зарисовочка

(с) Эту историю поведал мне мой братец. Он сейчас учится в Германии, где вся история, собственно и произошла.

Дело было под Рождество. Немцы к Рождеству готовятся, чуть ли не с лета, и вообще слегка сдвинуты на нём. Нет для них более святого праздника. В центре каждого города у ратуши организовывают что-то вроде ярмарки с качелями-каруселями, сосисками, глинтвейном и прочими прелестями.

Так вот, собирать избушки-палатки для этой ярмарки нанимают шабашников иностранцев, как правило: турков или новых русских (то есть это у нас они бывшие немцы и евреи, а там - русские), им и платить надо меньше чем профессионалам, и сами они рады халтуре безмерно. Деньги по их понятиям неплохие и оплата прямо на месте. За полулегальность прозвали эту работёнку партизанщиной, да и сами работяги выглядят впрямь как партизаны: одеваются кто во что горазд, на работу ведь всё-таки.

Вот и в этом году, сколотили такую бригаду. В бригаде несколько наших - Фомич и Лёва. Фомич – это глыба за 2 метра в высоту при 150 кг (талия как у трактора на 9 месяце беременности), на добродушной морде-лица рыжая бородища. Он, бывший прапор откуда-то с брянщины. Внес свой 15-летний посильный вклад в успешный развал советской армии (видимо съев все продзапасы). Потом, решив, что свой долг перед НАТО выполнил сполна, свалил в Германию с женой-немкой (я вот думаю, может всех прапоров натовцы специально и готовили там для последующей заброски в СССР?).

Ну а Лёва — это слёзы пророка Моисея: рост сто пятьдесят сантиметров (если на стремянке), и весит вместе со стремянкой 50. Естественно с Украины, естественно музыкант и естественно юморист, и просто милейший проказник.

Словом, эти двое были рождены, чтобы как слон и Моська когда-нибудь встретиться. Лёва полюбил Фомича страстно, и любя гадил ему потихоньку как умел: обращался к нему не иначе как «Хер унтерофицир». То какого-нибудь упаковочного хлама ему в сумку втихаря напихает и Фомич потом всё это дома обнаруживает непрерывно матерясь. То самочувствием поинтересуется - мол, если схватки начнутся, ты скажи, мы сразу скорую вызовем.

Фомич на это без всякой злобы каждый раз обещал увеличить Лёве обрезание по самую лобковую кость (а в понимании Фомича у Лёвы это чуть выше переносицы).

Так и работали. А работали много: с семи утра до восьми вечера каждый день, невзирая на осадки (немцы фиг за такие деньги станут горбатиться).

И вот последний день. Вымотались все как черти, десятый час вечера уже, а закончить надо сегодня любой ценой. Сил нет даже чтобы материться, да и Лёва что-то приуныл и последние пару часов не хохмит вовсе.

Решили сделать последний перекур. Покурить-то покурили, а вот сил снова встать нет, замаялись партизаны (как будто только что из окружения вырвались). Лёва первым кое-как преодолел, покачиваясь, земное тяготение. Видок как у беглого военнопленного, хоть сейчас бирку с номером и обратно в концлагерь.

Доковылял он кое-как до Фомича и, пользуясь моментом, когда Фомич, сидя вроде бы как даже ниже его ростом, Лёва положил ему руку на плечо, слегка наклонился и громким шепотом при абсолютно серьёзной физиономии выдал:

— «Мальчик, не бойся меня! Скажи, а немцы в городе есть?»

Снующие вокруг местные немцы вздрогнули от дружного залпа партизанского хохота, ну а как смеётся Фомич, это надо видеть: огромное пузо подпрыгивает от коленей к подбородку как будто в нём пружина какая-то. Насмеялись, наикались, и не поверите, откуда только силы взялись! Они встали, пошли и как всегда победили.