное. И тут замечает, что у тетки глаза не черные, а какие-то серовато-голубоватые. «Блин, и кожа вроде бы смуглая была, а сейчас немочь бледная», - думает Эллочка. Но решает, что все показалось. А тетка тем временем вроде бы остается довольна результатом. Отдает деньги. И начинает сгребать даже отдельные разлетевшиеся волоски в простыню. А потом застывает над ножницами – теми самыми, старыми, любимыми. Ими Эллочка ее и стригла.
- Ножницы не продадите?
Эллочка просто звереет. И говорит все, что о клиентке думает. Что та себе внешность испортила прической собственного сочинения. Что Эллочка стрижет только тех, кто ей нравится, а тетка явно в их число не входит. Так что сегодняшний сеанс был первым и последним. Клиентка реагирует спокойно. Пожимает плечами, прощается и уходит, унося свернутую простыню с волосами.
Еще какое-то время Эллочка в бешенстве мечется по квартире. Но потом успокаивается и решает снять стресс бутылочкой хорошего винца. Одевается и идет за ним в ближайший супермаркет. А в магазине подходит к ней противная такая старушенка, кладет сморщенную ручку на локоток и говорит: «Дочка, а дочка! Продай бабушке ножнички!»
- (В этом месте на меня напал истерический хохот. Эллочка сначала посмотрела на меня осуждающе, но потом тоже начала смеяться. И сквозь смех рассказывать продолжение).
Бабку она, конечно, отшила. А потом пошло-поехало. Эллочке звонили какие-то типы. Приходили непонятные тетки, дядьки и даже один ребенок лет десяти. И все просили продать ножницы. Предлагали большие деньги.
(«Так продала бы, раз так достали», - вклинилась я. «Да на меня ужас просто какой-то напал,- ответила Эллочка,- Я просто подпрыгивала от каждого звонка или визита. Но почему-то продавать не хотела. Не знаю, почему. Не могу объяснить».)
Эллочку довели до белого каления. Она даже телефон начала отключать – а ведь могли позвонить постоянные клиенты. И парня одного, который к ней уже лет 5 ходит, постригла из рук вон плохо. Потому что во время процедуры в дверь позвонили – и некто неизвестный захотел ножниц. Но самая кульминация случилась в тот день, который она назначила мне.
В общем, Эллочка начала убирать свою кухню-салон. Поставила лоток с разными ножницами-щипцами на подоконник. Моет пол, разворачивается к окну и видит – за стеклом маячит какая-то рожа – мужик небритый. Квартира – на 8 этаже, стена плоская, никаких балконов, пожарных лестниц и прочего в помине нет. Эллочка заорала. И мужик исчез из окна – как будто присел. Элочка – к окну, может, какая строительная люлька там висит. Ничего. Пусто. Ни люлек, ни кранов (Эллочка представила, что внизу – пожарная машина с выдвижным краном). И мужика никакого нет. Стена и стена, нет зацепок и выпуклостей.
Элочка хватает лоток, переставляет его на тумбочку к зеркалу. Плюхается на стул неподалеку и пытается отдышаться. При этом не может оторвать глаза от зеркала. А в нем вроде бы какие-то тени сгущаются. И формируется что-то вроде руки. Которая как бы тянется за теми злосчастными ножницами, что лежат в лотке.
Убеждать себя, что все это – из-за расстроенных нервов, Элочка не стала. Она просто схватила журнал «Современное парикмахерское искусство», аккуратненько прихватила ими ножницы (почему-то не рискнула взять их голой рукой.) и ринулась из квартиры, проскочила по лестнице два этажа и кинула журнал с ножницами на крышку мусоропровода. А через полчаса пришла я. И спросила про ножницы.
- Ты же на меня не сердишься? Ты же понимаешь, что со мной было?- Эллочка начала переживать, что я обижусь. Она слегка успокоилась, как рассказала мне все.
Естественно, никаких обид у меня не осталось. Я начала строить предположения. Вариант – все показалось – Эллочка тут же отвергла. Вроде бы с нервами у нее все нормально, психов в роду не наблюдалось. Я предположила, что ножницы – на самом деле очень ценная вещь. И странная тетка это поняла.
- Ага, никто не понимал никогда. А она поняла, - Эммочка даже разозлилась, - Моя учительница, которая меня стричь учила, ими все время работала. И потом просто символически мне их передала. Когда ее артрит замучил и она работу оставила. А ножницы все время валялись в салоне. И никто на них никогда не польстился. Да у меня самой куча разных ножниц. А эти просто удобные, мне по руке подходят.
- Тогда надо спросить у твоей клиентки. Ты звонила той даме, что ее рекомендовала?
- Звонила, - Эллочка опять задергалась, - Никого она ко мне не посылала. И вообще не знает никого, кто бы был похож на ту черную тетку.
Реальных объяснений у меня уже не осталось. Единственно, я захотела посмотреть на ножницы. Если они еще там, у мусоропровода.
- Иди, только одна. Я в дверях постою, - сказала Эммочка.
Мне было немного страшно. Но любопытство терзало сильнее. Так что я спустилась на два этажа. Глянцевый журнал так и лежал на грязном мусоропроводе. Я осторожно открыла его. Ножницы не впечатляли – обычные, старые, лезвия – истончившиеся от многократных заточек. Самая наитревиальнейшая вещь. «А, может, ты их себе возьмешь», - прокричала Эммочка со своего этажа. Я постояла, подумала. Не взяла, - обрадовалась она, - Значит, ты ко всему действительно непричастна».
- Ну. Опять двадцать пять, - возмутилась я.
Эллочка начала извинятся. И тут позвонил телефон. Эллочка взяла трубку.
- Здравствуйте. Да. Я. Что?!!!!!!! - и бросила на меня испуганный взгляд.
Мне уже вся история успела надоесть. Я выхватила трубку и проорала:
- Нету у нас никаких ножниц! Выкинули. Они, наверное, уже на свалку едут! Туда, уроды, и езжайте!
В трубке пошли короткие гудки.
Кстати, Эммочка меня пока так и не постригла. Я жду, когда она окончательно успокоиться. Наверное, это произойдет скоро. Последние два дня никаких звонков и визитов не было.