В СССР мистики нет!

- Лев Михайлович, разрешите? – Раздался настойчивый стук в дверь. Вздрогнувший было Фельдбин расслабился, откидываясь назад на кресле, этот голос принадлежал его заму а не безликому человеку в зеленой форме.
Всеславский вошел, запер за собой дверь на замок и небрежно бухнул тонкую коричневую папку Фельдбину на стол.
- Отчёт наконец-то. – Добавил он, присаживаясь на стул, полинялая ситцевая обивка жалобно хрустнула под его мощным телом.
Фельдбин расчистил место на столе и близоруко уставился на папку, опасливо, будто на уснувшую кобру.
- Иванцов? – И увидев молчаливое согласие на лице Всеславского, вздохнул. – Ты читал? – Тот неопределенно пожал плечами.
- Как бумаги пришли четверть часа назад, так я сразу направился сюда.
- Ну что же, это хорошо, что ты сразу пришел, время бесценно, особенно в это неспокойное время.
А время же стояло необыкновенное. Этот май выдался на редкость теплым и солнечным по сравнению с прошлым годом. За окном цвели каштаны и ранний тополиный пух заполнил все улицы на радость детям и мучения астматикам. Шел последний месяц весны 1936 года. Газеты кричали об успехах второй пятилетки, пестрели заголовками один ярче другого. Менее года назад Алексей Стаханов поразил весь Союз своим героическим трудовым подвигом а академик Ферсман открыл крупнейшее месторождение апатитов в Хибинских горах. В весеннем воздухе висел дух энтузиазма и труда, а мужчины и женщины случайно встречаясь на улицах, гордо улыбались друг другу.
Но кабинет Фельдбина в старинном доме из бурого камня на Садовом был погружен в затхлый мрак. Спрятавшись от света за тяжелыми шторами, Лев Михайлович погрузился в никому не нужную бумажную работу. Он просто убивал время до развязки за подготовкой протоколов и служебных записок. Прошло почти полгода с того момента когда началась вся эта канитель, тогда под самый новый год пришла телеграмма, что в восточной Сибири пропала экспедиция в составе пяти геологов и юной кашеварки. Они просто не появились в Якутске в назначенный срок. Поначалу этому инциденту не уделили особенного внимания, Лещинский, начальник отряда, более пятнадцати лет провел в экспедициях, да и прочие геологи не были зелеными юнцами. В управлении сочли что непогода не позволила преодолеть перевалы до наступления морозов, и геологам пришлось зазимовать. Подобное не было редкостью в те годы, и бить тревогу никто не собирался. Фельдбин же даже не стал утруждать себя отправлением отчета об этом происшествии «наверх».
Проблемы начались к февралю, когда внезапно, как гром на голову, пришел официальный запрос из наркомата иностранных дел. Мария Рогова, та самая юная кашеварка из пропавшего отряда оказалась ни много, ни мало а племянницей Максима Литвинова, народного комиссара иностранный дел, человека, способного раздавить несчастного Фельдбина одним мизинцем. Министр очень интересовался, почему не были предприняты меры по поиску пропавшей экспедиции и чья это вина. Тут-то Лев Михайлович и засуетился, телеграммы полетели на восток - во все крупные населенные пункты Якутии, быстро были организованы поисковые группы, а сам же он сидел в Москве и ждал. Это не было легко и приятно, сидеть и ждать - один раз Фельдбин уже имел беседу с чекистами, и больше ему не хотелось повторять этот опыт. Но все же наконец, после трех месяцев прочесывания таежных сопок одному отряду повезло, его командиром и был Виктор Иванцов. Небо услышало молитвы Фельдбина, отряд Иванцова подчинялся непосредственно главному управлению геологической разведки, то есть самому Фельдбину, поэтому во всей Москве об успехе поисковой операции пока знало лишь двое людей – сам Фельдбин и его заместитель Всеславский.
- Ну что же, давай посмотрим, что нам пишет Иванцов. – Фельдбин все так же настороженно смотрел на папку, там могло быть как его спасение, так и гибель.
Всеславский вскрыл печать, внутри виднелось несколько рукописных тетрадных листов, испещренных рваным размашистым почерком, видимо сам отчет Иванцова. Под ними лежала обычная тетрадь в клетку, бугристая и побуревшая, будто пролежавшая долгое время в сыром помещении.
- Дневник Лещинского? Судя по виду, он всю зиму пролежал где-то под снегом. – Безразличным тоном, будто бы вся эта канитель его не касалась, бросил Всеславский.
- Алексей Николаевич, вы разве в армии чтобы высказывать банальные очевидности? – Фельдбин буркнул себе под нос, скорее по привычке, чем с раздражения. Взяв осторожными руками рассыпающийся манускрипт, он пролистал несколько страниц.
- А почерк не расплылся, хорошие чернила делают в Советском Союзе. – Небрежно прокомментировал Всеславский. - Помню, когда я учился в гимназии, наши чернила от любой капли плыли на половину страницы, а этим хоть бы хны. Зиму пролежали в каком-то овраге и ничего!
- Это действительно дневник Лещинского, вот например. «… Седьмое ноября. Окрестности горы, именуемой местными жителями Трехглавой. Растительность хилая и листва на деревьях скрюченная, бурого оттенка. Взяли пробу пласта горных пород…» – Фельдбин поправил роговые очки на носу, - возможны медные залежи, пишет Лещинский.
Всеславский рассеянно пожал плечами и принялся читать записи Иванцова, ему не было интересно, какие полезные ископаемые скрывают в себе недра горы Трехглавой.
- Так! – Фельдбин бережно перевернул несколько разваливающихся страниц. - А вот тут кажется ближе к делу. Да и сроки совпадают, конец ноября. «…Двадцать восьмое ноября. Снег все валит, ночью температура опустилась до минуса пятнадцати. Погода портится с каждым днем. Если так продолжится дальше, преодоление хребта станет невозможным…» Похоже, что все же погода сыграла свою роковую роль.
- Не она одна. – Заметил Всеславский, оторвавшись от доклада Иванцова. – Но вы читайте пока, что там еще пишет Лещинский?
- Хм, хм, хм, похоже они решили прорываться через пургу к жилью, не сказал бы что это самая здравая мысль, но по-видимому другого пути не было. – Фельдбин перевернул ветхую страницу и пробормотал через пару мгновений. – А вот кажется и первая жертва. Яков Колесник пропал ночью во время снегопада. Лещинский пишет, что потерялся он чуть ли не в чистом поле, а утром естественно ни следа, так валил снег. И зачем только ему понадобилось ночью отходить от палатки?!
- Ну чего на этом свете не случается. – Философски протянул Всеславский.
- «…Третье декабря. Не знаю сколько дней мои люди бы еще продержались в битве с холодом, но наконец, мы вышли к жилью. Это большой дом, настоящий хутор, стоящий вдалеке от поселений. Если погода не наладится в ближайшую неделю, нам придется тут зазимовать…»
Фельдбин бросил взгляд на своего зама. Тот все листал бумаги Иванцова, но тень озабоченности на его лице крепко не понравилась Льву Михайловичу.
- Ну что там? – Не выдержал, наконец, угрюмого молчания Фельдбин, - живые хоть?
- Иванцов нашел их на том самом хуторе. Точнее не их самих, а то что осталось. Пять трупов – Лещинский и остальные геологи, Рогова пропала. Вот и все дела.
На Фельдбина словно обрушилось небо всей своей сокрушающей мощью. И перед его глазами пронеслись яркие образы, будто кадры кинохроники: сырые стены камер НКВД, серый пустой судебный зал. Председатель особой тройки указывает на него, Фельдбина, толстым, как сосиска пальцем, и оглашает неумолимый вердикт: «вредитель и контрреволюционер». А далее вокзал, плачущая пятилетняя Вера в пуховом платке, закусившая губу жена с красными глазами и поезд Москва-Воркута. Или того хуже подземные казематы Коммунарки, безразличные кремневые глаза мужчины в зеленом с маузером в руке и забвение тьмы.
Фельбин истерично вдруг вспомнил, что у него в сейфе, тут в кабинете, лежат шестьдесят тысяч долларов, выделенные на заграничную работу. И что теперь, бежать? Швеция, Германия, Штаты? Куда бежать, кто не выдает? Ах да, в Германию нельзя. Все эти рваные мысли калейдоскопом проносились по кругу в голове. Наконец он резко помотал головой, собираясь с духом, и взглянул на Всеславского, сидящего напротив с совершенно неуместной сейчас ироничной ухмылкой.
- Когда меня возьмут, - прокряхтел Фельдбин, - я первым делом настучу на тебя, Всеславский. Ты своей мерзкой улыбочкой в конец меня доконаешь!
- Ничего поделать не могу, Лев Михалыч! – Отрапортовал Всеславский, на которого тирада Фельдбина не произвела никакого видимого эффекта. – Может того? Помянем товарища Лещинского и остальных? – Он достал из нагрудного кармана плоскую фляжечку и подмигнул раздавленному шефу.
Фельдбин ничего не ответил, только молча достал из ящика стола два стаканчика. Внутри у него стало немного легче. Он потому и сделал Всеславского своим заместителем, так как тот мог справиться с любой внештатной ситуацией и никогда не терял присутствия духа. И даже теперь, когда умный и интеллигентный Лев Михайлович был на грани самоубийства, или, что хуже, бегства за границу, Всеславский пил, улыбался и искал выход из сложившейся ситуации.
Разлили, выпили. Потом еще выпили, фляжка опустела, но Фельдбину этого было достаточно. Внутри уже расправлял крылья мягкий жар алкоголя, прогоняя отчаянье и страх.
- Эх, достойные люди были! Пусть на том свете им будет хорошо! – Внезапно для себя произнес он, хотя еще минуту назад думал лишь о своем неизбежном крахе.
- Воистину, верно вы говорите. Но ладно, ближе к делу, Лев Михайлович. Я еще не все понял, однако они умерли не от голода. Иванцов обнаружил на трупах странного вида язвы, похожие на следы инфекционного заболевания. Но и не это стало причиной смерти. Один человек застрелен впритык из охотничьего ружья, вдобавок его тело будто медведь драл, остальные также погибли насильственной смертью. На телах двоих, в том числе на трупе Лещинского, обнаружены глубокие колотые раны, как от шила или узкого ножа. И кроме того два полуобглоданных тела обнаружены в леднике. – Всеславский задумчиво потер лоб. – В отчете Иванцова слишком мало информации, он пишет лишь о том что сам видел.
- Постой. Все мертвы, и все погибли насильственной смертью. Значит должен быть кто-то, кто остался жив, и по всем признакам это племянница Литвинова. Но это же бред какой-то! – Фельдбин перевозбудился и начал расхаживать по кабинету, - Девятнадцатилетняя девчонка перебила четверых взрослых мужчин? Как? И зачем? И да, кстати, причем тут болезнь? И вообще что за болезнь и откуда инфекция взялась в глухом лесу. Что за инфекция? Чума? Сибирская язва?
- Успокойтесь, Лев Михайлович, так или иначе, думаю, дневник может прояснить ситуацию. – Тут Фельдбин вспомнил, что эту тетрадь вел Лещинский, а он сейчас трогал её голыми руками. Впрочем, наверное не стоило так волноваться из-за заразы на волоске от каторги или расстрела.
- Ладно, читаем дальше. «…Хутор обитаем, тут живет три женщины примерно от двадцати до тридцати лет (очень странно встретить молодых женщин которые живут одни, без мужчин и родичей в такой глуши). Илона, старшая, пригласила нас переждать непогоду, две другие больше молчат и не показываются. Машенька пытается подружиться, кажется, она им понравилась…»
- Ни о каких женщинах Иванцов не пишет. Дом был заброшен многие годы и никаких других трупов или следов присутствия они не обнаружили.
- Подожди, не отвлекай, я пытаюсь думать. – Фельдбин вновь по привычке поправил очки и продолжил чтение. – «…Вечером хозяйки пригласили нас на ужин. Жаркое с луком, вот и все что у них было, однако ребята трескали так, что за уши было не оттащить. Ирена (по-моему средняя сестра) сказала что это лось, но больше похоже на молодую косулю, мясо нежное…». В общем они устроились и все такое. Рогова пошла общаться с этими тремя сестрами. Ну конечно, комсомолка, хочет нести свет учения Ильича везде где только сможет.
- Странно даже что у этого старого хорька такая честная и правильная племянница. И в экспедицию то наверняка просилась из энтузиазма, как же, романтика, горы. Строительство коммунизма, мать его за ногу.
- Потише! – Шикнул Фельдбин, иногда он боялся, что неосторожное словцо Всеславского может повлечь большие проблемы.
- Уже молчу, что там дальше?
- Так, следующая запись: «…Четвертое декабря. Вьюга только усилилась, сугробы за ночь навалило на полметра. Все приуныли, устроили тризну по Колеснику, ведь теперь надежды уже нет. Если он и жив, то в такой снег все равно нас не найдет. На ужин опять мясо, похоже у этих сестер нет другой пищи, насчет цинги я не волнуюсь, хвои тут хватает…» Что-то тут далее неразборчиво, посмотри, пожалуйста, ты. – Фельдбин протянул тетрадь Всеславскому, тот принял её и вгляделся в закорючки.
- «…Айрапетов нашел…», так тут не очень понятно… а вот! «…Айрапетов нашел большую глиняную ванную. Она заполняется горячей водой из подземной скважины. Да этот дом прямо гостиница со своим горячим источником! Сегодня отмокали после долгого пути, Машенька все возится с сестрами. Это достаточно странные женщины, нелюдимые и со необычным говором, будто бы они родились сотню лет назад, однако есть в них что-то невероятно притягательное для глаз. Черненко уже кажется очарован красотой и жаждет познакомиться поближе. Как командир не могу одобрить и позволить такого пос...» Видимо поступка, дальше на этой странице неразборчиво, но судя по всему ничего особенно ценного.
- Давай дальше я. Хочу видеть своими глазами. – Всеславский передал тетрадь шефу, и тот продолжил чтение. – «…Пятнадцатое декабря…» Ого, он не вел записи в течение одиннадцати дней.
- Я его не виню, описывать быт неимоверно скучное дело.
- Однако почерк поменялся, стал более рваный и нервный. Наверное что-то произошло.
- Вы читайте, читайте.
- Читаю я, читаю, - буркнул в ответ Фельдбин, - «…Пятнадцатое декабря. Это место меня доконает! Не пойму, что не так, вроде все нормально. Илона, Ирена и Ирре обращаются с нами как с добрыми гостями, но что-то явно не так! Я чувствую это, что-то не так во всем этом. Я чувствую, что схожу с ума. Вчера Черненко за невинную шутку ударил в лицо Штукаса, а я вместо того чтобы остановить драку и наказать зачинщиков стоял и наблюдал за тем что будет. Остальные тоже. Откуда это? Раньше мы такими не были. Мясная диета? Закрытое помещение? Не прошло и двух недель, а я уже хочу сбежать отсюда на волю, а ведь сидеть нам еще долгие сто дней пока не наступит весна. Рогова стала необычно себя вести, она ходит со странным лицом и улыбается, не отвечая на вопросы…» Всеславский, ведь это уже не деловой стиль отчета а настоящий вопль души. Ну и что думаешь, а, Всеславский? – вопросил помощника Фельдбин, оторвав взгляд от бурых страниц.
- Посходили с ума в закрытом помещении? А может это те дамочки так влияют на людей?
- Не знаю, кто или что так влияет на людей, но отныне каждый кандидат будет проходить у нас проверку на психологическую устойчивость и совместимость с остальными членами группы. Подготовь на досуге соответствующее постановление. – Фельдбин, забыв о личных проблемах, вновь вошел в роль начальника, Всеславскому оставалось лишь согласно кивнуть.
- «…Тринадцатое декабря. Не знаю что это за гадость, но нарывы и язвы появились у нас одновременно, у всех мужчин. Хуже всего у Черненко. Тот больше похож сейчас на живой труп. Мой разум порой уходит вглубь, безумие подступает. Не знаю причина этого болезнь или что-то еще…»
- Короткая запись. – Беспристрастно прокомментировал Всеславский.
Фельдбину стало не по себе, когда он представил людей, запертых в снежной ловушке без лекарств и средств связи с большим миром. Теперь ему не казалось удивительным то, что опытный геолог Лещинский нашел свой конец во всеми забытом хуторе.
- «…Четырнадцатое декабря. Стало получше, язвы источают гной и стали обширнее, но разум вернулся. Мы решаем что делать. Штукас просит уйти из этого дома, но все понимают - это лишь приведет нас к смерти. Обстановка ужасная, больше всего меня волнует Трофим. Он смастерил себе деревянный крест и теперь не отходит от него, лишь молится беззвучно в своем углу Сегодня он не произнес ни одного слова. Машенька пропала, теперь она почти не появляется с нами, я боюсь за нее, она хорошая девочка и…» - Дальше запись была расплывчатой, судя по всему от слёз. Лев Михайлович посмотрел на помощника - Всеславский молча сидел, уставившись угрюмо на свои руки. Видимо даже его неунывающую натуру пробрало дрожью от этих жутких искренних строк отчаянья.
- «Шестнадцатое декабря. Штукас ушел, как и обещал. Взял с собой лишь немногие вещи. Боюсь, мы его больше не увидим. Сегодня на трапезе Черненко схватил нож и попытался зарезать одну из этих женщин. Мы с Айрапетовым его остановили, но теперь я не знаю, правильно ли мы сделали. Иногда я верю будто все зло от них. От Илоны, Ирены, Ирре. Я не понимаю сошел ли с ума или еще нет. А может я был сумасшедшим давно? Болезнь не прогрессирует, но я думаю что не она сведет нас в могилу а всеобщее безумие. Черненко сидит в обнимку с крестом в своем углу, и сверкает глазами. Вчера Олег сказал мне, что хочет уйти вслед за Штукасом. Он тоже теряет остаток разума, как и я. Для Черненко я боюсь все кончено. Так и идут наши дни в безумии и скорби, дай нам Бог продержаться…»
Мягкими аккордами реквиема пронеслись эти жуткие слова по комнате, прозвучала эта ода безумия. За окном стоял шумный майский день, но тут все будто бы перенеслось в декабрьскую ночь, в ту комнату, где Лещинский дрожащей рукой записывал в дневнике свою молитву.
- Лев Михайлович, - Всеславский наконец прервал тишину, - мне не дает покоя одно несоответствие во всем этом рассказе. Как же так, если Яков Колесник потерялся ночью, еще до того как они нашли этот дом, а Николай Штукас сбежал, то всего их должно было быть четверо, включая Рогову. Однако Иванцов рапортует о пяти мужских трупах.
- Латыш ладно, тот мог вернуться позже, но Колесник определенно был мертв уже довольно долгое время и на своих двоих попасть в этот дом никак не мог. Это действительно странно. – Фельдбин потер подбородок и посмотрел на собеседника, ожидая продолжения.
- Вспомните, что Лещинский пишет о пропаже Якова Колесника. Пропал в чистом поле ночью, следов не нашли. А потом его обезображенное тело обнаруживают в доме этих дамочек. Это похоже на сюжет дешевого детектива, но все же я думаю что его похитили.
- Кто похитил? Агенты мирового империализма? – С легким сарказмом вопросил шеф.
- Да нет же! Сестры эти и похитили. Тело бросили в ледник а после этим мясом кормили остальных геологов. Так же они поступили и со сбежавшим Штукасом. Что прекрасно объясняет наличие в леднике двух обглоданных мужских трупов. Поведение Роговой кстати тоже мягко говоря настораживает.
Фельдбин глубоко вздохнул. Вся история начинала отдавать каким-то идиотским балаганом. Три ненормальные сестры-убийцы и примкнувшая к ним Рогова крадут людей прямо у палаток, а после кормят остальных членов экспедиции человеческим мясом, ну не идиотизм ли? Однако слишком много странностей фигурировало во всем этом, так что Лев Михайлович не стал спорить, а лишь поправил очки и продолжил листать тетрадь. Несколько страниц были исписаны какой-то ерундой, бредом, попалось даже несколько жутковатых рисунков, корявых, будто детских. Наконец он нашел вменяемую запись, на последних нескольких страницах. Это была последняя запись в дневнике.
- «…Восемнадцатое декабря. Или девятнадцатое, я уже не могу точно сказать. Черненко пропал на несколько часов, а когда появился, наконец заговорил. Трофим божится что видел тела Штукаса и Колесника в леднике, где сестры хранят своё продовольствие. Он не в ладах со своим рассудком, но это не похоже на бред сумасшедшего. Мы должны проверить правда ли это…» - Следующие строки были записаны в спешке и нервной рукой. – «…Это правда, мы сходили и увидели все своими глазами. Чудовищно. Две недели мы питались мясом своих товарищей. Черненко схватил ружье и порывается идти и убить их, этих людоедок, я и Айрапетов его удержали. Нужно подготовиться. Штукас был прав, лучше бежать из этого места. Я готов умереть, и лучше я умру от холода чем тут и так…» - Фельдбин прервал чтение, только сейчас осознав что безумная теория Всеславского оказалась верной. После он добавил - Тут не очень разборчивый почерк, кажется, оставшиеся в живых собрали вещи и пошли за Машей.
- Глупо. Они должны были догадываться что Рогову уже не вернуть.
- Глупо или нет, но Лещинский не смог бросить её. И я не порицаю его отважный поступок.
- Лев Михайлович, вы не понимаете, потому что не читали отчет Иванцова, а я же все понял. Более или менее ясно. – Всеславский прикрыл глаза пальцами и устало вздохнул – Что там приключилось дальше?
- «…Этот кошмар не укладывается в голове, кажется я наконец сошел с ума, надеюсь я сошел с ума. Столько крови… Чудовища, кто они? Длинные стройные твари с пальцами-палочками и острыми багряными ногтями. На втянутых безглазых мордах их, были улыбки, жизнерадостные улыбки, кровожадные улыбки, они хотели убивать и убивали. Черненко уже прицелился из ружья в то что стояло ближе всего, но Машенька, моя любимая Машенька! Та что самоотверженно готовила нам на привалах, та что всегда была с улыбкой, застрелила Трофима в упор. О Боже, она одна из них? Она в гипнозе? Кто эти существа?! Почему? Теперь ясно, нам не спастись. Я видел как их острые пальцы раздирали тело Черненко, кровь, везде кровь. Я весь в крови Черненко. Спасите! Мы с Айрапетовым забаррикадировались в комнате, но боюсь это ненадолго. Может устроить пожар? Может они сгорят? Уже слышны шаги. Шаги раздаются за дверью. Я спрячу дневник так надежно, чтобы он не был потерян. Я хочу чтобы этих тварей убили, уничтожили, отомстили за меня и моих товарищей! Острые когти пробивают дерево как тонкую жесть, скоро они будут здесь. Но я хочу чтобы мои близкие и родные Айрапетова знали – мы погибнем как мужчины, с оружием в руках…»
Фельдбин читал и читал, машинально и без эмоций, будто диктор сводку новостей. Слова вылетали из его рта, но не проникали в голову. Конец этой жуткой эпопеи проплывал мимо его ушей, ему казалось, что это лишь немое кино, где киноактер быстро-быстро машет ручками перед камерой, но не слышно ни единого звука. Мрачный Всеславский сидел рядом и рассеянно поигрывал карандашом. Фельдбин заметил, что не дочитал две строки, написанные на краю листа, коряво и еле разборчиво.
- «…Вот и все, дверь трещит, нет сил сопротивляться, но мы не сдадимся. Нам некуда отступать. Некуда! Они идут...» - На этом летопись заканчивалась. Фельдбин дочитал последние строки хриплым похоронным голосом, и в его мозгу промелькнула вдруг шалая мысль, что Всеславский молодец, хорошо держится, а все потому что всегда таскает с собой фляжечку с коньяком в нагрудном кармане. Пообещав себе непременно с завтрашнего дня взять эту хорошую привычку на вооружение, он посмотрел на своего зама. Тот будто прочитал мысли своего шефа и поднялся со своего стула.
- Я за коньяком. Тут чекушкой не обойдешься.
- Вот ведь золотой работник ты, Всеславский! – Подумал про себя Фельдбин, но вслух ничего и не сказал.
Через четверть часа они вновь сидели за столом. Всеславский принес заветную бутылочку и даже раздобыл посреди рабочего дня плитку шоколада. Жуть, сковывающая морозом разум, постепенно уходила под молодецким напором алкоголя, и Фельдбин вновь услышал как за окном щебечут пташки и рабочие забивают сваю на строительстве.
- Лев Михайлович. Вы наверное задаетесь вопросом что же на самом деле там случилось и что за твари убили геологов?
Фельдбин, еще до конца не пришедший в себя, молча кивнул хотя ему уже было все равно.
- В отчете Иванцова была маленькая деталь которая поначалу мне показалась бессмысленной и ненужной. Но это лишь поначалу, вот, смотрите. – Он поднял один из листков и начал декламировать. – «Моровые упырихи – порождение дьявола и тьмы, созданы из похоти и человеческого греха. Появляются нежданно и не отличить их от молодых дев, но не бьется их сердце и холодна плоть. Особенно сосать кровь и раздирать трупы они любят, насыщая свою злобу. Упырихи эти разносят моровую язву как крысы. Сами по себе, когда под личиной человека не прячутся, они высокие и стройные, кожа их пепельная, глаз нет, но имеют они когти острые как железо и нюх медведя. Женщин они делают своими сестрами, а мужчин убивают нещадно. Тот же несчастный, кто ляжет в постель с этим порождением тьмы, никогда не увидит ни ада, ни рая, а останется на века прислуживать своей госпоже. Спасает от них чистая вода, и жаркий огонь, и солнечный свет». Это Иванцов записал со слов старой бабки, которая отговаривала его идти к этому месту, рассказав о нечистой силе.
- Бред, абсурд, ну не может в этом мире быть таких существ! Это же… мистика? – Неэнергично возразил Фельдбин. – Их просто не может быть! Что мы скажем ЦК? Что племянница Максима Литвинова, наркома иностранных дел стала пепельной упырихой, а остальные геологи погибли, притом не без её участия?!
- Сто лет назад, - не обращая внимания на причитания шефа, продолжал Всеславский, - неподалеку от этого места, в той самой деревне где жила та бабка, мужики, подзуживаемые каким-то фанатичным попом, сожгли трех молодых девушек, история уж и не упомнит их имена. Сожгли из зависти и злобы, окрестив ведьмами и убийцами. Это только говорят что, мол, у нас в России никогда такого не было, а я то не удивлюсь, если прямо сейчас где-нибудь горит какая-нибудь «ведьма».
- Я понял, понял, о чем ты говоришь, Всеславский. Поверить вот только не могу. В наше то время, в век просвещения и науки, какие-то упырихи. - Фельдбин вскочил и нервно прошелся по кабинету и после коротко добавил. – Я никогда не верил в сверхъестественную силу. Ни в ведьм, ни в колдовство, да что уж кривить душей, в Бога я тоже никогда не верил. Но что бы ни было причиной, Всеславский, в отчет эта чертовщина попасть не должна. Нас не то что один Литвинов, нас весь ЦК съест. В СССР мистики нет!
- Можно свалить все на Лещинского, как-никак поляк, шляхтич, иначе говоря контрреволюционный элемент.
- Не поверят нам, а поверят - так спросят, почему же допустили такого неблагонадежного человека на ответственную работу. – Фельдбин пожевал губами и выдавил из себя. – Да и не по душе мне… клеветать на них.
- Решено, - добавил он после недолгого молчания, - Алексей Николаевич, эти бумаги в официальный отчет попасть не должны. Спрячьте, уничтожьте, мне нет дела до этого, но всплыть они не должны. Также необходимо получить медицинское освидетельствование для официального отчета в ЦК. Напишем там, что экспедиция Лещинского была вынуждена зазимовать в экстренных условиях, им пришлось есть свои трупы, и на месте зимовки они погибли от чумы и вспыхнувшей ссоры.
- Шито белыми нитками, но как-нибудь да сойдет. А что с племянницей Литвинова. Её тело, как мы знаем, так и не нашли, да и не найдут как бы не искали.
- Ну так и напишем – пропала без вести, следов нету. И все, умываем руки. Как не печально, но в этой ситуации мы не можем сделать ничего лучше. Остается только надеяться на благоприятный исход.
- Понятно. – Коротко ответил Всеславский, взявшись уже за ручку двери.
- И еще одно. Группу Иванцова необходимо поместить на карантин, в особенности тех, кто прикасался к инфицированным трупам.
- Прошло более месяца с тех пор как этот хутор обнаружили. Думаю они здоровы, иначе бы болезнь успела проявить себя.
- Я бы не был так уверен, ведь мы имеем дело с этими странными существами. Нельзя допустить даже шанса на распространение эпидемии. К тому же в изоляции они не будут разносить слухи, что также нам на руку.
- Вы осмотрительны как всегда. Ну а что со следующими экспедициями? Не хотелось бы чтобы такое повторилось, но ведь не сказать открыто: «к моровым упырям приближаться запрещено»?
Фельдбин подумал некоторое время, пожевал губы, почесал нос, подбородок и, наконец, выдал: - Запретим общаться с местными жительницами, и молодыми, и старыми под угрозой увольнения и лишения партбилета. Объясним это… скажем, борьбой за чистоту морального облика советского геолога. Обвинят в головотяпстве, но тут уж ничего не поделаешь, человеческие жизни важнее.
Проходя сквозь дверной проём Всеславский пробормотал чуть слышно себе под нос: «Вот так оно всегда, коли упыри и вампиры в СССР под запретом, так будем бороться за моральный облик советского гражданина, обвешиваясь на ночь чесноком! Ведь в СССР мистики нет».