Сергей Маковецкий

Сергей Маковецкий

53 года, актер, Москва

Записала Анна Пражина, «Сноб»
Фотограф Владимир Васильчиков

Я — хохол.

Беда России в том, что у нас нет среднего уровня. Чуть что — гениально,
звезда! А вот если бы существовал крепкий средний уровень, было бы легко
понять, что выше этого уровня, а что ниже. Что действительно
произведение искусства, а что — просто так.

Я отлично дою коров. У нас в деревне была корова Музя, которая всегда
ждала, когда я встану спину размять, чтобы задней ногой полное ведро
молока выбить. Но это она не со зла — просто немного вредная была.

Меня не приняли в пионеры, потому что в тот день мы с мамой поехали в
деревню на Пасху. Директриса сказала: «Если вы уедете, мы не примем
Сергея в пионеры», а мама сказала: «Ну и хорошо». А вот в комсомол меня
заставили поступить. Я пришел, и меня спросили, что значит быть
коммунистом. Я выдал цитату из Ленина, и был принят единогласно.

Сейчас можно бить себя в грудь и говорить, что был диссидентом. Но я
диссидентом не был. Я читал Ленина и хорошо знал историю КПСС.

Радоваться за другого — сложнее, чем его жалеть.

Я понял, что стал взрослым человеком, только тогда, когда не стало мамы.

Когда мама впервые пришла на мой «Старинный русский водевиль», она весь
спектакль проплакала. Я говорю: «Мамочка, что же вы плакали? Это же
водевиль». А она говорит: «Очень смешно было, вот я и плакала».

К маме надо обращаться на «вы».

Десять лет назад, когда мама еще была жива, мы поехали вместе в нашу
деревню под Киевом. Подошла к нам моя старая подружка Тамара и говорит:
«Шановний Сергей Васильевич, просим не отказать нам и выступить перед
жителями». Я страшно растерялся, пришел в клуб, а там — вся деревня. Я
рассказывал что-то, читал, пел, и все смеялись, аплодировали. А потом
они говорили моей маме: «Уважил нас Сережка. Не побрезговал».

Хотел бы я сейчас жить загородом? Я прекрасно себя чувствую в деревне. Но одно дело туризм, а другое — эмиграция.

Жизнь стала очень быстрой, и люди стали очень громко разговаривать.

Жизнь у меня такая: приехал, поменял пиджак и снова уехал. И я так к
этому привык, что, когда наступает время отпуска, даже не могу
сообразить, чем себя занять.

Однажды я чуть было не купил мотороллер. Но меня дружок отговорил.
Говорит: «Зачем он тебе нужен?» Я говорю: «Представь себе: кругом
пробки, а я спокойно еду в театр». А он говорит: «Ага, а вся Москва
кричит: посмотрите — вон Маковецкий в театр поехал».

Последний раз я был в метро год назад. Я страшно торопился на спектакль,
а в городе была сумасшедшая пробка. Я тогда подумал: «Хорошо было бы,
если б в метро звучала легкая музыка». Просто в метро все слишком
мрачно. Когда люди заходят в подземелье, у них и лица становятся
подземельные.

Ненавижу опаздывать. Заставлять людей тебя ждать — это глупость и неуважение. Прежде всего к самому себе.

Не понимаю, как молодой актер может выйти на сцену с брюшком.

Когда я на сцене, я вижу всю публику. В молодости я думал, что надо
пытаться пробить всех, но теперь понимаю, это ошибка. Того, кому жена
сказала «пошли в театр, все уплочено», никогда не пробить.

Актер всегда получает от спектакля больше, чем зрители.

Когда актер говорит, что устал от известности, — он врет. Как известность может досаждать?

Мне не все равно как я одет. Но актерам гораздо проще, чем актрисам.
Если у актера есть один хороший смокинг — у него все в порядке. А у
актрис все платья — одноразовые. И чем платье более запоминающееся, тем
сложнее надеть его второй раз.

Была у меня любимая шапка — я ее называл «амнистия», потому что она была
очень похожа на арестантскую. Очень я ее любил. Она приобретала на
голове те формы, которые ей хотелось. Я снялся в ней в фильме Йоса
Стеллинга «Душка». А после съемок ко мне подошла помощница Стеллинга и
говорит: «Простите, Сережа, но Йос спрашивает, не отдадите ли вы эту
шапку в его музей?» В общем, пришлось шапку отдать.

Ручная работа не может стоить дешево.

Поменять лампочку я могу. Я знаю, что такое физический труд.

Я умею готовить вкусную шарлотку — в ней много яблок и мало теста. И
курицу умею запекать: обмазываешь горчицей, кладешь на решетку, под
решетку ставишь противень с крупно нарезанной картошкой — и в духовку.
Отличное блюдо, если к вам пришли гости.

У актеров не бывает пенсии. Не представляю, чтобы я сидел на берегу Адриатического моря, грел ножки и смотрел на чаек.

Недавно меня сняли для одного журнала, и, видимо, чтобы сделать
комплимент, убрали в Фотошопе все морщины. Лицо получилось натянутым,
глаза узкие. Когда журнал вышел, друзья боялись мне звонить. Думали, что
я сошел с ума и сделал пластическую операцию.

Я не боюсь старости. Ее незачем бояться. Нужно лишь понять, как ее встречать.

Я всегда давал списывать.

Соседей не выбирают.