Рефлекс

        Горячий солнечный диск успел пройти по небосводу половину дневного пути и, казалось, замер, обдавая землю, изнурённую зноем, беспощадными, обжигающими лучами. Наступила пора полного покоя, который в самый раз можно было бы назвать «мёртвым»; его не тревожили птицы, шум автомобилей, человеческие голоса. Даже ветерок – этот шаловливый парнишка, любитель поиграть женским платьем, -- и тот сник, предпочитая спрятаться от жары куда-нибудь подальше. Если бы в эти минуты сюда приземлился космический корабль, прибывший из неведомых миров, инопланетяне сочли бы нашу планету мёртвой и заброшенной. И действительно, в этом году июль выдался неестественно жарким; впрочем, как и июнь. Ещё к концу мая выгорели сорняки и клубника, а к середине лета крестьяне успели собрать урожай зерновых.

                Однако что это? Где-то посреди широкого поля, раскинувшегося между двумя сёлами, промелькнуло неуверенное движение. И правда: по наезженной грунтовой дороге лениво движется повозка, которую тянет чахлая кобылка. Кому пришло в голову выезжать в такую жару, подвергая мучениям себя и несчастную животину?

                Между тем, дорога пошла с уклона, на некоторое время облегчая лошадёнке непосильный труд. Когда-то здесь находилась благодатная долинка с прудом, но впоследствии, из-за нерадивости районного руководства, водоём совершенно высох. Тем не менее, даже сейчас в здешнем воздухе определённо чувствовалась свежесть, которую в самый раз было бы назвать благодатной. Невзирая на старания различных хозяев опустошить долинку, превратить её в пустыню, у самой дороги ещё осталось единственное дерево. Это была огромная, старая, видавшая виды, верба, толстые и шершавые ветки которой угрожающе нависли над землёй. Сколько ей пришлось за свою жизнь повидать всякой всячины, сколько перетерпеть! И всё-таки она продолжает стоять – назло испытаниям, людям, цивилизации, -- как символ выносливости матушки-природы…

                Возница, проезжая мимо почтенного древа, рефлекторно бросил в его сторону утомлённый взгляд – скорее по привычке, инстинктивно, нежели из любопытства, -- и вдруг заметил под стволом нечто неестественное для этого уголка. Прищурив старческие глаза, он улыбнулся.

                -- Тпру! – издал он команду, приводя лошадку в негодование.

                Как же: ей, бедняжке, стало так легко идти, и вдруг, без основательной причины, кто-то нарушает удовольствие…

                От звука этого окрика под вербой зашевелилось нечто невообразимое. Оно поднялось, село на мягкое место, протёрло глаза и непонимающе уставилось на дорогу.

                -- Это вы, Пётр Иванович? – неуверенным голосом спросил сидящий, обращаясь к вознице.

                -- Ба, кого я вижу! – воскликнул тот, прихлопывая ладонями. – Да это же мой дорогой кум Михаил Анатольевич! А что вы здесь делаете, куме?

                -- Ой, куманёк! – жалобно пролепетал гость вербы, поднимаясь с земли.

                Потной рукой  он поднял старенький, видавший виды саквояж, и подошёл к повозке.

                -- Вы понимаете, Иванович, ночью меня позвали в Россошки. Это километров пятнадцать пути. Как на беду, у меня сломался велосипед. Ни свет, ни заря, я отправился в путь. А в Россошках поболели коровы. Осмотрел я их, ничего особенного не нашёл, но на всякий случай сделал инъекции – мало ли что… Пока то да сё, наступил полдень…

                -- Самое время угостить ветеринара обедом, -- улыбнулся кум. – С рюмочкой холодненькой водочки, с грудастой молодкой…

                -- Вы не поверите! Не тут-то было! Как ни странно, со мной рассчитались деньгами! Сам председатель!..

                -- Ого… -- хмыкнул в усы Пётр Иванович. – Россошки же нищие, как церковные мыши. Откуда у них деньги?

                -- Не знаю… Но дело не в этом. Я надеялся, что меня подвезут домой, но куда там! У них весь транспорт, оказывается, на работах. Правда, кое-кто шепнул мне на ухо, что председатель специально отсылает мужиков на поля, чтобы в это время беспрепятственно погостить у их жён… Так или иначе, мне пришлось топать пешком. А до дома ещё добрых километров семь пути.

                -- Так вы присаживайтесь, дорогой Михаил Анатольевич! – радушно пригласил кум, подвигаясь на широкой доске, заменяющей сидение. – Моя Машка довезёт вас не хуже, чем какой-то там замусоленный «Мерседес».

                Обычно в простонародье не принято обращение на «Вы», но в данном случае Пётр Иванович предпочитал соблюдать субординацию: вдруг когда-нибудь понадобится помощь ветеринара?.. А Михаил считался лучшим специалистом в районе.

                Проехали несколько десятков шагов. Дорога пошла вверх. Напрягаясь изо всех сил, лошадка тащила воз и двух седоков, не обращавших на неё внимания.

                -- Видите, куме, -- наконец подал голос хозяин клячи. – Во мне рехлекс какой-то заговорил: подними голову, старый дурак, там кум твой сидит под деревом!

                -- Не рехлекс, а рефлекс, -- поправил ветеринар. – Да, в нашей жизни рефлексы – великое дело…

                -- Анатольевич, а почему вы не женитесь?

                Вопрос прозвучал резко, внезапно, без причины. Тем не менее, Михаил Анатольевич, улыбнувшись, ответил:

                -- На это есть причины, дорогой Пётр Иванович.

                -- А шо, настолько плохи дела? – с жалостью взглянул на кума возница.

                -- Да нет, -- не без застенчивости улыбнулся кум. – Просто не повезло.

                -- Неужели нет достойной женщины?

                -- Почему же? Я бы так не сказал… Есть, конечно. Только я уже слишком стар для подобных глупостей.

                -- Ладно, я понимаю: вам сейчас не хочется об этом говорить. Но сейчас мы подъедем к лесочку… А у нас с Машкой кое-что есть…

                С этими словами Пётр Иванович многозначительно похлопал по какой-то сумке, лежащей под доской.

                -- Так вот, посидим, поговорим… Понимаете, я ведь не могу оставаться безучастным к вашим проблемам. Всё-таки почти родственники…

                Михаилу стало не по себе. Ну, что за дурацкая привычка у этих сельчан? Лезут в душу, что-то пытаются выведать… Но в сумке у кума явно обед. Он знал, что супруга  Петра готовит вкусно, да и голод давал о себе знать. Поэтому, предвкушая, как ароматные домашние пельмени тают во рту, или напичканная пряностями кровяночка, да после рюмочки самогона, он невольно сглотнул слюнки и изобразил на лице улыбку. Рефлекс…

                -- А я ведь был женат, дорогой куме, -- сказал он.

                -- Да? И как это прошло мимо моего внимания?

                -- Давно это было… Ещё до моего приезда в вашу деревню. Одиннадцать лет тому назад.

                -- Вот как?.. Странно…

                -- А чего странного? Вы об этом не знали только потому, что мне самому хотелось поскорее забыть об этом эпизоде своей биографии.

                -- Разошлись?

                -- Да… Не сошлись характерами, как нынче модно говорить.

                -- А на самом деле?

                -- Как вам сказать…

                -- Изменяла небось? – Пётр Иванович изобразил на своём лице выражение жалости.

                -- Да нет… вроде бы… Просто жизнь опостылела… Перестали друг друга понимать.

                -- Бывает… Вот, к примеру, у меня. Говорит моя мадама: «Надо купить новую тюль». Надо – и кровь из носу. А мне нужно поменять карбюратор к «Москвичу». Доходов – кот наплакал. Без тюли можно обойтись, а без карбюратора – как на рынок выехать, к примеру?

                -- Да… -- неохотно согласился ветеринар. – Верно.

                -- А у баб, понимаете ли, рехлекс срабатывает: если ей вдруг что-то  понадобилось, ты обязан это сделать, иначе возникнет повод к скандалу. Да и давать перестанет.

                Михаил Анатольевич прыснул со смеху.

                -- А вам сколько лет, дорогой? – поинтересовался он.

                -- Да, слава богу, скоро шестьдесят стукнет. А вам?

                -- А мне – ровно полтинник недавно исполнился.

                -- И шо – жениться не получается?

                -- А зачем это мне, дорогой куме?

                -- Как так – зачем? Баба – она и есть баба. Ну, ласка там всякая, да и на предмет постирать, приготовить…

                -- Ну, допустим, я умею готовить и стирать не хуже любой женщины, так что для этого она мне не нужна. Только будет сновать по комнатам да кухне – туда-сюда, туда-сюда. И всё высматривать: всё ли на месте, всё ли так лежит, как ей нравится. А если увидит, что лежу я – всё, напустится, как ворона на кость…

                -- Тю! Ну, а на предмет… Как это сейчас называется… Духовного роста? Говорят, будто в бабах этой самой духовности больше, чем в нас, и что только с бабой мужик может расти.

                -- Ага… До тех пор, пока не женился на ней официально, -- засмеялся ветеринар. – До того она тебя ублажает, заглядывает в глаза, пытается предугадать каждое твоё желание. Но стоит лишь поставить в паспорт штамп – всё. С того момента уже тебе самому придётся бегать за ней, в глаза заглядывать, угадывать её желания… В противном случае она либо надуется, либо рога наставит. Зачем это мне?

                -- М-да… -- как-то неопределённо муркнул себе под нос Иванович, как будто вспомнил о чём-то наболевшем.

                Лес встретил путников уютной прохладой. Съехав с ухабистой дороги, Пётр направил Машку вглубь зарослей. Впрочем, за несколькими кустами обнаружился плавный спуск к ложбинке, где протекал ручеёк. По всей вероятности, это место считалось довольно посещаемым, о чём можно было судить по низенькому колодцу, устроенному заботливыми руками, и нескольким пням, которые заменяли стол и стулья.

                -- Красота!.. – восхищённо произнёс старик, останавливая лошадку. – Свежо-то как!..

                -- Да… -- согласился его друг. – Здесь настоящий рай.

                Друзья не спеша расстелили газету и украсили сей импровизированный стол разнообразными закусками. Затем Иванович извлёк из телеги полуторалитровую бутылку самогона и наполнил до половины два пластмассовых стаканчика.

                -- Ну, кум, выпьем за этот райский уголок, -- предложил ветеринар, поднимая свой стакан.

                -- Аминь!-- ответил тот и, не медля, привычным жестом опрокинул содержимое в свою глотку.

                Закусывали за двоих, но в условиях зноя и испарений алкоголь быстро одерживал власть над мозгом. После второй чело Михаила украсилось характерной испариной, а взгляд стал каким-то неуверенным; тем не менее, опасаясь показаться слабаком в глазах Ивановича, он, придавая голосу бодрости, улыбнулся и предложил по третьей.

                С каждой выпитой порцией закуски на газетке таяли; вместе с тем, следует отметить, что с каждой выпитой порцией друзья закусывали всё меньше и меньше. Соответственно, спиртное брало над ними верх всё основательнее.

                Пили по пятой, затем по шестой. После седьмой ветеринар заплетающимся языком пытался объяснить, что, вообще-то у спиртному относится категорически. После восьмой, которую он едва не вылил в собственное ухо, ему захотелось воды. Напрягаясь из последних сил, он попытался подняться, чтобы подойти к ручью, но эта попытка потерпела фиаско.

                Поняв, в чём дело, старик, сам едва держась на ногах, кое-как дотащил собутыльника к телеге и забросил его туда, как сноп. Отдышавшись, он спустился к ручью, напился, неуверенными движениями собрал еду и бутылку, после чего влез на телегу и повелительным тоном произнёс:

                -- Ну, милая, выручай. Дорогу ты знаешь…

                «Милая», конечно, выручила. Всё честь по чести – довезла до самых ворот дома Ивановича и лениво заржала.

                В следующий миг из дома послышался какой-то шум, словно упало что-то тяжёлое. Из двери выглянула упитанная бабёнка с большим черпаком в руке.

                -- Ой, что же такое творится?! – завопила она нестерпимым фальцетом. – Ой, как чуяла, как чуяла!

                Открылась калитка. Не обращая внимания на соседей, с тупым любопытством созерцавших эту сцену, бабка вмиг очутилась у телеги.

                -- Вот уж козёл старый! – в сердцах выругалась она, угрожающе потрясая чугунным черпаком над головой спящего благоверного. – Где дрова? Эй, отвечай, пьяная морда!

                Однако старику было всё безразлично. Вместо того, чтобы перепугано вскочить, как это случалось, когда «доза» ограничивалась ста граммами, он оставался совершенно невозмутимым, как бревно. Бабка принялась его трясти изо всех сил. Так продолжалось около минуты. Ей удалось добиться лишь того, что Иванович во сне двинул бровями и захрапел во всю мощь, как трактор. Свидетели беззастенчиво засмеялись, чем довели старуху до исступления. Не помня себя от гнева, она принялась колотить дела черпаком по плечам и довольно упитанному брюху.

                -- Э, ты чего, соседка? – возмутились люди. – Ты же ему всё поотбиваешь.

                Но бабка, видать, попала, куда не следует, потому что её «горе луковое» зашевелилось, потёрло трясущимися руками лоб, глаза, затем попыталось сесть.

                -- Ты чего, калоша старая? – недовольно и угрожающе спросил он.

                -- Где дрова? Признавайся!

                -- Цыц мне, змеюка! – замахнулся дед. – Людей стыдись!

                Бабка не выдержала. Черпак дважды опустился на голову мужа, следствием чего стали два протяжных стона и одно крупнокалиберное ругательство. После второго удара пресловутое орудие скользнуло по касательной и по инерции опустилось на висок дрыхнущего ветеринара.

                … Прошло три месяца. На деревенском кладбище в эти дни было пусто – возможных посетителей разогнали моросящие дожди. Только у одной, почти свежей могилы, украшенной десятком венков, стоял старик с бутылкой водки в руке.

                -- Видишь куме, каково оно бывает в жизни? – говорил он, всхлипывая. – Ты уж не серчай на мою старуху, ей сейчас и без того тяжело – в тюрьме она… Она, вообще-то, баба добрая…

                Выпив из стаканчика, Иванович высморкался и снова заговорил:

                -- Ты понимаешь, дорогой… Вот всё зло в мире – от баб окаянных. А виною всему есть проклятый рехлекс, который ковыряет их, как чёрт. Вот зачем моя дура схватила черпак? Рехлекс!...