Прощайте, Мэри Поппинс

Так казалось и мне, но только до тех пор, пока мечта не материализовалась. И я на себе испытал справедливость прописной истины: не нужно возвращаться в сладкое прошлое, пересматривать некогда любимые фильмы и перечитывать старые книги, которые будоражили детское воображение. Не дай бог наяву прикоснуться к своей мечте, потому что с горечью поймешь: Мэри Поппинс улетела, и улетела навсегда...

А пока, как только представилась возможность, я, не задумываясь, отправился в Москву, чтобы встретиться со своей мечтой.

Уже при подготовке к съемкам документального фильма о Наталье Андрейченко начались, как говорят, «непонятки». Она наотрез отказалась общаться с журналистами и администраторами и все свалила на своего пресс-секретаря, которая все равно с любой мелочью бегала к «боссу» советоваться — согласовывала то сроки, то место съемки, то количество вопросов. Бесконечно долго оговаривались темы — вокруг каких вопросов может строиться интервью, а каких ни в коем случае нельзя касаться. И когда, казалось, все было согласовано, пришло последнее и самое обескураживающее сообщение: интервью будет стоить минимум $2000. Слову «минимум» тогда никто не придал особого значения, но именно оно в дальнейшем оказалось ключевым.

Мы долго искали мастерскую «знаменитого скульптора Потоцкого», которую, как нам сказал личный секретарь Натальи Андрейченко, покажет любой прохожий. Прохожие, как ни странно, с недоумением выслушивали наш вопрос и о мастерской, и о «знаменитом скульпторе Потоцком» и равнодушно продолжали свой московский бег.

Мастерской оказался сырой подвал недалеко от Пушкинской площади, уставленный десятками невостребованных чугунных голов, — только прочитав нацарапанные внизу фамилии, можно было понять, что это — голова Высоцкого, это портрет Андрейченко, а вон там пылится бюст певца Юлиана. Именно здесь, среди творческого хлама, должна была состояться встреча с мечтой.

«Мечта» сидела в соседней комнате за огромным столом, уставленным всевозможными блюдами, и с удовольствием ела борщ. Вокруг нее хлопотала парикмахерша, пытаясь, не отрывая звезду от приема пищи, навести на ее голове порядок.

Скульптор Потоцкий, такой себе опереточный бородач с надменным взглядом, сидел на противоположной стороне стола, вожделенно смотрел на свою гостью и что-то непрерывно ей говорил.

Наталья Эдуардовна на его пылкие речи никак не реагировала, а была занята двумя вещами, которые ей явно доставляли большее удовольствие, — поеданием аппетитно пахнущего борща и сотворением прически на ее голове. Судя по степени готовности укладки, интервью должно было начаться не ранее чем через час.

Мне как режиссеру нужно было придумать какой-то ход, чтобы оправдать съемки нашей героини в мастерской художника. И первое, что пришло в голову, — предложить хозяину подвала сразу после интервью написать портрет Натальи Андрейченко. Он моментально согласился, но посетовал, что пишет только обнаженную натуру. На что прервавшая поедание борща Наталья Эдуардовна отреагировала короткой фразой:

— Так что, мне теперь прикажешь перед ними еще и голой задницей крутить?

—Что ты, Наташенька, — замахал руками Потоцкий, — ты будешь моей первой моделью, которую я буду писать в одежде. Это для меня такая честь.

— Ну, хорошо, — согласилась она и зачерпнула очередную ложку борща. — Только чтобы похожей нарисовал, а то я тебя знаю.

Скульптор раболепно закивал и тут же бросился искать среди всевозможного хлама, сложенного в углу комнаты, подрамник с чистым холстом.

Этот короткий диалог внес смятение. Где-то в глубине моей души сиял образ Леди Совершенство, но перед собой я видел бой-бабу с хриплым голосом и властным характером. Может быть, я ошибался тогда — или ошибаюсь сегодня? Может быть, я просто чего-то не заметил и чего-то не понял? Ведь сколько мужчин, знавших ее, во время интервью говорили, что нет на свете лучшей женщины и лучшей актрисы, чем Наталья Андрейченко.

В глазах композитора Максима Дунаевского загорались шальные огоньки, когда он вспоминал об их первой встрече, о свадьбе, о рождении сына. Он говорил, что уже давно простил ей измены и пьяные загулы, что очень жалеет о расставании, рассказывал, как плакал, когда узнал, что она уезжает жить в Америку и забирает с собой их сына.

Он готов был бесконечно говорить о том счастливом времени, когда пышнотелая Настя из «Сибириады» на глазах превратилась в роскошную Любу из «Военно-полевого романа», а затем в элегантную Мэри Поппинс. И как потом ненавидел день, когда она согласилась играть княжну Лопухину в американском сериале «Петр Великий» и киношная любовь Петра к молоденькой княжне переросла в любовь реальную между актером Максимилианом Шеллом, игравшим русского царя, и его Наташкой.

Со слезами на глазах он вспоминал, как она убегала по ночам из дому, придумывала отговорки, почему не вернулась вовремя со съемок, а после окончания работы над фильмом, накрывшись одеялом, часами шептала в телефонную трубку недавно выученные фразы на английском, а потом однажды сказала: я ухожу. После он еще долго оплачивал гигантские международные телефонные счета.

Но сколько бы ни спрашивали, какую из своих мелодий Максим Дунаевский считает лучшей, он не задумываясь отвечал: «Музыка к фильму о Мэри Поппинс. Потому что я писал ее, когда был влюблен в Наташу».

Петр Тодоровский, которого мы чудом перехватили в коридоре «Мосфильма», согласился дать короткое интервью только после того, как узнал, что мы хотим поговорить с ним об Андрейченко. Он с придыханием вспоминал, с каким наслаждением снимал эпизоды «Военно-полевого романа».

Роман Балаян, не особо жалующий журналистов, как только узнал, о ком пойдет речь, моментально вышел во двор киностудии им. Довженко, чтобы рассказать, как снимал Андрейченко в «Леди Макбет Мценского уезда». Что уж говорить о Леониде Квинихидзе... Он ведь собирался снимать в роли Мэри Поппинс Анастасию Вертинскую, но, увидев на одной из вечеринок у Максима Дунаевского его молодую жену, тут же позвонил Анастасии и сказал, что она играть не будет.

Кадр из фильма «Мэри Поппинс, до свидания!»

А вот гламурный московский сводник Петя Листерман, не скрывая подробностей и не стесняясь в выражениях, рассказал, что сейчас подыскивает для Натальи Андрейченко выгодную партию и что она не долго походит «в девках» после скандального развода с Максимилианом Шеллом...

Наталья Эдуардовна вышла к нам через два часа. Вся в кудряшках, улыбающаяся и уверенная в себе. Она уселась в приготовленное ей кресло и начала говорить. Ее, казалось, не интересовали вопросы журналистки, она начала свою игру, в которой должна была предстать перед нами и перед зрителями в образе загадочной звезды, вкусившей голливудского греха и через слово сыплющей американизмами вроде my life, cash и miracle*.

_______________________________ * «Моя жизнь», «наличные», «чудо»

Мы слушали о духах, с которыми она разговаривала в своем калифорнийском саду, о сверхъестественных силах, которые позволяли ей понимать животных, о деньгах, которые она притягивала одной только силой мысли, о глупости американских продюсеров, не заметивших ее таланта, о детях и о Максимилиане Шелле.

Этот рассказ продолжался довольно долго, пока наша журналистка не поняла, что если так будет продолжаться и дальше, то она не выполнит установку руководства и не вытянет из героини главное признание — как ей удалось вылечиться от алкоголизма, сколько миллионов она отсудила у своего американского мужа после развода и что ощущала после своей клинической смерти. И найдя небольшую паузу в монологе Натальи Эдуардовны, журналистка задала первый из заготовленных вопросов...

Лицо Андрейченко стало каменным. В глазах пропал блеск, из них покатились слезы. Она встала, опрокинув кресло, сорвала микрофон и, ничего не сказав, вышла из комнаты. Мы несколько минут молча сидели в полной тишине, не понимая, что делать дальше, пока не появилась пресс-секретарь: «Что вы наделали? Наталья Эдуардовна больше не хочет с вами разговаривать! Я не знаю, какие вы найдете аргументы, чтобы убедить ее продолжить интервью».

И тут я вспомнил, что вместе с нами возможности пообщаться с Натальей Андрейченко ожидал один московский журналист, которому было обещано несколько минут после нас. Я предложил — а что если он будет беседовать с Натальей Эдуардовной, а мы тихонечко все это запишем на камеру? Через несколько минут пресс-секретарь вернулась и сообщила, чтобы мы готовились к съемке — прима согласна.

Парнишка уселся на место нашей журналистки и с подобострастием стал задавать слащавые вопросы о детстве, о первых актерских порывах, учебе, первой любви и первых ролях. Все потекло как по маслу:

«...Я была всегда отличницей, круглой, а по поведению у меня всегда были исключительно двойки!..»

«...На экзаменах после двух строчек басни мне сказали «спасибо», и я поняла, что с треском провалилась...»

«...Я была единственной студенткой, кому Бондарчук разрешал сниматься...»

«...Я никогда в жизни не знала, что все то, что я люблю, все то, что я пою, это и есть Максим Дунаевский... Я влюбилась в этого человека...»

«...Он стоял в костюме Петра, и я глаз не могла отвести от него, меня просто к нему так тянуло, что я не знала, что мне делать...»

«...Алла Пугачева сказала мне однажды: «Аристократка ты моя! Если ты не научишься в этой стране людей на три буквы посылать, ничего у тебя не получится!..»

Московский журналист не задал ни одного каверзного вопроса, но Наталья Эдуардовна, сама того не подозревая, рассказала обо всем, что интересовало нашу журналистку. Она слово в слово повторила почти всю интернетовскую желтизну, добавив немного своей непосредственности: «В то время мы очень сильно все гуляли. В том числе и я. Все говорят: Париж, Париж... А я не люблю Париж только потому, что нельзя здесь раздавить бутылочку водочки с селедочкой за углом или в подъезде!»

Потом без слез рассказала про то, как попала в страшную аварию в Америке и только чудом осталась жива, потому что в 30-градусную жару зачем-то вырядилась в кожаный костюм, и именно он спас ее от смерти под колесами автомобиля: «Я уже ничего не боялась. Я уже понимала, что я умираю, я знала, что это не страшно, что это не больно. Я ждала, когда по мне эта машина проедет. И уже лента пошла крутиться в обратном направлении. И вдруг последняя мысль... Боже мой! Максимилиан не успел Митю усыновить! Я не просила: спаси меня, Боже, я умираю, как ужасно! Я так хочу жить! Ничего не будет, умрешь в две секунды. А здесь я попросила за своего ребенка, и все произошло замечательно. Машина прокатилась, и я лежу... живая...»

В конце интервью Наталья Эдуардовна сказала: «Я недавно спросила свою маленькую дочку, как мне жить, а она говорит: делай только то, что ты хочешь. Так и живу...» — после этого она встала и, выйдя из образа, в котором работала последние несколько часов, спокойно сказала, обращаясь к нам: «А теперь я хотела бы получить свой гонорар».

Мы протянули ей приготовленный заранее конверт с оговоренными двумя тысячами долларов. Она взяла его и ушла в свою комнату. Ровно через минуту к нам выбежала испуганная пресс-секретарь и потребовала, чтобы мы немедленно зашли к Наталье Эдуардовне.

Та сидела за огромным столом и ела морковные котлеты, рядом с тарелкой лежали наши деньги. «Это не то, о чем мы с вами договаривались», — небрежно бросила она, не отрываясь от котлеты. Мы начали оправдываться, ссылаться на телефонную договоренность, на подписанное авторское соглашение, но все было бесполезно.

Она спокойно парировала: «Я не дешевка, чтобы работать за такие деньги. Я запрещаю вам использовать этот материал до тех пор, пока не получу положенный мне гонорар».

Мы поинтересовались, сколько же она хочет. «Час моей работы на съемочной площадке стоит десять тысяч долларов, а я с вами провозилась больше трех часов. Вот и считайте».

Это была катастрофа. В такую ситуацию мы еще никогда не попадали. До этого ни одна звезда, с которой мы сотрудничали, не брала ни копейки, понимая, что сам факт того, что о тебе снимают фильм, и есть самая большая плата за твой талант. Я выгнал всех из комнаты и остался с Натальей Эдуардовной один на один. Находясь в состоянии стресса, не помню, что ей говорил, какие аргументы приводил, но в конце своего монолога сложил деньги обратно в конверт, положил его перед ней и, уходя, сказал: «Это все, что мы можем вам заплатить. Решайте сами, брать их или не брать, быть фильму или не быть. В любом случае это было самое запоминающееся интервью в моей жизни».

Через несколько минут она вышла. Снова улыбалась и шутила, как будто ничего не произошло: «А вот и я. Гриша, ты же никогда не рисовал девушек в одежде! Я специально так оделась, видите — практически голая». На ней действительно было полупрозрачное шифоновое платье.

Григорий Потоцкий дрожащими руками установил холст и начал писать обещанный портрет. Он не использовал кисть, а зачерпывал краски мастихином, такой металлической лопаточкой, и быстренько наносил ее на холст. При этом он непрерывно что-то бормотал то о ее неземной красоте, то о своем таланте, то о каких-то своих проектах, на которые она обязательно должна найти для него деньги. С первых мазков я понял, что коллекцию Потоцкого скоро пополнит еще один невостребованный «шедевр». И счастье его, что сидела Наталья Эдуардовна в стороне и ничего не видела.

Неожиданно она прервала лепет мэтра и задумчиво произнесла: «Представляешь, Гриша, никогда не загадывала такого желания за всю свою жизнь... Да, я хочу зарабатывать много денег... Понимаешь... Нет, не зарабатывать, а получать! Получать деньги за восхитительную творческую работу», — а потом повернулась к сидящей в углу журналистке и, глядя ей прямо в глаза, продолжила: «Кто-то же должен нести людям свет, а не только чернуху. Не рассказывать про клинические смерти да про алкоголизм... Кто-то же должен оставить что-тосветлое».

К этому времени Потоцкий решил, что портрет готов, и с гордостью развернул холст, чтобы Наталья Эдуардовна могла увидеть его творение. Финальная сцена из гоголевского «Ревизора» не передала бы всю полноту эмоций, которые промелькнули в глазах Натальи Андрейченко.

Григорий Потоцкий, Наталья Андрейченко и портрет

И если бы не мы со своими камерами, то висеть бы этому «шедевру» на шее скульптора Потоцкого. Придя в себя после секундного шока, Леди Совершенство стала возле портрета и, глядя в камеру, сказала: «Поздравляю, это опять я! Красивая, восторженная, такая как всегда, какой меня помнят...»

Валерий Коновалов