Почему немцы подошли к Москве?

Суть начатой либерально-буржуазными кругами — как доморощенными, так и закордонными — фальсификации российской истории в том, чтобы подменить наше общее прошлое, биографию народа, а вместе с ним — и биографии миллионов соотечественников, посвятивших свои жизни возрождению и процветанию нашей Родины, борьбе за её свободу от иноземного владычества. Фальсификация истории — это попытка наглой подмены самой России. Одним из главных объектов фальсификаций антисоветчики избрали историю героического подвига советского народа, освободившего мир от немецкого фашизма. Понятно, что искренние патриоты Родины не приемлют эту игру напёрсточников. Поэтому читатели «Правды» горячо одобрили опубликованную газетой в канун 70-летия начала Великой Отечественной войны статью фронтовика, доктора филологических наук, почётного профессора Тверского государственного университета Александра Огнёва и настойчиво рекомендовали газете продолжить публикацию его разоблачений фальсификаторов истории. Выполняя пожелания читателей, редакционная коллегия «Правды» приняла решение публиковать главы исследования заслуженного деятеля науки РФ А.В. Огнёва в пятничных номерах газеты.

Спекуляции на трагедии

В 1941 году Красная Армия потерпела жесточайшие поражения, потери ее были огромны. Как сообщается в подготовленном в Генеральном штабе Вооружённых Сил РФ издании «Гриф секретности снят», «из имевшихся на 22 июня 1941 года 22,6 тысячи танков к концу года осталось 2,1 тысячи, из 20 тысяч боевых самолетов — 5,4 тысячи, из 112,8 тысячи орудий и минометов — около 12,8 тысячи, из 7,74 миллиона винтовок и карабинов — 2,24 миллиона». Были уничтожены или захвачены врагом 200 складов, что составляло 52% складов Наркомата обороны и военных округов. К декабрю немецкие войска заняли территорию, которая превышала 1,5 миллиона квадратных километров. На ней перед войной проживали 77,6 миллиона человек, здесь собирали 38% зерна, производили более 68% чугуна, 58% стали, добывали 63% угля.

Германским войскам уже в первые двое суток на ряде направлений удалось продвинуться на глубину до 100—120 километров. Двигаясь вглубь нашей страны, они захватили важные экономические районы, огромные материальные ценности. В СССР резко снизилось производство чугуна, стали, проката, электроэнергии. К ноябрю 1941 года было потеряно 303 предприятия боеприпасов. Поэтому ощущалась острая нехватка вооружения. Недоставало даже стрелкового оружия. Это многие утрируют, уверяя, что так было во все годы войны. По словам Н. Ажгихиной, будущий писатель Ф. Абрамов, «лежал под обстрелом в Синявинских болотах с одной винтовкой на десятерых». Чтобы оценить реально обстановку, надо иметь в виду, что в 1941 году было произведено 1570000 единиц стрелкового оружия, в 1942-м — 5910000, а в 1943-м — 5920000. Пять миллионов автоматов, винтовок и карабинов удовлетворяли потребности нашей армии в стрелковом оружии.

Чтобы верно оценить такие откровения русофобов, напомним, что перед наступлением на Москву Гитлер отдал людоедскую директиву: «Город должен быть окружен так, чтобы ни один житель — будь то мужчина, женщина или ребенок — не мог его покинуть. Всякую попытку выхода подавлять силой. Произвести необходимые приготовления, чтобы Москва и ее окрестности с помощью огромных сооружений были заполнены водой». Остается гадать, как можно было технически выполнить такую директиву.

Наши потери за 1941 год убитыми, пленными и без вести пропавшими составили около трёх миллионов человек. Огромные потери, но советоненавистникам этого кажется мало, и они высасывают из пальца мифические цифры. Например, М. Солонин в книге «23 июня «день М» определил потери Красной Армии в 1941 году более чем в 14 млн. человек.

Подобные цифры о наших потерях блуждают вработах легковесных обличителей. В своей книге «Россия накануне XXI века» И.В. Бестужев-Лада сообщал: «Советские солдаты буквально своими телами загородили Москву, а затем выстлали дорогу до Берлина: девять падали мертвыми, но десятый убивал-таки вражеского солдата».

В. Соловьёв и Ю. Киршин защищают исследователей, считающих «виновными за катастрофы 1941—1942 годов Сталина, Молотова, Ворошилова, Тимошенко, Шапошникова, Мерецкова и Жукова». Они клеймят политиков и военачальников: «Эти полководцы не поняли содержания начального периода Второй мировой войны (?), допустили ошибки в планировании, в стратегическом развертывании, в определении направления главного удара немецких войск, в прогнозировании сроков нападения фашистской Германии на СССР. Они отрицали стратегическую оборону, не разработали концепцию защиты мирного населения на оккупированной территории».

Действительно, многого они «не поняли», не раз ошибались. Но разве не они внесли выдающийся вклад в ход войны? Не они ли сумели добиться победы над врагом, перед которым подняли дрожащие руки вверх многие европейские государства? Почему же резвые обличители не хотят вспоминать об этом? Односторонний подход к причинам наших поражений в 1941—1942 годах неминуемо приводит к фальсификации истории Великой Отечественной войны. Названные выше проблемы многослойны, требуют объективного анализа, отвергающего шараханье из крайности в крайность.

Поклёп на генералов и рядовых

Ю. Мухин в книге «Если бы не генералы!», помещенной в 2007 году в Интернете, увлеченно ищет предателей среди советских генералов. К таковым он отнес, например, К. Мерецкова, который якобы «во время выпивки» сказал командующему Западным военным округом генералу Д. Павлову, что после нападения Германии и поражения СССР «нам хуже не будет». Это занесено в протокол допроса «с пристрастием» Павлова в начале июля 1941 года. Тогда арестовали Мерецкова, но вскоре освободили, что вызывает недоумение у Мухина, который не может понять, как это удалось ему выйти на свободу.

С августа 1940 года генерал армии К. Мерецков возглавлял Генштаб Красной Армии, в январе 1941 года его сменил на этой должности Г. Жуков. Оба они оказались в немилости у Мухина. Он бичует наш Генштаб за «неразумный» мобилизационный план, выполнение которого привело к тому, что после нападения Германии выяснилось: «Для вооружения войск катастрофически не хватает пушек. К примеру, 43-я армия начала формироваться через месяц после начала войны, отступала к Москве, в окружении не была. В марте 1942 года ей было приказано деблокировать попавшую в окружение советскую 33-ю армию. Имеется справка о наличии артиллерии в 43-й армии. В каждой из ее семи стрелковых дивизий по штату должно было быть 144 артиллерийских орудия, то есть всего 1008 стволов. А реально была едва четвертая часть — 264 пушки».

Мухин не учел того, что 43-я армия, отступая к Москве, вела бои с врагом и теряла людей и пушки. На эту армию 2 октября немцы обрушили сильнейший удар, ей пришлось с тяжелыми боями выходить из Вяземского котла. А исследовавший эту проблему сотрудник Института военной истории Министерства обороны РФ А. Исаев в «Котлах 41-го…» сообщал: «Абсолютно все ополченческие дивизии уже в начале сентября 1941 года имели в артиллерийском полку шестнадцать 76,2-мм дивизионных пушек. Эти орудия ещё до войны были в избытке, и «трехдюймовки» были обязательным атрибутом всех новых формирований».

Наша армия потеряла 200 складов (большинство — в первый месяц войны), это сказывалось на её обеспеченности орудиями. «Нарком обороны, Генеральный штаб и я в том  числе, — признал Жуков, — считали необходимым в условиях надвигающейся войны подтянуть материально-технические средства ближе к войскам. Казалась бы, это правильное решение, но ход военных событий первых недель войны показал, что мы допустили в этом вопросе ошибку. Врагу удалось прорвать фронт нашей обороны и в короткий срок захватить материально-технические запасы округов, что резко осложнило снабжение войск и мероприятия по формированию резервов».

Мухин поверил сказанным генералом Павловым во время следствия словам: «Генеральным штабом план заказов на военное время по танкам, автомобилям и тракторам был завышен раз в 10. Генеральный штаб обосновывал это завышение наличием мощностей, в то время как фактические мощности, которые могла бы использовать промышленность, были значительно ниже». Не разумнее ли считать, что такой план заказов на военное время был составлен не «с целью обмана партии и правительства», как следует из версии Мухина, а отражал реальные запросы РККА в условиях того времени?

Генштаб, учитывая опыт войны на Западе, понимал, что очень важно для Красной Армии обладать высокой подвижностью, а для этого ей нужно было иметь как можно больше автомобилей и тракторов. В своей маневренности она существенно уступала вермахту, что снижало ее боеспособность в начальный период войны. Жуков писал: «Вспоминая, как и что мы, военные, требовали от промышленности в самые последние мирные месяцы, вижу, что порой мы не учитывали до конца все реальные экономические возможности страны. Хотя со своей, так сказать, ведомственной точки зрения, мы были правы».

Сталин признал: «У нашего правительства было немало ошибок, были у нас минуты отчаянного положения в 1941—1942 годах». О серьезных недостатках в работе партии и советских органов говорил Жуков на пленуме ЦК КПСС 19 мая 1956 года: «На протяжении нескольких лет перед Отечественной войной советскому народу внушалось, что наша страна находится в постоянной готовности дать сокрушительный отпор любому агрессору. На все лады восхвалялась наша военная мощь, прививались народу опасные настроения легкости победы в будущей войне, торжественно заявлялось о том, что мы всегда готовы на удар врага ответить тройным ударом, что, несомненно, притупляло бдительность советского народа и не мобилизовало его на активную подготовку страны к обороне. Действительное же состояние подготовки нашей страны к обороне в то время было далеким от этих хвастливых заявлений, что и явилось одной из решающих причин тех крупных военных поражений и огромных жертв, которые понесла наша Родина в начальный период войны».

Под влиянием предвзятой оценки, какая была дана Сталину на ХХ съезде партии в докладе Хрущёва, Жуков заявил, что Сталин «привел страну к …угрожающему моменту, не готовил к войне. Он понял, что вся предвоенная политика оказалась фальшивой». Эти суждения Жукова решительно не согласуются с другими его утверждениями, которых приведено немало в настоящей работе.

А. Солженицын бичевал в «Архипелаге ГУЛАГ» «слепоту и безумие… дипломатического и военного окружения Сталина... в 1940—41 годах». Чтобы усилить эмоциональное воздействие на читателя, он задаёт вопрос в никуда: «Кто ж, как не они, вверг Россию в позорные невиданные поражения, не сравнимые с поражениями царской России в 1904-м или 1915 году?» Чтобы понять главный изъян в этих яростных обличениях, достаточно вспомнить, как завершились войны с Японией в 1905 году и с Германией в 1918-м. Предвоенная советская внешняя политика заслуживает высокой оценки. Чего стоит такой факт: Сталин сумел расколоть Запад, не позволил создать объединенный фронт капиталистических государств, направленный против СССР.

К. Симонов в «Разных днях войны» искал ответ на важный вопрос: «Почему тогда, в Первую мировую, на второй год боев, к концу пятнадцатого года, немцы заняли всего-навсего лишь территорию царства Польского и часть Прибалтики, а в эту войну на второй год дошли до Волги?» По его признанию, он сначала не учитывал того, что «Вторая мировая война столкнула Советский Союз с неизмеримо более сильным противником, чем тот, с которым воевала царская Россия». Он «забывал и о громадной разнице в соотношении сил, и о грозно выросшей быстроте реализации временных преимуществ, которые дала нападающему техника времен этой войны по сравнению с техникой времен той». Он «забывал, что на протяжении всей Первой мировой войны против русских армий на Восточном фронте… действовало максимум около трети всех сил и средств германской армии, а ее главные силы оставались на западе». В 1941 году у немцев на Западе было менее трети своих военных сил, а вскоре там их осталось еще меньше.

А. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» небрежно бросил неразумную фразу о том, что наши войска отступали «по 120 километров в день». Если бы дело обстояло так, то немцы должны были подойти к Москве не позже чем через две недели. Б. Лебедев спрашивал: «Почему мой двадцатилетний отец бежал — не отступал планово, организованно, а бежал — в числе других солдат от Брест-Литовска до Москвы?» Его отец заслуживает, чтобы его защитили. Если бы он только бежал, а не сражался с немцами, то за 5 месяцев, которые понадобились им, чтобы подойти к Москве, оказался бы за Уралом.

Всё это не отменяет вопроса: так ли неотвратимы были в начале войны наши столь большие поражения? Они стали, как отмечалось, следствием ошибок нашего руководства в определении намерений нацистского правительства, германская агрессия для нашей армии и народа оказалась внезапной. А. Мерцалов утверждал: «Здесь кроется главная, если не единственная, причина поражений в начале войны».

Сталин в первые недели войны

Р. Медведев утратил последние признаки объективности. Он писал, что наша кадровая «армия была разбита и окружена в первые дни и недели войны из-за преступных просчетов Сталина, не сумевшего подготовить ни армию, ни страну к войне, из-за нелепых и глупых распоряжений Сталина в первый же день войны, из-за его ухода со своего поста в первую неделю войны». Н. Хрущёв, Л. Берия, А. Микоян говорили о деморализации Сталина в первые дни войны. В. Пикуль в «Барбароссе» утверждал, что в июле 1941 года «Сталин совсем растерялся, его воля была полностью парализована, он не думал теперь о государстве, апомышлял лишь о том, как бы ему удержаться на кремлёвском престоле». М. Захарчук писал о «двухнедельной прострации вождя, когда он по существу выронил из рук власть».

А. Уткин в своей книге «Вторая мировая война» написал, что Сталин «сразу после начала войны ушел ото всех на трое суток» (с. 198). Он нарисовал «феерическую» интригу Кремля: узнав о нападении немцев, «Сталин, посоветовавшись с Молотовым и Берией, решил отдать Германии «значительную часть Украины, Белоруссии и всю Прибалтику». Как расценить такую фантасмагорию? Её ярко и убедительно разоблачил и высмеял В. Бушин в книге «За Родину! За Сталина!»

Вероломное нападение Германии, крупные поражения Красной Армии, конечно, не могли не повлиять на душевное состояние Сталина. Личный охранник вождя А. Рыбин заметил, что «он как-то враз почернел, осунулся, стали особенно выделяться оспины». Но Сталин, обладая огромной силой воли, сразу взял себя в руки. 22 июня он принимал государственных руководителей, провел заседание Политбюро ЦК ВКП(б), на котором был рассмотрен вопрос о военном положении страны. В последующие дни он, как и всю войну, напряженно работал. С 22 по 28 июня вождь 117 раз встречался с 42 военными, партийными, государственными и хозяйственными работниками. Это отмечено в тетради, в которой вели записи дежурные в его приемной, их можно прочитать в журнале в шестом номере журнала «Известия ЦК КПСС» за 1990 год. В 2008 году хранившиеся в Архиве президента РФ записи дежурных секретарей приёмной И.В. Сталина за 1924—1953 годы, в которых каждый день с точностью до минуты фиксировалось время пребывания в кремлёвском кабинете Сталина всех его посетителей, изданы отдельной книгой объёмом около 800 страниц.

Юровицкий беспардонно клеветал: «Началась война. Сталин сразу же скрывается». А в это время наша «армия начала сражаться… И тогда Сталин выходит из укрытия, начинает действовать сам и вместе с Жуковым, чтобы ускорить поражение». Такие слабоумные открытия не заслуживают полемики.

В. Иващенко решил, что «при всей тактической внезапности немцы должны были остановиться к 1 июля», иначе «вырвавшиеся вперед танковые группы Гота, Гудериана и Клейста, опередившие свою пехоту на два суточных перехода, были бы отрезаны от нее, окружены, смяты и раздавлены подавляющим превосходством Красной Армии… Так непременно произошло бы, если бы Красная Армия оказала сопротивление… Но миллионные массы бойцов и командиров перешли к немцам с оружием в руках. События лета 1941-го можно безо всяких преувеличений назвать стихийным восстанием армии против сталинской деспотии». Надо же докатиться кандидату военных наук (!) до такого маразма. Неужели он, например, не знал, что не «выглядела… хилой» «гитлеровская армия по количественным показателям, а в технике и по качественным, в сравнении со сталинской»?

Этот «маразм» иногда передается по наследству, может, поэтому он воспринят рядом молодых людей. Ю. Латынина 8 мая 2010 года в эфире «Эхо Москвы» заявила, что 22 июня 1941 года «русский народ превратился в трусов, а, сдаваясь в плен к немцам, солдаты голосовали против Сталина». Она бездумно восприняла позиции своей мамы Аллы Латыниной, которая назвала «настоящим патриотом России» П. Струве, очень жаждавшего, чтобы немцы во время войны «взяли Москву, поскольку это может сокрушить сталинский режим». Чтобы отвести навет, что русский народ превратился «в трусов», сообщим: за первую неделю войны в Москве 170000 человек подали заявления о добровольном уходе на фронт.

Сталин отдавал, случалось, недостаточно оправданные приказы, разделил с рядом генералов вину за разгром киевской группировки, но он не уходил со своего поста, не уезжал, поддавшись панике, в Куйбышев, как писал Солженицын в романе «В круге первом». Он внес огромный вклад в нашу победу, и поэтому прав маршал А. Василевский, писавший, что «неправильно объяснять неудачное начало войны исключительно ошибками Сталина».

Ст. Гагарин в романе «Мясной бор» категорически оповестил о том, что никакого парада 7 ноября 1941 года не было, что это лишь пропагандистская акция московского руководства. На самом деле в тот день Сталин был на параде на Красной площади. К столице рвался лютый враг, уверенный в том, что вскоре он будет в ней праздновать победу. А наши войска шли мимо трибуны Мавзолея В.И. Ленина на защиту Москвы.

Этот парад имел огромное политическое значение, Советское правительство и Сталин продемонстрировали нашим людям и всему миру непреклонную решимость разгромить врага и не допустить сдачи Москвы. В повести К. Симонова «Случай с Полыниным» полковник Полынин, воевавший вместе с английскими летчиками в мурманском небе, так передавал своё отношение к тому параду, обращаясь к переводчику Гаврюшину. «Парад, — сказал он, — переведи им, я за такой парад умер бы и не пожалел! Вот сказали бы мне: живи, но парада не будет. Не хочу! А сказали бы, умри, но будет парад — и умер бы!»

Все ресурсы Европы использовались против нас

Выясняя причины наших поражений, надо учитывать, что восточный поход вермахта опирался на военно-экономический потенциал почти всей Западной Европы. После её захвата у Германии промышленный потенциал удвоился, а сельскохозяйственный — утроился. Хозяйственные возможности Германии и оккупированных ею стран существенно превосходили экономический потенциал СССР: в 1940 году гитлеровский рейх вместе со своими сателлитами произвел 43 миллиона тонн стали, а Советский Союз — 18,3 миллиона. Наша страна тогда значительно отставала в производстве автомобилей, радиоаппаратуры, электротехнического оборудования, оптики.

Во Франции немцы захватили 4930 танков, 3000 самолетов. Для вооружения немецкой армии использовались австрийское оружие, отличные танки и самолеты чехословацкой армии, французские танки, гаубицы и мортиры. 22 июня 1941 года в составе германских войск, брошенных против Красной Армии, было 172 французских танка, бронетехника чешского производства составляла четвертую часть технических средств 17 немецких дивизий первого эшелона. При обстреле Ленинграда использовались гаубицы французского производства и чешские 305-миллиметровые мортиры. Из 894 двухкорпусных самолетов-разведчиков «Фокке-Вульф-189» 393 построили в Бордо, 357 — в Праге.

СССР часто порицают за то, что он поставил Германии в 1939—1941 годах 1 миллион 700 тысяч тонн зерна, много стратегического сырья. Но и она продала нам «образцы пикирующих бомбардировщиков, новую артиллерию, приборы управления огнем, современный крейсер» (В. Бережков). Мы благодаря такой торговле получили возможность увидеть, с чем нам придется столкнуться в войне.

Историки из ФРГ Ф. Форстмайер и X. Фолькман пишут: «В торговых отношениях с Германией Советский Союз показал себя упорным, несговорчивым партнером, который последовательно отстаивал собственные экономические и оборонные интересы. Часто высказываемое мнение о «существенной поддержке» германской военной экономики советскими поставками сырья не учитывает того объема и ассортимента поставок, которые СССР требовал и получал от Германии. Например, в конце 1940 года СССР согласился увеличить поставки зерна в Германию на 10 процентов, но за это Германия должна была увеличить поставки в СССР алюминия и кобальта, которых крайне недоставало ей самой. В ответ же на просьбы Германии о дополнительных поставках сырья СССР выдвигал новые требования о поставках станков и грузовых машин, а также вооружений».

Статья С. Каменева «Игры в конспирацию» («Литературная Россия» от 8 августа 1997 г.) удивляет не только тем, что в ней говорится, как один из советских начальников постоял в Париже у стен Бастилии (восставшие ещё в 1789 году французы разрушили и срыли ее, не оставив никаких стен). В ней утверждается, что Сталин, посылая авиаконструктора А. Яковлева в Германию для закупки самолетов последних конструкций, дал ему «свой зашифрованный адрес: «Москва, Иванову». Немцы узнали, кто скрывался под этой фамилией. «Яковлев, ознакомившись с представленной продукцией, отправил депешу «Иванову». Вскоре пришел ответ: «Одобряю». Было куплено два бомбардировщика «Юнкерс-88», два бомбардировщика «Дорнье-215», один истребитель «Хейнкель-100» и пять стервятников «Мессершмитт-109». Перечислив самолёты, Каменев сделал вывод: «С таким вооружением в воздухе наша страна подходила к войне. Так что всякие игры в конспирацию завершались полным провалом». О каком провале идёт речь? Ведь были куплены самолеты новейших конструкций, чтобы выявить их возможности, изучить достижения германской авиапромышленности и использовать их в своей работе.

В. Анфилов бросил упрек: «Если бы Сталин более разумно использовал отпущенное договором время...» Признав, что пакт о ненападении с Германией позволял нам «использовать отсрочку для того, чтобы укрепить свою оборону», А. Орлов решил, что «эта возможность… не была использована». Генерал-полковник авиации А. Пономарев легковесно рассуждал: «Мы хотели выиграть время, а времени выиграли, к сожалению, очень мало и воспользовались им неразумно». Так ли это? Вспомним, как размышлял Адмирал Флота Советского Союза Н.Г. Кузнецов: что было бы, если бы «нам пришлось вступить в войну с Германией не в 1941 году, а в 1939-м? Мы, конечно, тогда были бы менее подготовленными, ибо за два года удалось сделать очень многое».

В 1940 году начались реорганизация и перевооружение нашей армии с учетом западного опыта ведения войны и серьезных уроков Финской кампании. В конце 30-х годов территориальную систему службы в СССР, не отвечавшую требованиям подготовки армии к современной войне, стали переводить на кадровую. Жуков говорил: «В нашей неподготовленности к войне с немцами, в числе других причин, сыграла роль и территориальная система подготовки войск, с которой мы практически распрощались только в тридцать девятом году. Наши территориальные дивизии были подготовлены из рук вон плохо, они не шли ни в какое сравнение с кадровыми». При этой системе бойцы «не знали, какбороться с авиацией, не знали танков, поэтому танкобоязнь… охватила нашу армию».

Стали ошибкой пересмотр взглядов на использование танковых войск, ликвидация уже имевшихся крупных механизированных соединений. «Пошла в ход теория, что они не нужны, что танки нужны только непосредственно для поддержки пехоты. Заново крупные механизированные соединения стали создавать уже только перед войной, после того, как немцы показали на деле, что такие соединения могут делать для разгрома противника. Была потеряна масса времени», — писал Жуков. Недостаток хорошо подготовленных механизированных соединений стал одной из причин поражений советских войск в 1941 году.

Жуков отметил, что «в период с 1939 по 1941 год народом и партией были приложены особые усилия для укрепления обороны, потребовавшей всех сил и средств». Тогда была заложена основа нашей обороноспособности: «Развитая индустрия, колхозный строй, всеобщая грамотность, единство наций, высочайший патриотизм народа, руководство партии, готовой слить воедино фронт и тыл… Но история отвела слишком небольшой отрезок мирного времени для того, чтобы всё поставить на свое место. Многое мы начали правильно и многое не успели завершить. …Война началась в момент коренной перестройки армии. …Гитлер знал это и очень спешил».

Дефицит главного ресурса — времени

Советской стране очень были нужны еще год-два мирного развития, чтобы лучше подготовиться к успешному отражению агрессии. Изучив ход советско-финляндской войны, которая «создала о нашей армии глубоко неблагоприятные впечатления за рубежом, да и внутри страны», германский генштаб пришел к выводу о том, что СССР, «вступивший на путь реорганизации и перевооружения своей армии, не готов к большой войне и его легко можно победить». Это заключение свидетельствовало об излишней самонадеянности немецких генералов.

В «Истории Великой Отечественной войны…» сказано: «У Красной Армии имелись все возможности для того, чтобы более организованно встретить нападение немецко-фашистских войск и дать им сокрушительный отпор». На самом деле тогда у неё многого не хватало, чтобы на равных вести с ними войну. О «всех возможностях» сказано излишне категорично, видимо, потому, что авторы пытались острее подчеркнуть вину Сталина за поражения: ведь «требовалось лишь своевременно привести войска пограничных округов в повышенную боевую готовность», а «это сделано не было». Наши войска могли встретить германское нападение «более организованно», у них было немало военной техники. Может быть, есть малая часть правды в утверждении: «Советское политическое и военное руководство не сумело разумно распорядиться созданными средствами вооруженной борьбы, и Красная Армия оказалась неподготовленной к большой войне».

Танков у нас было 11000, но полностью боеготовых — 3800, у Германии — 5639 танков и штурмовых орудий, соответственно самолетов — 9000 против 4400. Основная масса наших танков принадлежала к устаревшим типам, 75—80% самолетов уступали немецким по своим летно-техническим характеристикам. Новых самолетов и танков в Красной Армии было 10—20%. К началу войны промышленность СССР успела выпустить лишь 3719 современных самолетов и 1861 танк КВ и Т-34. Чтобы хорошо освоить их, требовалось время.

В западные пограничные округа поступило 1540 самолетов новых конструкций, но переподготовку успели пройти только 208 экипажей. В документе Генштаба «Соображения…» от 15 мая 1941 года отмечалось, что из 333 имеющихся в СССР авиаполков 115 «совершенно еще небоеспособны», и на их готовность «можно рассчитывать к 1.1.42». Орудий у германской армии и у нас было примерно равное количество, но в наших войсках часть их 22 июня находилась на полигонах для испытаний.

У нас намного хуже дело обстояло с радиосредствами, не хватало тягачей для орудий. Немцы, имея намного больше автотранспортных средств, значительно превосходили нас в возможности маневрировать войсками. Все звенья германской армии возглавляли хорошо подготовленные командиры, имеющие боевой опыт. В 1941 году Германия выпустила более 11000 самолетов, 5200 танков, более 7000 орудий. К июню 1941 года у нее было 8 миллионов 500 тысяч военнослужащих, у нас — свыше 5 миллионов человек.

С 1939 по июнь 1941 года было сформировано 125 новых советских дивизий. В армию призвали 752000 запасников. Выучка военнослужащих не вполне отвечала требованиям современной войны. В последние месяцы перед войной 16-я, 19-я, 20-я, 21-я и 22-я армии были выдвинуты из внутренних округов в приграничные. В наших западных округах насчитывалось 2,9 миллиона человек, Германия бросила против них 4,4 миллиона солдат и офицеров. Многие советские дивизии находились в стадии формирования.

Жуков также считал, что на боевых действиях Красной Армии в начале войны отрицательно сказалось «отсутствие у нас высшего военного руководства, каким должна быть Ставка» Главного командования. Он даже сетовал: «Был Сталин, без которого по существовавшим тогда порядкам никто не мог принять самостоятельного решения, и, надо сказать правдиво, — в начале войны Сталин очень плохо разбирался в оперативно-тактических вопросах». Пожалуй, в упрёке со Ставкой маршал не точен. Ставку создали 23 июня 1941 года, то есть на второй день войны. Правда, её председателем был назначен маршал Тимошенко, и только 8 июля Ставку возглавил И.В. Сталин.Умение руководить стратегическими операциями она приобретала в ходе войны, что сказывалось на принимаемых решениях, подчас приводило к очень негативным последствиям.

Г. Жуков писал: «При переработке оперативных планов весной 1941 года практически не были полностью учтены особенности ведения современной войны в ее начальном периоде. Наркомат обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, должна начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений». В действительности германская армия уже в первый день обрушила всю свою огромную мощь на наши войска, не успевшие занять оборонительные позиции. На главных направлениях немцы создали многократное превосходство в силах, сразу бросили в бой 4300 танков и штурмовых орудий. Это стало полной неожиданностью для нашего военного руководства.

Жуков самокритично писал: «Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не предполагался. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б.М. Шапошников, К.А. Мерецков, ни руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов». В этой обстановке многие наши командиры не смогли организовать крепкую оборону, нередко принимали ошибочные решения.

В.И. Ленин в своё время отмечал: «Тот, кто научился наступать и не научился при известных тяжелых условиях, применяясь к ним, отступать, тот войны не окончит победоносно. Таких войн, которые бы начинались и оканчивались сплошным победоносным наступлением, не бывало во всемирной истории или они бывали как исключение». В «Истории Второй мировой войны» категорично сказано, что «из поля зрения органов военного руководства фактически выпало рассмотрение стратегической обороны, так как будущие действия Красной Армии и Военно-Морского Флота представлялись исключительно как наступательные». Наше высшее военное командование действительно уделяло недостаточно внимания вопросам обороны, недальновидно отнеслось к инженерно-заградительной полосе на старой границе, где укрепленные районы стали приходить в негодность.

А. Василевский 6 декабря 1965 года говорил: «Нельзя пройти мимо и такого решения правительства, по которому все войска западных приграничных округов подлежали немедленной передислокации из полностью оборудованных в оборонном отношении старых районов на вошедшие в состав Советского Союза новые территории. Совершенно правильным было решение немедленно приступить к инженерно-техническому оборудованию новых приграничных районов в оборонном отношении, с постройкой в них хорошо развитых в глубину, современных по тому времени оборонительных рубежей, с переоборудованием и развертыванием в них путей сообщений и линий связи».

Однако ошибкой было «решение о разоружении и демонтаже всех укреплений, построенных с таким трудом на протяжении целого ряда лет на прежней нашей границе». Осознав это, весной 1941 года Главный военный совет решил привести в боевую готовность старые укрепрайоны как рубеж оперативной обороны, но к 22 июня 1941 года полностью выполнить эту задачу не удалось.

Вместе с тем в 1940 году в округах разрабатывался план обороны государственной границы, провели оперативно-стратегическую военную игру, где «в основу стратегической обстановки были взяты предполагаемые события, которые в случае нападения Германии на Советский Союз могли развернуться на западной границе» (Г. Жуков).

А. Василевский в мемуарах отметил, что впервой половине 1941 года в Генштабе «глубоко изучались как наступательные операции, так и вопросы стратегической обороны. В директиве наркома обороны... одновременно с задачами по отработке наступательных операций обязательно, причем конкретно и подробно, ставились задачи по оборонительным операциям». Было предусмотрено «проведение зимой в каждой армии и округе армейского предназначения оперативной игры на тему армейской оборонительной операции, а в штабах округов фронтового предназначения — фронтовой оборонительной операции». Начавшаяся война помешала реализовать эти важные мероприятия.

Ошибкой советского командования стало опоздание с принятием хорошо продуманных действенных мер по подготовке к стратегической обороне. Готовясь к отражению агрессии, наш Генштаб в своем плане предполагал нанести по наступавшему врагу мощный контрудар и перенести боевые действия на его территорию. «Военная стратегия, — указал Г. Жуков, — строилась главным образом на правильном утверждении, что только наступательными действиями можно разгромить агрессоров. В то же время другие варианты борьбы — встречные сражения, вынужденные наступательные действия, бои в условиях окружения, ночные действия — рассматривались недостаточно основательно». Но «правильная в принципе установка на то, чтобы вести войну на территории агрессора, что при нападении врага на СССР боевые действия должны быть до предела решительными, кое-где пропагандировалась односторонне» (А. Василевский), а это способствовало распространению мнения о возможности нашей легкой победы в войне.

П. Судоплатов признал, что «в разведданных была упущена качественная оценка немецкой тактики «блицкрига», «военная разведка и НКВД не смогли правильно информировать Генштаб и НКВД, что цель немецкой армии в Польше и Франции заключалась не в захвате земель, а в том, чтобы сломить и уничтожить боевую мощь противника».

Причины наших поражений заключались не только в коварной внезапности германского нападения, большой неожиданностью для советского командования явилась чудовищная сила военных ударов на решающих направлениях. Немецкая армия была более мощной, чем наши вооруженные силы. К июню 1941 года ее командный состав и штабы были лучше подготовлены, она была лучше вооружена, лучше выучена, имела больше победоносного военного опыта. За недостаточную военную подготовленность нашей армии пришлось расплатиться миллионами жизней.