Налог на жалость отменен.

Борьба с бедностью в стране дала первые результаты.

            Нынче обратил внимание на отсутствие нищих на папертях православных храмов. На дальних подходах к соборам ещё сидят отдельные представители молчаливых вымогателей.  Похоже, их принудительно выселили на пресловутый «101 метр» от входа в дом Божий. И «живого коридора», через который приходилось проходить всякому прихожанину ещё пару лет назад, уже нет.

            Стало чисто и просторно.

            О солидных доходах нищего «Человека с рассеченной губой» писал ещё Конан Дойль.

            Это развращает.

Не хочется работать, когда за добросовестную работу платят вдвое-втрое меньше, чем за бездельничающее сидение на проходняке. Потому в профессиональное попрошайничество подаются, возможно, сначала от безысходности, а затем уже вполне осмыслено остаются нищими – ибо выгодно.

            Но, похоже, лавочка прикрылась. От содержания мелких обманщиков отказалась даже православная церковь. (В протестантских и католических храмах не подают в принципе. Там поддержат, накормят и пристроят к работе. Дадут заработок – но не бесплатный источник дохода).

            Я не знаю, куда подевались попрошайки с паперти. Скорее всего, разбежались по улицам, прилегающим к центральному проспекту. Работать они не станут по идейным соображениям – как профессиональным ворам, им вера не позволяет. Возможно, занялись собирательством даров цивилизации – утильсырья, бутылок, металла. Все же деятельность, понуждающая думать конструктивно.

            Время деструкторов отходит. Еще осталась потребность в майданоарбайтерах, но работа на площади под дубинками и водометами скоро перестанет быть выгодной. В торговле голосами избирателей тоже кризис жанра: новый Закон о выборах четко разделил пути - на участок идешь голосовать, а за гречкой идешь на рынок. Если же кто-то принципиально против всех – можно даже не ходить на выборы: вечером в новостях всем объявят ожидаемый результат. Халява не пройдет.

Наступает время трудных трудовых денег.

            Капитализм, однако.