Бунт сытых

Миа-миа

Салим — человек с советским прошлым. Он учился в городе Баку, выпускник Каспийского военно-морского училища. Сейчас работает в главном правительственном пресс-центре по внешним связям, который базируется в отеле «Риксор». Салим с удовольствием вспоминает азербайджанский интернационал, сердечность застойных бабушек и объясняет, почему Франция активно поддерживает повстанцев:

— Саркози не гражданин своей страны. Он — сионист.

— Как же не гражданин?! Он же президент.

— Душой и сердцем не гражданин. Саркози — человек без роду и племени. Он везде чужой и действует как чужой. Только такой человек может без стыда вмешиваться в семейную ссору, — под ссорой Салим подразумевает войну в Ливии. — Вот Путин — гражданин. Его слова о крестовом походе сразу же изменили соотношение сил в информационной войне.

Россия в Триполи — миа-миа. Это значит «очень хорошо». Путин тоже миа-миа. И Каддафи миа-миа, и Ливия миа-миа, в общем, все, что политкорректно, — то и миа-миа. Популярность России на западе страны растет пропорционально ненависти к ней на востоке. Те, кто у нас еще пытается определиться с выбором, могут расслабиться: стороны уже сами нас выбрали. Как обычно.

В отношении журналистов правительство Каддафи отрабатывает свою излюбленную стратегию наемного труда: все иностранные репортеры — гастарбайтеры, которые используются в информационной войне против НАТО, и неважно, какую страну они представляют. Делается это просто: журналисты могут поселиться только в двух отелях — «Риксор» и «Коринтия». Отели для посещения извне закрыты. Самостоятельно покидать дворцы прессы никто не может — только на специальных автобусах и с сопровож­дением. Все пресс-конференции и официальные заявления происходят в «Риксоре» — местной золотой клетке. Это не метафора: территория отеля плавно перетекает в городской зоопарк. В назначенное время журналистов из «Коринтии» подвозят в «Риксор», где очередной представитель ливийской власти сообщает только то, что стратегически необходимо. Результат труда медиагастарбайтеров тщательно отслеживается, мировое информационное поле мониторит специальная команда. Свобода в оценках событий, конечно, возможна, но репортеры, которые переходят границу дозволенного, на следующий же день депортируются.

С одной стороны, такая организация информационной войны восхищает. Не секрет, что основная часть иностранной прессы настроена враждебно по отношению к режиму, но официальные власти используют все эти каналы коммуникации в своих интересах. С другой стороны, ситуация изначально пробуждает азарт поиска инакомыслия, попыток побега и подготовки восстания.

Украинский врач Олег работает в ожоговом центре Триполи. Живет здесь уже девять лет с женой, маленькой дочкой и рыжим котом. Чувствует себя в столице Джамахирии как дома, свободно говорит по-арабски и дружит с соседом-таксистом. От эвакуации на десантном корабле «Константин Ольшанский», который Украина выслала в Ливию за своими гражданами, отказался. Похоже, он всем доволен и вполне мог бы прославить Каддафи для русскоязычной прессы. Но в списки персон миа-миа он почему-то не попал, а значит, заходить к нему домой журналисту категорически запрещено.

На реализацию плана нашего побега к Олегу ушло около часа. Все очень просто, главное — обнаглеть. Сначала идешь на автовокзал пополнять баланс на телефоне. Потом теряешься в толпе. И наконец прыгаешь в такси. Минут через пять начинает звонить телефон. Трубка о чем-то строго говорит по-арабски. В ответ бекаю, мекаю, сбрасываю вызов — ну, мало ли кто ошибся.

Доезжаю до назначенного места. Олег уже ждет:

— Не оборачивайся, тебя пасут.

Я, естественно, сразу же оборачиваюсь. За мной идет парень в желтой майке. Конспирация накрылась.

Идем по подъезду. Кругом мусор.

— У нас обычно чисто, — объясняет Олег. — Это сейчас все дворники разбежались и убирать некому.

Дом чем-то напоминает наши общежития после хорошего ремонта. Такие же длинные коридоры, утыканные дверями. Внутри квартира похожа на хрущевку. Сажусь в кресло — звонит телефон. Трубка снова что-то толкует мне по-арабски, еще на полтона выше. Даю отбой. Но все повторяется снова. И так несколько раз.

— Ну что ж, похоже, тебе надо в гостиницу возвращаться, — улыбается Олег.

Вот и поговорили.  

Мы с Мухтаром

Сотни детей прыгают с портретами Каддафи и признаются ему в любви. Мир должен увидеть, чего хочет будущее Джамахирии. А оно, как следует из местной кричалки, больше ничего не хочет, все уже есть. Этот ритм настолько въедается детям в голову, что они в любом месте при появлении иностранцев начинают скакать и скандировать: «Алла! Муаммар! Либия! Бас!»

Больше всего сочувствуешь малышам. Ребятишки из начальной школы ростом меньше портретов, которые они держат. За ними зорко присматривают воспитательницы. Любая попытка поговорить с маленькими почитателями «брата-лидера» пресекается. Впрочем, ребятам в целом эта вакханалия нравится: можно пошуметь, попрыгать, постучать на барабанах. К тому же внимание со стороны фотографов и операторов — штука приятная.

На одну из машин ставят упаковку дармовой воды — награда за верность. Пацаны набрасываются на нее, начинается потасовка. Когда они не скандируют лозунги, то вполне похожи на нормальных. Только сейчас им редко разрешают молчать.

— Эй, — тянет меня за руку мальчик с иконой лидера. — Фото ми!

— Да не хочу я тебя фотографировать.

— Фото! — Похоже, тут существует система бонусов за общение с журналистами.

Не только дети поддерживают Муаммара. Уличные коты тоже за него. По улицам туда-сюда снуют упитанные зверюги с зелеными ленточками на шее. Еще пару недель идеологической обработки — и они заговорят. По крайней мере, «Муаммар» звучит вполне по-кошачьи.

Подобные уличные экскурсии — один из редких способов поговорить с местным населением. Те, которые разговаривают, обычно ограничиваются восхищением «братом» и страной. Диссиденты попадаются, но молчат. Разговор с такими людьми происходит с помощью мимики и жестов.

— Недовольных в Триполи достаточно много. Процентов двадцать населения, — делится наблюдениями Кирилл. Он работает в нефтяной сфере на ливийскую компанию. — Но это очень странные недовольные. У них все хорошо, им просто смертельно надоело жить в атмосфере стабильного благополучия. С точки зрения русского человека, они просто зажрались. Я, конечно, сочувствую тому, что здесь идет гражданская война, но такая встряска для них полезна. Им давно было пора поднять задницы и начать что-то делать. Само правительство наконец обнаружило ряд проб­лем, на которые предпочитало закрывать глаза. Собст­венно, если бы не НАТО, все бы получили то, в чем нуждались: Каддафи — встряску, недовольные помельче — дозу адреналина, недовольные покрупнее — кусок пирога.

Вместо нефтяного оборудования у Кирилла на экране ноутбука открыты закладки с изображением ГАЗ-2330, он же «Тигр», российский многоцелевой внедорожник. «Многоцелевой» — значит военный.

— Это пойдет дополнением к трубопроводу?

— Если наши не задерут цены, то возможно. У китайцев тоже неплохие шансы тут подработать на военных поставках.

По словам Кирилла, война началась из-за банальной коррупции. Основная кормушка здесь — государственные дотации. Хорошо живется тем, кто принимает участие в распределении средств. Поскольку любое дело здесь носит клановый характер, то существует большинство семей, которым очень хорошо, и меньшинство, которым просто хорошо. А самое главное — что нет никаких институтов, позволяющих изменить ситуацию.

Город Бенгази всегда был гнездом вольнодумцев, культурной столицей, чем-то вроде Питера, косо глядящего на Москву. Здесь даже вместо Муаммара другой вождь — Омар Мухтар, борец за освобождение Ливии от итальянских колонистов. В наших категориях их можно назвать западниками. Люди с хорошим образованием, полученным в Европе за государственный счет, и умными мыслями в голове, но без каких-либо шансов пробиться в элиту. Это конфликт между заботливым отцом и обеспеченными детьми, которым хочется действовать самим, а не жить на дотации папаши.

Бунт специально готовился под 18 февраля — этот день отмечается в Бенгази как день памяти погибших у посольства Италии. В 2005 году во время разбушевавшейся антикарикатурной демонстрации Каддафи, обеспечивая безопасность итальянцев, приказал открыть огонь по своим. В феврале 2011-го история повторилась: на этот раз при обстреле демонстрации погибли, по разным данным, от нескольких десятков до двухсот человек. Впрочем, кто именно стрелял, непонятно: одни счи­тают, что правительственные службы, другие уверены, что специально обученные повстанцы — дабы разжечь ненависть к Каддафи. Факт в том, что к очередной годовщине Бенгази готовился тщательнее обычного при поддержке мелких радикальных группировок. Сейчас эти группировки в пресс-центре пытаются выдать за «Аль-Каиду». Никто в это не верит, но задача простая: закрепить в сознании людей, что НАТО взялось поддерживать врага номер один всего цивилизованного мира.

Бенгазийский реванш морально готовила местная интеллигенция, люди, которые искренне считают, что демократизация Ливии необходима. Но в первые же дни смуты они оказались не у дел, на смену идеалистам пришла озверевшая толпа — ролики с улиц Бенгази, которые мне удалось посмотреть, даже пересказывать бесчеловечно. Сего­дня повстанцы — это представители местных радикальных исламских группировок, уголовники, освобожденные из тюрем, немного военных, которые перешли на сторону мятежников, и подростки, которым хочется поиграть в войнушку. Последних много как среди повстанцев, так и в молодой гвардии Каддафи. Молодежь в стране такая же невостребованная прослойка, как и интеллигенция. По традиции здесь принято подчиняться старшим, все интересные места удерживают люди в возрасте. Молодым просто нечего делать, поэтому они ухватились за возможность повоевать — неважно, на чьей стороне.

— Муаммар, конечно, немного дал маху, — загадочный неф­тяник Кирилл сворачивает окошки с «Тиграми». — Он решил, что если всем хорошо, то стабильность будет вечной. А человек так устроен, что время от времени ему все-таки нужны перемены или хотя бы их имитация. В общем, можно было бы обойтись без второй части «Безумного Макса».

— Победит-то кто?

— По всем предпосылкам должен Каддафи. Но тут уже иншалла. Загадывать сложно. Понятно, что натовцы влезли не в свое дело, но когда они это признают, пока неизвестно.