Георг Тракль "Сон и помрачение"

Никто не любил его. Ложь и распущенность в сумрачных комнатах палили его голову. Голубой шорох женских одежд обращал его в колонну, а в притолоке стоял ночной силуэт матери. К его изголовью льнули, высились тени зла. О, ваши ночи и звёзды. По вечерам ходил он с калекой в горы; на ледяной вершиле лежал розоватый отблеск вечерней зари, а его сердце тихо позванивало в сумерке. Тяжко нависали бурестойкие ели над ними, и красный егерь выходил из лесу. Только наступала ночь, хрустально раскалывалось сердце его и мрак бил его по лбу. Под лысыми дубами ледяными руками задушил он дикую кошку. Стеная, одесную явился белый силуэт ангела, и выросла в темноте тень калеки. Он же поднял камень и бросил в того-- тот ,воя, бежал, и со вздохами обратился в тени древесные кроткий лик ангела. Долго лежал он на каменистой пашне и ,дивясь, видел златой шатёр звёзд. Нетопырями гонимый, метнулся он назад в темноту. Бездыханный, ступил он в разрушенный дом. Во дворе пил он, дикий зверь, воду голубую родника, пока его не пробрало холодом. В лихорадке сидел он на ледяной лестнице, неистово заклиная Бога, чтоб тот умер. О, серый лик страха, когда он воздел круглые глаза над перерезанным горлом голубки. Скользя по чужой лестнице, встретил он девушку-еврейку, и ухватил он её за чёрные волосы, и взял её рот. Враждебное следовало за ним мрачным проулкам, а его уши драл железный лязг. У осенних стен следовал он, мальчик с клироса, за молчащим священником; под иссохшими деревьями пьяно вдыхал он скарлатину (scharlachrot-- багряный, но не "багрец"?--прим.перев.) того почтенного облаченья. О, захудалая пластина солнца. Сладкие мучения раздирали плоть его. В одном заброшенном сквозном подъезде явился ему, замершему пред отбросами, собственный кровоточащий образ. Он пуще любил возносящие каменные творенья: башню, что адской гримасой ночами штурмует синее звёздное небо; хладный гроб, коим ограждено огненное сердце человека. Увы невыразимой вине, возвещённой им. Вот когда он, пылающий, размышляя, шёл под лысыми деревьями вдоль течения осенней реки, явился во власянице ему пылающий демон, сестра. Когда они просыпались, гасли звёзды у глав их. О, проклятые родовые связи. Только в запятнанных комнатах завершена чья-то судьбя, ступает плесень наводящими шагами в дом смерть. О, пусть бы вовне весна была, а во цвете дерева милая птица пела. Но серо иссыхает скудная зелень под окнами ночного, и оно замышляет добавку зла кровоточащим сердцам. О, оно-- смеркающимся весенним тропам размышляющего. Праведно радуют его цветущая изгородь, молодая нива поселянина и поющий птах, божья кроткая тварь, вечерний звон и чу`дная общность людская. Да запамятает он свой крест и тернии. Вольно зелен ручей, гле серебряно странствует нога, а вещее древо шумит над его помрачённой главой.И вот, возносит он немощной рукой змею, а в огненных слёзах плавится его сердце. Возвышены молчанье леса, темнота с прозеленью, и мшистое зверьё, вспархивающее, когда ночь. О, дрожь, когда каждый знает свой грех, идёт своей тернистой тропой. И вот, нашёл он в терновом кусте белый образ дитя, кровоточащей на плащ своего жениха. Он же застыл, немо погребённый во сталенеющие волосы свои, и страдающий пред нею. О, лучезарные ангелы, разметаемые пурпунеым ветром ночи. Ночь напролёт обитал он во хрустальной норе, и проказа серебряно высыпала на его челе. Тенью шёл он окольной тропой вниз под осенними звёздами. Падал снег, и синяя тьма полнила дом. Слепо звенел суровый голос отца, отягощал серость. Увы согбённым явлениям дам. Одеревенелые руки роняли плоды и орудия ужасом пронзённому поколению.Волк терзал первенца, и сестры бежали в тёмные сады к костлявым старикам. Помрачённый провидец пел тем у дряхлых стен, и глас его жадно глотал божий ветер. О, сладострастие смерти. О, дети тёмного поколения. Серебряно мерцают злые цветы крови на тех челах, хладная луна -- в их смятых глазах. О, ночующий; о, проклятый.