Не мой, но о мне...

когда он просто крутит небрежно в пальцах своих зажигалку
и исподлобья смотрит надменно так, как будто ему никого не жалко
у нее вдруг появляется новая жизнь, как в известной игре-стрелялке
и она начинает любить эти пальцы, надбровья и профиль еще сильней.
и когда он просто пускает кольцами едкий дым
и рассуждает за чашкой пуэра легко или сложно быть молодым
она умиляется, даже представляя его солидным таким, седым
мужчиной под пятьдесят.он и тогда, наверное,будет жить в ней.

когда он смеется о чем-то своем, чуть наклонившись вперед,
когда отпускает ехидно очередную из множеств своих острот,
она лишь вздыхает. ей уже никогда не быть одной из непокоренных высот
тех, которые ему никогда не будут принадлежать.
и даже когда он уходит куда-то ночью, прикрыв за собою дверь,
говорит: я чертовски устал. я запутался. поживи без меня теперь,
она промолчит, закурит, поживет без него,привыкая, примерно пару недель
и заметит, как трудно стало дышать…

она сама себе ставит диагноз, конкретный такой прогноз
и это звучит посерьезнее, чем астма, или там скажем, туберкулез
она смотрит в зеркало, видит потухший взгляд и произносит всерьез:
«Любовь навылет. кислородное голодание. дефицит тепла.
мальчик, жестокостью обязанный, наверное, палачам,
кто рассыпает свои поцелуи по сильным твоим плечам?
кто у тебя сминает атласные белые простыни по ночам?
почему кто-то может, а я не смогла?
кто оставляет следы своих тонких и острых ногтей на твоей загорелой коже?
почему меня эта ревность скупая и резвая, как молодая волчица, гложет?
почему если день без тебя – то бесцельно прожит?
если нежность – то не уменьшается ни на грамм?

mon cher, мне тебя отпустить как-то, знаешь, совсем не по силам,
мне тебя забыть бы давно, но не тут-то было,
сбавь галоп, закуси удила,
я тебя все равно никому не отдам»