...

И они пошли, вернее Кузнец восторженно прыгал и шмякался об землю, а Улит полз, хотя вскоре Улиту стало казаться, что это уже он, а не Кузнец, то падает вниз, то поднимается вверх. Как оказалось, к этому не так уж сложно привыкнуть. Он словно сравнялся с Кузнецом, и теперь они оба то взлетали вверх, то падали вниз, хотя и в разное время… Надо сказать, что Улит не удивился бы, если б узнал, что и Кузнец стал ощущать, что Улит прыгает вместе с ним.

- Так может, варясь в одном котле, раки не стают похожими, но им так начинает казаться… - Мысль выглядела слишком громоздкой и Улит предпочел думать, что они все-таки равны, но равны в результате и цели (как все-таки хорошо, когда цель и результат совпадают!), ведь оба двигались к г-о-р-и-з-о-н-т-у.

В промежутках между слизеточивыми движениями, а может во время своих мнимых прыжков, Улит мечтал о дне, когда он увидит своего бога и вознесет ему благодарную молитву, ему казалось важным непременно поблагодарить и он тщательно фиксировал все, за что он хочет сказать спасибо (даже закрадывались идеи о зарубках, узелках на память или на худой конец изобретении письменности или намушленной живописи).

Кузнец говорил, что вся прелесть в самой дороге и пытался втолковать Улиту, что препятствия нужно не оползать, а преодолевать, брать на абордаж, но Улит лишь улыбался, качая головой, отчего казалось, что ему известно что-то такое, что Кузнецу ни в жизнь не понять, хотя на самом деле Улит просто слабо представлял значение слова абордаж, но не желал в этом признаваться, так как это подтачивало, а может и вовсе нивелировало значимость его идеи о том, что на самом деле оба они именно преодолевают препятствия, но каждый доступным ему способом, и если ты не прыгаешь, зажмурив глаза, завидев преграду, то это вовсе не значит, что ты пасуешь перед трудностями.

Улиту, честно говоря, хотелось бы распланировать их путь, потому что план похож на спасательный парашюта на убежище в бурю, в нем можно спрятаться и даже заблудиться (последнее это уже отрицательная сторона плана). Однако планирование в данном случае было вряд ли возможно и где-то в глубине своего желеобразного тела, которое при термической обработке начинало напоминать куриное мясо, Улит понимал, что это даже к лучшему, что все верно, что не может быть маршрутной тропы, фарватера к богу, нельзя запланировать божественное откровение, как и невозможно отмахнуться от приступа веры, религиозного экстаза, когда видишь свое перевернутое искаженное отражение в капле росы, понимая как это тем не менее прекрасно, и как невозможно не благодарить бога, когда чудом спасаешься, выскальзывая из клюва голодного гуся.

Немного напрягало Улита то, что Кузнец не мог четко сказать, когда же они доберутся до горизонта, но в то же время, не относиться же к Кузнецу как хрустальному шару гадалки на ярмарке да и знать будущее не так уж хотелось, потому что тогда это будущее неумолимо станет настоящим, из-за которого он будет переживать, вокруг которого будут крутиться его мысли, но куда же в таком случае денется настоящее? Все-таки, в улитках могло помещаться ограниченное количество времен…

Как-то проснувшись утром, Улит не обнаружил рядом с собой Кузнеца и словно его жизнь была фильмом, в сценарии которого рассыпаны подсказки, понял, что такой расклад явно связан с горизонтом. И что бы вы думали, он оказался прав… Вот он уже видит Его, не прошло и полдня как он дополз до него. Он был синий (или зеленоватый, иногда даже белым, а местами прямо черный, но это неважно) и не заканчивался, а просто загибался как молодой вкусный лист где-то далеко, нависая уже над головой…. Улит вяло подумал:

- Он что все время был надо мной, а я к нему так долго полз… - Это сомнение в целесообразности его хаджа, несколько остудило пыл Улита и он решил прежде чем делать окончательные выводы попробовать горизонт на вкус (хотя откуда ему было знать, какой у горизонтов должен быть вкус, это ведь была его первая встреча).

… (это Улит еще немного прополз)

… .. …. .. (еще немного)

.  ..

бывали времена, когда из носа

я выковыривал по тонны две соплей,

но пострадал мой череп от износа -

и сопли сами лезут из ушей

 

бывали времена, когда из уха

я серы залежь пальцем доставал

но пострадали ухи от разрухи -

теперь там  сопли, суки,  правят бал

 

бывали времена, когда из попы...

а впрочем, просто - "были времена"...

нет в попе залежей - одни микробы,

что лепят - сука -  пулю из говна

 

бывали времена, когда спросонья

я целовал себя самим собой

и думал ласково, что может конь я,

беспечный жратель травки луговой

 

а может, я усталый путник Вася,

что у ручья укакался в ночи?

а может, мне доярка отдалася,

на летнем взморье, за стакан мочи

 

в моей судьбе одно меня тревожит:

спросонья утром, письку теребя,

себя целуя, я - без всяких "может" -

всё думаю: "Ну кто я без тебя"?

 

Выходи за меня!

Он смотрел на мир глазами, в которых можно было прочитать пару статей из журналов типа Космополитан или Птюч, и увидеть законы мироздания в действии, а его мысли походили на скоморохов, такие же ярко-расписанные, но глуповатые, впрочем этим-то они и привлекали, вертясь персонажами детской карусели, повторяясь снова и снова, но не оставаясь на месте, в общем он был самым обычным Улитом.

Он часто восторженно думал: какие же мы все разные! (Но кто не думал?!) И краснословья ради добавлял, что различия эти вроде оберток на конфетах, вроде ряби на песке морского дня. А может общие черты и были, вроде все мы варимся как раки по весне в одном котелке… Если бы он знал, что такое шахматы, то непременно проассоциировал саму жизнь и наши роли в ней с шахматной доской и жизнью шахматных фигур: есть законы, которым мы подчиняемся, есть границы, за которые мы не выходим, иначе…, иначе выйдем из …, из игры. Или нет?

Его знакомый Кузнец был тем, что называют конь, но плюс к тому умел откидывать коленца (и даже ляжки). Он сигал вверх, с силой выпрямляя неестественно вывернутые назад ноги, и кричал, вопил (может и от страха):

- О! Небо! Какое небо! Это что-то! - картинно застывал сверху и стремительно валился вниз, от чего закрадывались мысли, не стало ли одно из таких приземлений причиной необычных изгибов его конечностей.

Оказавшись на земле и немного оклемавшись, роняя слезы умиления (а может и боли) полз и шептал, словно в экстазе (а может и шоке):

- Трава, это дар! Как она пахнет!

А потом снова в небо, и опять на землю, словно трава была дурман-травой, а небо – веселящим газом. Он был из породы восторженных, которые всем бурно восторгаются, при чем для восторгов, как и для разочарований реальные поводы особо не нужны, мы всегда можем их придумать. Однако, все что уже сказано про Кузнеца не так важно, по сравнению с тем, что это именно он рассказал Улиту о том, что называлось скучным словом «горизонт», но было столь же недостижимо, необъятно и оттого великолепно для Улита, что ради него хотелось… жить. Горизонт незаметно стал богом Улита и верой в его красоту, силу, мудрость он сшил разрозненные картины своей недолгой улиточьей памяти (хотя улиточья синоним медленная, тогда как медленная память может быть недолгой?!). Иногда ему казалось странным, что такой бог выбрал своим глашатаем безбашенного Кузнеца, но спорить с богом – это последнее дело, тем более что (тут уж ничего не возразишь мудрости бога) именно Кузнец смог поселить в Улита веру. Хотя сам Кузнец явно был не монархистом, то, что называют, без царя в голове, Кузнец имел целый пантеон (что-то по типу Верховной Рады) богов, от бога Алычового цвета осенних листьев, до бога Ядовитых волосков на гусеничном теле. Впрочем, Улит не раз думал, что за всем этим стоит один и тот же бог, просто у него много обличий (типа представитлей), а Кузнец так стремительно всем восторгается, что просто не успевает соединить разрозненные картинки. Улит не спорил, но предпочитал целостное видение, он вообще был очень цельным, в отличие от Кузнеца, который мог и ноги отбросить, но на то он и Кузнец ему ноги отбросить – в гроб не сыграть.

Постепенно Улит начал мечтать лишь об одном: узреть бога, воссоединиться с ним не только мысленно, но и зрительно (тут зародилось понимание к людям, малевавшим иконы) и с трепетом стал смаковать, как лист винограда, мысль о хадже, выбрав в проводники Кузнеца, хотя они и не сходились характерами, да не в характерах дело: маслом надо мазать хлеб, овощи хороши в виде оправы к хорошо приготовленному мясу, характеры могут быть разными, главное подходить друг другу в своих ожиданиях. И ничего что один из вас возносится к небу, все равно он всегда возвращается к вам, на землю... Разные мы разные, да только котелок (ну тот, в котором еще раки) один на всех…

Шарады - всегда думал, что это просто игра, и к жизни они никакого отношения не имеет. Сейчас же я изменил свое мнение на этот счет, ведь все мы играем в эту игру каждый день.

Пытаясь донести суть одного слова, выдумываем замысловатые обьяснения из много-букв, которые нужно преобразовать в маленькие слова, а потом слепить в одну целую картину. Зато когда понимаем суть "шарады", радуемся как маленькие дети. Но когда шарада нам не по зубам, то просто говорим о том, что сочинитель ее слишком далек от нашей жизни и мы его не понимаем.

Шарады в науке, шарады в обществе, шарады в отношениях...

Карантин будет уже стопудов в Киеве! С 13 по 26.
Если не верите, то вот одна ссылка, тут другая, а тут третья.
Всем школьникам желаю приятно провести внеочередные каникулы)))

 Я проснулся. Решил пойти...Не успел сделать и двух шагов, как услышал голос от которого у меня волосы встали дыбом. Не в силах удержаться я обернулся и увидел себя спящим на кровати. При других обстоятельствах я бы не удержался от смеха над комичностью положения своего тела, но то , что я услышал, заняло мой мозг всецело. Это был родной, но до боли не узнаваемый мой голос. Говорил я, причем мои губы не шевелились, а лежал я так же неподвижно, как камень. Внутренний голос ? ...Моё сердце забилось еще быстрее, предвкушая прилив чувств от которых кружилась голова.

 -Ох, уж эти головокружительные полёты-сказал разум и повернулся к душе, которая в этот момент усмехаясь, заканчивала  свой монолог.- ..поверьте мне! Логики здесь нет!

 Все вокруг залились громким смехом, а судьба в подтверждение виляла хвостом, тем самым который все пытаются поймать. Я не мог поверить! Сама госпожа Удача была у меня в гостях! Я потерял контроль над собой? Не знаю над чем, но кроме зрения и слуха у меня ничего не было! Создалось впечатление дежавю, но только все наоборот. Не я принимал решения, а меня игнорирывали. Да, вспомнил сразу случаи, когда я не придавал значения своим чувствам. Но это же было так давно. Но меня бы всё равно никто не услышал в таком шуме, который создавали веселье, радости, наслаждения, смех, забавы и улыбки. Они были повсюду, бегали друг за другом, дрались, игрались, как в детском саду. Мне было трудно сконцентрироваться на разговоре между душой и разумом потому, что не меня а их вечно отвлекали мысли. Вот уж никогда не подумал бы, что они будут мне мешать! До моих ушей доходили лишь обрывки фраз и отдельные слова. Они говорили о чём-то близком, святом, трудном. Не понятен был для меня еще один нюанс- я не псешил, не мог рассердится, да и не хотел, весь этот хаус никак на меня не действовал, но и среди присутствующих я не заметил ни агрессии, ни злости, ни мести ни кого либо еще из той оперы.

Все чаще вы пытаетесь смотреть в даль и не замечать того, что происходит рядом. Планируете свою жизнь с точностью до минуты, постоянно куда-то спешите, проживаете каждый день по намеченному шаблону, перестаете удивляться мелочам, обрастая все больше нудной обыденностью. Называете это обычной взрослой жизнью, а на самом деле вы больны, больны дальнозоркостью...

А как же мы, кто смотрят на мир иначе? Кто радуется каждой капле дождя, прислушивается к завыванию ветра, умиляется краскам, которыми рисует природа, живет каждым днем как последним... Но, увы, мы - близоруки, и часто не в состоянии нормально спланировать свою жизнь, из-за чего тоже страдаем...

Почему? Ну почему так тяжело быть по середине? Почему нельзя быть и серьезным и легкомысленным? Почему обязательно мы должны чем-то жертвовать? Неужели нельзя все совместить?

Можно! Стоит только захотеть вылечится от этих двух болезней. Можно слушать сердце и здраво мыслить, можно планировать и жить каждым днем... Главное, что бы было желание, и тогда все получится!

«Я смеюсь, что б не плакать» (с)

Какая роль у шута (клоуна, арлекина)? Смешить, веселить. А вот что у него на душе? Он смеется ради того, что б никто не узнал, что он плачет. Он смеется для того, что б всем было весело. Ладно, если на арене цирка. Это робота. А в жизни.  Ведь есть люди, которых называют шутами. С ними всегда весело. Но никто не смотрит ему в глаза, а если хотят посмотреть, то шут не покажет. Потомучто глаза его редко смеются, его глаза плачут.

Миша родился в обычной семье. Родители были рабочими. В детстве он ходил всегда грустным, завидовал другим детям. У других детей были новые игрушки, а ему доставались старые, от брата. И так было во всем. У Миши никогда не было новой одежды, он донашивал  за братом.
В студенческие годы он решил, что станет лучше. И друзья больше не видели хмурого лица. Он всегда улыбался. Он всегда смешил. Его «за глаза» прозвали шутом. Именно в студенческие годы он впервые влюбился. Ему впервые в жизни хотелось по ночам быть не одному. Впервые хотелось подарить весь мир только ей. Друзья не понимали, что Миша нашел в ней, она была обычной, ничем не выделялась, все говорили что она «серая мышка». А когда он ей признался в чувствах, то услышал смех : «Я никогда не буду с шутом, мне не нужен ты». Эти слова застряли у него в голове.
Пролетели годы. Миша стал Михаилом Игнатьевичем. Он пробился. Стал директором фирмы. Но друзья никогда не видели его серьезным, даже на переговорах он шутил. В компании с друзьями он так и остался под прозвищем «Шут». Но однажды, он опять встретил «серую мышку». Она стала еще прекрасней. Она сияла от счастья. Он узнал, что она замужем, есть дети. Слушая, он улыбался. Шутил по поводу своей жизни. Так и разошлись. Она бежала к мужу с детьми, ведь они ее уже заждались в парке. А он… он стоял и улыбался в след.
На следующее утро на столе нашли записку:
«Я ШУТ, ей такой не нужен. Она счастлива. Единственная, ради которой я добивался успеха, счастлива без меня. В моей жизни больше нет смысла. Я устал шутить, устал быть ШУТОМ. Я устал плакать улыбаясь»
А в кресле сидел Михаил Игнатьевич. Впервые за долгие годы его лицо было печальным. Он смотрел в окно на пейзаж города, в руке была студенческая фотография его любимой. А на щеке застыли слезы.
На надгробье написали единственную фразу: «Я устал плакать улыбаясь»

Что такое настоящая осторожность? Неужели это то, когда повторяешь скороговоркой, не вполне осознавая даже от чего предостерегаешь: - Осторожнее, пожалуйста, будьте осторожнее? Он был на сто процентов уверен, что нет, но все же споро перебирая лапками продолжал повторять: - Только осторожнее, да осторожнее же - одно и то же, словно слово могло быть щитом, что вряд ли, скорее уж произнесенный вслух призыв к осторожности мог призвать, привлечь, притянуть какую-нибудь близко проходившую опасность.

Но когда ты красное пятно в белой соляной пустыне хочется испытывать хоть какую-то близость к осторожности, хотя бы к слову, которое ее обозначает, если уж не к ней самой. Надо сказать, что красный цвет был выбран божьими коровками тоже из позиций безопасности. Оставался лишь вопрос, насколько это было эффективно, ведь вместо отпугивания врагов такая окраска, напротив, обращала на себя внимание: - Эй, не пролетай мимо, смотри здесь есть еда, да еще и еда в красивой красной упаковке. Впрочем, может на красный блеск надкрылков подтягивались и друзья, но ведь часто изначально, а иногда и позже, не скажешь наверняка, кто друг, а кто враг. В общем, безопасность была под большим вопросом.

Из соображений все той же безопасности он полз исключительно днем, видимо для того, чтобы видеть пред смертью, что стало ее причиной, ведь самой причине он вряд ли мог что-то противопоставить. Вообще-то по всему выходило, что безопаснее было бы ползти ночью, но ведь это совершенно нелепо звучит: безопасно передвигаться в незнакомой местности в темное время суток. Однако же, ну согласитесь, от темноты все больше проку, так как не только вы не видите опасность, но и опасность не видит вас. Однако мы, как и божьи коровки, устроены престранно и тянемся на темных улицах к людям, которые фактически являются единственным источником опасности в скованном ночью городе, нам главное знать, что нам авось придут на помощь, хотя по степени вероятности этот авось столь же надежен как небось пронесет, на который вы надеетесь, уходя с центральных улиц на привычные дворовые улочки.

Видимо для того, чтоб как-то оправдать его пристальное внимание к осторожности, чтобы он мог воскликнуть: -Я же говорил (хотя такой случай ему и не представился) – появилась опасность. Эта опасность имела все признаки бетонной плиты и быстро надвигалась, он тоже быстро бежал, возможно, за осторожностью, но осторожность, если это вообще была она, бежала быстрее, так как опасность все-таки его настигла подленько, со спины. В следующую секунду он почувствовал как опасность навалилась на него. Что он, такой неосторожно маленький (раньше ему всегда казалось, что маленький размер говорит об осторожности) мог противопоставить опасности с ее бетонной непреклонностью? И все же в последнее мгновение он ловко перевернулся на спинку и отжал со всей силы все свои шесть лап.

Теперь опасность давила, но и он давил, казалось, они давили друг на друга с одинаковой силой. Если опасность постоянна, не меняет силу и знак заряда, с которым прикладывается к вашим чувствительным местам, то к ней можно привыкнуть и научиться сосуществовать рядом и даже вместе с ней, но не в данном случае, он продолжал отжимать ногами бетонную плиту, чтобы сохранить себе жизнь, но та жизнь, которая оказывалась ему доступна в такой позе была, откровенно говоря, малоприятна: постоянное физическое напряжение, никакого отдыха и никакой еды. Он раз за разом вспоминал азбучную историю про двух лягушек и крынку молока и продолжал держаться и держать опасность на жизненно необходимом для себя расстоянии. До последней капли жизни, выходившей из него с потом, он держал оборону против опасности, он был предельно осторожен как сам того и хотел, но рано или поздно все заканчивается, в данном случае рано закончилась его жизнь, а поздно закончилось время опасности. и вот его уж с нами нет, лапы прижались к маленькому тельцу, а опасность продолжает стоять.

Неизвестно, что бы он сказала о подлинном значении слова осторожность, если бы узнал, что после того как он перестал держать плиту она осталась недвижима. Оказалось, что держали ее вовсе не его слабые лапки, а камень, на которые она упала. Но кто скажет, что он не был осторожен?

    На моем  всеми  забытом  острове  не летная погода... на  берег  наваливаются огромные  холодные  волны,  оставляя  после  себя  кучи  грязи  и  хлама... заливает  дождями...  буйствует ветер...
    Переступая  через  поваленные  деревья:
     -  Ну  что же  ты  опять?  А?  У  нас  же с  тобой  был  пакт  о ненападении?  Чем я  заслужила твою немилость?     Разве я не поклонялась  тебе? Разве я не  следила  за  чистотой  твоих  вод у  моих  берегов?

................................
   
    Готовим  пути  к  отступлению... заказываем  билеты...
    Собираем  все, что  уцелело...  не  брать  с  собой  ничего  лишнего!  Только  самое  необходимое!
    Документы?  Сжечь!  Вещественные доказательства?  Уничтожить!  Свидетели?  Ну  какие  у тебя могут  быть  свидетели?! Ах да...  точно...
    Все!   Уходим... уходим  к  Черту зализывать  раны!

                                                                                                                               Медуза Горгона