Ласковый мой

Фрагмент из "Альтернативной саги о зле".  Утверждено к прочтению! 

                                                           1.

Когда Эго Эйми, почёсывая кончиком золотого пера затылок, сочинял последнюю из своих заповедей, в дверь постучались.

– Войдите, – рассеянно промолвил творец.

В центре комнаты выросла изумрудная Древа.

– Иллюстрации готовы, – прошелестела она. – 268 сцен сельской жизни, 132 объекта индустриализации и 1 погрудный портрет. Ваш бывший приятель Вальтер, признаться, имеет очень выразительную внешность… 

– Не называй его моим бывшим. В детстве мы кувыгкались в соседних песочницах, но это ещё ничего не... 

Дверь со страшным грохотом отворилась – грозно сотрясая крыльями, в комнату влетел Хаос. Разноцветные памятки, испещрявшие специально отведенную для них часть стены, вмиг оказались на полу.

– Это случилось, Бог мой! Это случилось! – прогорланил юноша. – Теперь ваш друг будет мстить всем нам! Месть – похоже, единственное, что станет занимать его на протяжении грядущих веков!

– Хаос, ты кгылья-то сложи! – отозвался господь. – Я только что пгибгал свой кабинет, и не допущу новых беспогядков в нём!

Эго ужасно картавил. Давным-давно, слушая своего господина, Хаос едва сдерживал смех. Сейчас он и глазом не моргнул, а его великолепные крылья послушно свернулись в два цилиндрических выступа на лопатках. Отдалённо Хаос (он же правая рука господа) напоминал водолаза с двумя бидонами за спиной – такой же обтекаемо-сизый, с лоснящейся кожей и пугливой, лупоглазой мордочкой.

– И ещё… – Эго вышел из-за стола, чтобы подобрать опавшие листки. – Сколько можно?! Когда вы пегестанете называть моим дгугом это жалкое, завистливое создание? Тысячелетие напролёт он ходит по моим пятам, обливаясь гнусными, пгитвогными слезами! Каждую ночь я не могу уснуть, слыша за стенкой нытьё: «Ы-ы-ы… Ему поклоняется всё живое, а мне... гы-ы-Ы! Мегтвеч-чи-и-нааа!..» А кто создал «всё живое»? Кто?! – Эго с трудом разогнул спину и уставился левым глазом на Древу, правым – на Хаоса.

–  Я вас спгашиваю!! – завопил он после минутного молчания.

Пасынок-«водолаз» вздрогнул и уж было собрался ответствовать, как вдруг заметил, что лик господа посерел. Эго теребил в руках последний подобранный листок – жёлтый, с бледно-розовыми сердечками. На листке было что-то написано, но Хаос, близорукий от рождения, текст не осилил.

 «Я проголодался, не забудь перевести время. Перевезти дух оказалось проще простоя. Ключ прокис под подушкой».

– Это ещё что?!?!

Бог испустил молнию – Древа приняла удар на себя. Свежий озоновый аромат облетел комнату.

Эйми швырнул бумажную мозаику на диван, а сам упал в кресло.

– Где ОН? – процедили уста божьи.

– Но господин, – Хаос запнулся и засопел, – да услышьте же вы наконец: ЭТО СЛУЧИЛОСЬ! Вальтера НЕТ. Нигде нет! 

Эго опустил голову – рыжий котелок блеснул неожиданной плешью; жаворонки на плечах Древы присвистнули. Дабы замять неловкую ситуацию, Изумрудная зашелестела: 

– Зато теперь, мой господин, вы будете спать как младенец! Возмутитель вашего спокойствия канул в Бытие, которое расплющит его, как только… …личины умножатся… …на три… …лабра…

– Записка от него. Точно от него! – бубнил Эйми под инфантильный лепет докладчицы из отдела по вопросам Бытия. – Издевается, подлец… Почегк исказил, наклон подпгавил… Но вот эта нахальная «р» – с завитушкой-хвостиком… словно ручкой машет… Ну и скотина же ты, Вальтег!

Эго встрепенулся.

– Кгиптогхафа мне, живо! – прогремело по внутренней связи, доносясь до Западных Лабиринтов.

2.

Палата Менланхолий была звукоизолирована на все сто. Этта могла петь очень громко, не опасаясь медвежьего слуха соседей-чертёжников.

«От твоего пения прямые линии гнутся, а пунктир покрывается чешуёй», – язвили они в далёком прошлом, настоянном на полутьме извилистых коридоров.

Этта улыбалась в ответ – прямые линии казались ей сущей безделицей. Но когда от её чудного сопрано прогнулась стена между Абсолютом и Бытием, стало не до смеха. Стену тут же подрихтовали, а певице строго-настрого запретили заниматься вокалом в Краеугольном чертоге.

С тех пор Этта прибегала к пению крайне редко, боясь развить своё искусство до непредсказуемых высот. Однако сегодня она стала перед зеркалом и взяла дыхание – нужно было сделать голосовой слепок одного очень странного предмета.

– Его нашли у Вальтера Эго, под подушкой…

Этта кивнула и жестом дала понять, что хочет остаться одна. Когда гость исчез, она принялась за работу.

Предмет был пористый, но твёрдый. Ощупывание его при помощи мелодии отняло уйму сил. В какое-то мгновение Этте показалось, что это подвох. Что настоящий объект скрывается глубоко внутри, нужно только стянуть с него этот бесформенный чехол.

– Вот только как это сделать… – дива задумалась.

«Подлинным именем Божьим зёрна отделятся от плевел…» – вспомнились слова одного из посланных в Бытие наставлений.

– Подлинным именем… – произнесла она нараспев. – Но у отца тысячи имён, и каждое из них подлинно! Я же называю его…

Этта засмеялась. «Разве это имя? Милое моему сердцу прозвище, да и только!»

И всё же Этта решила попробовать. Набрав побольше воздуха в лёгкие, опёршись о диафрагму и округлив гортань, дива звонко пропела: «Ла-а-а-ско-о-вы-ы-ый  мо-о-о-о-ой!» А затем ещё и ещё – просто так, в своё удовольствие, упиваясь золотистой дымкой резонанса и радужным ореолом счастья.

Предмет оставался на месте. Всё такой же шершаво-пузырчатый и бугристый, он угрюмо громоздился на комоде. Этта ощупала его голосом – почудились мелкие трещины.

– Не может быть! – дива закружилась от радости. – Ну-ка, ну-ка…

Она вновь развела руки в стороны, сгруппировала дыхательный аппарат и выпустила на волю самого яркого петуха вселенной.

– ЛА-А-А-СКО-О-ВЫ-Ы-ЫЙ  МО-О-О-О-О-О-Й!!!

Отражение в зеркале осыпалось наземь, дверной косяк перекосило, оленьи рога на стене обнялись от испуга, прикинувшись бараньим рогом. Предмет всё ещё оставался на месте. Этта топнула ногой – пузырчатая броня зашкварчала. 

– Ласковый мой, – прошептала дива и удивлённо вскинула бровь.

Бесформенный панцырь сдался. Медленно, фрагмент за фрагментом, он разложился на черепки, которые наподобие лепестков окружили сияющую сердцевину.

– Вот с тебя-то я и сделаю слепок, – промолвила Этта и принялась обмерять голосом ключ от врат Бытия.

3.

Дверь отворилась с ужасающим грохотом – неистово сотрясая крыльями, в комнату влетел Хаос. Разноцветные памятки снова оказались на полу.

– Это случилось, Бог мой! И это случилось! – на сей раз юноша почти хрипел.

– Знаю, – приторный запах валерьянки вздымался к карнизу, – уже знаю… Этта, девочка моя...

Хаос вспомнил, как накануне, во время своего последнего визита к Эйми, в дверном проёме проступил обожаемый силуэт. Силуэт прошёл к господу и обнял его.

«Здгавствуй, малышка, – голос бога стал мягким, как сливочное масло на солнце. – Чего тебе, хадость моя? Что нужно для полного, безмятежного счастья?»

Силуэт выпрямился и нежно промолвил: «Любви, отче. Любви».

«Дыкк… – бог долго не знал, что сказать. – Я есмь любовь! – попытался возразить он. – Я есмь источник всех благ! Я – истина, я – безмятежность, я…»

Силуэт излучал тихую грусть. «Ласковый мой, пусти. Он проник в Жизнь, теперь можно и мне».

«Ты покинешь свой дом? Но… откуда ты знаешь? Кто явил тебе твогение гук моих? Что тебе известно о мире, понять котогый можно либо годившись в нём, либо пгоникнув в тайники моих помыслов?» – Бог гневно посмотрел на Хаоса. 

Хаос навсегда запомнил тот взгляд – изжигающий луч, от которого тело медленно покрылось бледно-зелёной испариной. Сейчас Эйми глядел жалобно, а выглядел и вовсе никчемно.

– Скотина Вальтег. Если бы не он… Если бы не тот ключ…

Впервые за целую вечность бог заплакал. Всевидящий, он укорял себя за то, что не уследил. Всезнающий, он проклинал себя за то, что не знал о существовании… нет, не дверцы, и даже не двери, а целых врат, ведущих в совсем другую историю.