Две божьие матери.

Автор: А.С. Серафимович. Рассказ «Две божьи матери»

На окраине огромного города, высоко над рекой, красиво белел большой дом. Внизу, на берегу, черно дымила фабрика. В третьем этаже белого дома, в гро­мадных комнатах, залитых солнцем, жил хозяин фабри­ки с семьей. В полутемном подвале жил ткач с ткачихой той же фабрики.

У фабрикантши родилась дочка. У ткачихи тоже ро­дилась маленькая.

В великолепной спальне висел образ божьей матери в золотой ризе. Барыня верила в бога, но знала, что божья матерь хорошо нарисована на доске, а толку от нее никакого не будет, если у человека нет денег. У тка­чихи, в запаутиненном углу, тоже висела икона с почер­нелым ликом и глазами. Ткачиха с глубокой верой молилась, думала, что на нее смотрит сама божья мать, живая.

У фабрикантши были вокруг ребенка няньки, мамки„ горничные, а кормила молодуха, которая из-за нищеты с тоской бросила свое дитя в деревне умирать на кислой соске, набитой ржаным хлебом.

Ребенок ткачихи целый день, надрываясь, кричал, голодный, в мокрых вонючих пеленках, некому пригля­деть: мать и отец целый день за гремучим станком на фабрике, — ни на минуту не замирала тоска по своему маленькому.

Дочка фабрикантши расцветала, как цветок, — розо­вая, с перетянутыми ниточками ручками и ножками. И смотрели на нее нарисованные на доске глаза в золо­той оправе. Дочка ткачихи — желтенькая, со стару­шечьим личиком, кривыми ножками, как пожелтевшая травка в темноте погреба. И смотрело на нее почернелое лицо, нарисованное на потрескавшейся доске.

Заболела дочка фабрикантши. Налетели со всех сторон самые знаменитые доктора, профессора, плати­. Опять она, розовая и живая, щебетала, как птичка. И смотрела на нее хорошо нарисованная доска в золо­той оправе.

Заболела дочка ткачихи, — стало ей сводить ручки и ножки, почернело маленькое личико, повело посиневший ротик. Билась головой о доски измученная мать, рвала волосы, кидалась на колени и страстно молилась, мучи­тельно сжимая грудь костлявыми руками и исступленно глядя на почернелую икону полными муки, слез, надеж­ды, отчаяния глазами:

— Мати пресвятая, пречистая, заступница! Спаси ты мне дочечку … вызволи ты мне дочечку … пущай поздо­ровеет моя девочка. .. поставь ты ее на ножки… За что так она мучится?! Мати пресвятая…

Гудит гудок, бросает ткачиха, глотая слезы, больную крошку, бежит работать на фабрикантово семейство. Уходит и ткач на работу, а в глазах — тоска.

Умерла маленькая и лежала, как желтенький свер­нувшийся листик, а в углу висела черная доска.

Поп торопливо похоронил, стараясь поскорей отде­латься и скороговоркой проговаривая:

— Пути господни неисповедимы… зато ей там хо­рошо будет … на том свете.

— Хочь бы она на этом, хочь бы часочек, один бы часочек как следует пожила, — захлебываясь, выгово­рила мать.

Поп прикрикнул:

— Не гневи господа! Господь каждому дает крест, и каждый должен нести его. А то гореть тебе в пещи огненной.

Росла и расцветала дочка у фабрикантши; у ткачихи тлела в моги­ле; и никогда не заживала тоска у замученной женщины.

По-прежнему висели две божьи матери: одна наверху, в вызоло­ченной оправе, хорошо нарисованная, другая — в полутьме подвала, старая, полопавшаяся.