Но кроме серой прорвы и сосны понурой
да тока вод , там был уступ укромный.
На самом крае той горы могучей
камнями да корявыми корнями
держась, он засмотрелся одиноко
в простор земли, на звёздный кров пологий.
Он был спокоен, будто улыбался,
пусть в лоне страха. Плющ обвил
руками тесно грани грубых ка`мней
и вечной зеленью листвы укрытьем
берёг плодам своим надёжный грунт,
не тронутый ничем, и здесь же
шалила детвора ветров осенних,
трепала листья пёстрые, чья немочь
красна, желта, а то бледна эфирно
затмила гордость лета. Там был стан
ветрам благим, дыханье чьё обучит
покою глушь. Один лишь шаг
людской, единственный, нарушил
уединения покой; один лишь голос
немых заставил отозваться эхом, голос
сюда с ветрами залетевший,
повлёкший человека облик,
прекраснейший средь всех людей,
чтоб обратить в сокровищницу эту
лихую глушь, чтоб грация с красою
в движеньи оказали милость,
музы`ку вихрю косному внушили,
листве сырой да гротам синим завещали
грудь белоснежную и впалые глаза.

Луна бледна, рогата висла низко,
лила во впадину земную море света
повыше горных пиков. Жёлтый мрак
залил окрестности, упился
луною измождённой: ни звезды,
ни шороха вокруг; сами ветры,
опасности друзья лихие, спали
в её обьятиях... О буря смерти!
невидимый чей рассекает лёт
ночь-дичь, о ты, Скелет огромный,
неудержимо мчащийся, всесильный,
ты мира хрупкого король: с багровых
полей резни, из нужников больниц--
святых приютов патриота, с ложа
невинности, и с эшафота, с трона
могучий глас велит тебе. Разруха
Сестрицу-смерть зовёт. Трофеи
богатые она собрала с мира
крадучись по` свету, родне подарок,
которым ты насытившись, почиешь;
в своих могилах сгинут просто люди
цветам подобны, иль червям ползущим,
впредь не откликнутся на зов твой гулкий
ничтожной податью сердец разбитых.

продолжение следует
перевод с английского Терджимана Кырымлы

                    
                    Но там, где был поток и где сосна
                    Над пропастью седою, был еще
                    Уступ укромный. Примостясь над кручей,
                    Поддержанный камнями и корнями,
                    Он позволял и небо созерцать
                    Со звездами, и темноту земную;
                    И в лоне страха тихо улыбался
                    Уступ. Оплел объятьями своими
                    Растрескавшиеся каменья плющ,
                    Даруя щедро свой вечнозеленый
                    Кров с ягодами сумрачными полу,
                    Не ведающему ничьей стопы;
                    И там же веселились дети вихря
                    Осеннего, разбрасывая листья,
                    Чье золото, чья бледность, чей румянец
                    Затмили гордость лета. Там гостил
                    Легчайший ветер, чтобы приучить
                    К покою глушь; однажды, лишь однажды
                    Шаг человеческий встревожил там
                    Безмолвное уединенье. Голос
                    Единственный там вызвал эхо; голос,
                    Раздавшийся средь веяний воздушных
                    Однажды, чтобы облик человека
                    Прекраснейший пустыню превратил
                    В сокровищницу, чтобы обаянье
                    И красота подвижная внушили
                    Там вихрю косному свои созвучья,
                    Величие природе завещав,
                    А листья и пестунья пестрых радуг,
                    Пещера, перенять могли бы краски
                    Ланит, очей и белоснежной груди.

                    Рогатый мрачный месяц море света
                    На отдаленный пролил окоем,
                    Вершины затопив сияньем. Желтый
                    Туман распространился, упиваясь
                    Изнеможеньем лунным; ни одной
                    Звезды не видно было; даже ветры,
                    Угрюмые товарищи напастей.
                    Заснули в пропасти; о буря смерти,
                    Ты рассекаешь сумрачную ночь!
                    А ты, Скелет великий, все еще
                    Неотвратимый в натиске жестоком,
                    В могуществе безжалостном твоем,
                    Ты царь природы бренной, с поля битвы
                    Багрового, из вони госпитальной,
                    Где умирает патриот, и с ложа
                    Девичьего, с престола или с плахи
                    Тебя зовет могучий голос. Кличет
                    Урон свою сестру родную смерть,
                    Ей указав обильную добычу,
                    Чтоб смерть сыта была; весь век влекутся
                    К могилам люди, как цветы и черви,
                    Но дважды в жертву не приносят сердца,
                    Бессмысленно разбитого навеки.

перевод К.Бальмонта
английский оригинал см. по ссылке (строки 571--624) :http://www.bartleby.com/139/shel112.html

                           По зе`леной траве
по берегу ручья он шёл, печатал
шаги нетвёрдые во мхи, а стопы
на тела пламень дрожью откликались.
Он словно с одра встал,маниакально
брёл в лихорадке, весь горя, не выпуская
из виду ту могилу, где лишь только
угаснет пыл, он сляжет. Быстро
шаги его стелились в тени,
по брегу говорливого ручья, и вот
торжественный покров сырого леса
сменился неба однотонным светом
вечерним. Камни серые во мху с прищуром
на толкотню ручья взирали. Разве
высокие худые стебли тени
на грубый склон под ветер клали;
лишь корни узловатые прасосен
убитых, голых пальцами сгребали
грунт строгий. Всё переменилось тут,
ужасно. Так же годы улетают:
морщины емлют лоб; редеет локон,
седеет; вместо росных глаз сиянья
шары студенисто блестят-- с шагами
цветы исчезли, миновала тень
прекрасная зелёной рощи, с ней ароматы,
с музы`кой ветерков. Невозмутимо
он следовал потоку, что полнея
катился лабиринтом дола, здесь
точил он путь себе по склону
походкой охладев. По берегам
утёсы высились, невероятны с виду,
вершины чёрные, нагие задирали
к заре вечерней, их обрывы,
темня долину, открывали небу
среди нависших глыб расселины и пасти,
в чьих закоулках тьма язычий
лилась потоком громкий. Чу! где путь
разинул каменные челюсти, обрывом
он завершался, и казалось, что
утёсов множеством навис над миром:
под блёклым небом звёзд и месяца в ущербе
виднелись острова, синели горы,
потоки пучились, равнины ширь
свинцовой дымкой крылась, а вулканы
мешали пламя с сумерком на горизонте.
Ближайшая окрестность отличалась
суровой наготой своей от мира. Вот сосна
с корнями в камне ветви распустила,
на всяк порыв ветров им отвечая,
а в паузах стонала как обычно,
и сочетала  с воем бесприютных
ветров песнь важную свою, а ширь-река
спеша и пенясь ложем грубым
валилась во немерянную пропасть
блуждающим ветрам ссыпая воды.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

                   
                    Шел берегом он, запечатлевая
                    Озноб и жар трепещущей стопою
                    Во мхах, как тот, кто счастлив и в болезни,
                    Позволившей встать на ноги, он шел,
                    Однако помнил, что идет в могилу,
                    Где угасает пыл. Шел быстрым шагом
                    В тени дерев поэт вниз по теченью
                    Речушки говорливой, полог леса,
                    Величественно царственный, сменился
                    Над головой однообразно светлым
                    Безоблачным вечерним небосводом.
                    Поток бежал и клокотал, вскипая
                    В камнях седых; высокая осока
                    Склон каменистый тенью щекотала;
                    Лишь ветром искалеченные сосны
                    Вцепились в неподатливую почву
                    Корнями здесь. Все делалось вокруг
                    Ужаснее, и, как чело с годами
                    Морщинится и волосы ветшают,
                    А вместо ясных влажных глаз шары
                    Мерцают, цепенея, так исчезли
                    Цветы и упоительная тень
                    Зеленых рощ с благоуханьем тонким
                    И с музыкой; он шел невозмутимо
                    Вниз по теченью. Речка в лабиринте
                    Расширилась, теченье убыстряя
                    В извилинах, и в ледяном напоре
                    Вода срывалась вниз. На берегах
                    Обоих высились теперь утесы,
                    В своих невероятных очертаньях
                    Являя башни черные в неверном
                    Вечернем освещенье, затемняя
                    Равнину, обнаруживая в кручах
                    Расселины, оскал пещер, готовых
                    Бесчисленными языками вторить
                    Гремучему потоку. Разжимались
                    Там каменные челюсти, чьи зубы
                    Вот-вот сомкнутся снова, сокрушая
                    Весь мир, а под ущербною луною
                    И звездами озера, острова
                    И горы облачатся в свинцовый
                    Вечерний сумрак, а закатный пламень
                    Холмов и тени сумерек смешались
                    На горизонте. Ближняя окрестность
                    В суровой безыскусной наготе
                    Опровергала прелести вселенной;
                    Сосна, которая пустила корни
                    В скале, раскинула косые ветви,
                    На каждый возглас ветра отвечая,
                    На каждое мгновение затишья
                    И сочетая с воем бесприютных
                    Потоков песнь свою, пока река
                    В своем шероховатом и широком,
                    Но жестком русле рушится, бушуя
                    И пенясь, в бездну, рассыпаясь градом
                    Летучим на блуждающем ветру.

перевод К.Бальмонта
английский оригинал см. по ссылке (строки 492--570) :http://www.bartleby.com/139/shel112.html

Ты нежна, едва ль нежней
кто средь Нимф земли и моря;
платья нет тебе милей:
члены эти духу вторят,
всё в движеньи, всплесках, блесках,
словно жизни в пляске тесно.

Глыбь очей что две Планеты,
взгляд мудрейших вводит в прелесть
чистым пламенем, а в ветре--
мыслей вольных радость, резвость,
что зефирами по волнам,
на душе твоей привольны.

Отражен твоя очами,
всяк бледнеет от довольства:
души слабые ручьями
от аккордов арфы острых
Говоришь-- не удивляйся:
моё сердце-- сама слабость.

Что под ветром у`тра росы
или море в шторм побудный,
или птицы в громах броских
с перепугу немы будто,
моё сердце чует духа
что в тебе, само из слуха.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

       Ты нежна, и кто нежней
          Между Нимф земли и моря;
       В легкой стройности своей
          Ты как дух в земном уборе;
       Все в тебе живет, горит,
       Рдеет, млеет, говорит.

       Взор - двузвездная Планета,
          Взглянешь - в мудром нет ума;
       В нем - с огнем и с лаской света
          Зыбко слита полутьма,
       В нем веселость нежно дышит,
       Так Зефир волну колышет.

       Кто в глаза твои взглянул,
          Тот от счастия бледнеет;
       В чьей душе твой смех уснул,
          Тот душою цепенеет.
       Странно ль, если, вняв твой смех,
       Я слабей, бледнее всех.

       Как роса под ветром нежным,
          Как под Бурями волна,
       Как лазурь, что вихрем снежным
          Глубоко потрясена,
       Близ тебя, как возле духа,
       Весь я полон зренья, слуха.

перевод К.Бальмонта

Мертвы, их не вернуть, а Нищета
сидит у ямы, кличет их обратно,--
седой Подросток, взгляд чей-- пустота,
зовёт любимую, сестру и брата,
что сгинули за так, они сошли...
Несчастные, мертвы! Их имена без лиц.
Моя ты боль, обычно здесь скорбят,
гробы вот эти-- только для тебя.

Не плачь, подруга Нищета, умерься!
Не ищешь утешенья, всё равно!
Я видел их в отворе твоей двери
в закат глядящих общий, чьё пятно
столь ярким, тихим было, да остыло:
твоя надежда прочь-- и волосы седые.
Моя ты боль, обычно здесь скорбят,
гробы вот эти-- только для тебя.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

Я боюсь поцелуев твоих, благородная дева.
Ты моих не страшись: на душе моей ноша,
на твою не падёт. Я боюсь твоего появленья,
твоих возгласов, лика. Мой вид не тревожен
для тебя. Только сердца благое веленье
без греха о тебе будит мысль, о хорошей.

(на мотив стихотворения Шелли "I fear thy kisses, gentle maiden...", в размер невозможно уложиться-- прим. авт. )

Туда ступил поэт. Его глаза вбирали
лишь свой остывший блеск сквозь пелену
волос редеющих, не с глади водной,
глубокой, тёмной; так людское сердце,
в мечтах поверх могилы засмотревшись,
своё лукавое подобье зрит. Он слышал
листвы шуршанье, трепет трав
настороже, напуганных пришельцем,
журчанье сладкого ручья, растущего
из тайных родников пещеры тёмной.
Казалось, Ангел рядом с ним стоял,
да не в одеждах светлых, серебристых,
Не взятыми у видимого мира
изяществом, величием, иль тайной
но трепетом деревьев, тишиной пруда,
ручьём прыгучим, сумраком вечерним
сгущавшимся в ту пору Ангел говорил,
держался ним, сливаясь воедино
с окрестом всем, но... лишь только взгляд
его вознёсся, думою ведомый,... два ока,
звёздные глаза во мраке дум повисли,
улыбки две лазурные, немые,
то ли маня его.
                            Послушен свету,
сиявшему со дна души, он шёл
изгибами долины. А ручей
живой и дикий между зелени дерев
пониже. Он ,бывало, пропадал
во мхах, вполне невозмутимо,
глубокий, тёмный. То он танцевал
на гладких валунах смеясь что детка,
затем поход его тянулся по равнине
все стебли и соцветия в поклоне
зеркальной гладью отражая. "О ,поток!
в неведомых глубинах твой исток,
куда стремится вод твоих загадка?
Ты мой близнец. В молчании твоём,
и в прихотях волны прозрачной, шумной,
в затерянном истоке и в пути петлистом
я нахожу своё, а неба широта
и океан безмерный точно скажут,
в какой сырой пещере, в облаке каком
твоя вода; вселенная ответит,
мои где думы вечные пристанут,
когда в цветах твоих мой хладный прах
рассеется по ветру".

перевод с английского Терджимана Кырымлы

 
                    И сквозь полупрозрачную преграду
                    Волос глаза поэта тускло-блеклый
                    Свой свет узрели в темной глубине
                    Воды; так человеческое сердце
                    Сквозь тьму могилы видит сон: свое
                    Лукавое подобье. Слышал он,
                    Как листья движутся, и как трава
                    Трепещет перед ним, и как ручей
                    Журчит, в тенистых водах возникая
                    Из родников, и виделся ему
                    Дух рядом с ним, одет не светотенью
                    Лучистою, не мантией сиянья,
                    Дарованного таинствами зренья,
                    Виденьем или прелестью приметной,
                    Но трепет листьев и молчанье вод,
                    Прыжки ручья и сумеречный вечер
                    Ему причастны были, словно нет
                    Иного... но... когда вознесся взгляд,
                    Задумчивостью движимый... два глаза,
                    Вернее, две звезды во мраке мыслей
                    Улыбкою лазурною светились,
                    Маня его.
                             И задушевный свет
                    Его повел извилистой лощиной,
                    Где своевольная дикарка-речка
                    Стремглав от одного к другому логу
                    Зеленому текла под сенью леса,
                    Срываясь иногда, скрываясь в пышных
                    Мхах, где напев ее неуловимый
                    Глубок и темен, а среди камней,
                    Обтесанных теченьем непрерывным,
                    Она плясала и, смеясь по-детски,
                    Равнинами струилась безмятежно
                    И каждую склонившуюся к ней
                    Травинку отражала. "О речушка!
                    В таинственных глубинах твой исток,
                    А где твое загадочное устье?
                    Ты, жизнь моя в причудливом теченье?
                    Твой тихий сумрак, блеск твоей струи,
                    Твои глубины, твой непостижимый
                    Путь - все меня являет мне; и небо,
                    И море мрачное скорее скажут,
                    В каком летучем облаке, в какой
                    Пещере воды бывшие твои,
                    Чем скажет мне вселенная, где мысли
                    Останутся мои, когда в цветах
                    Безжизненный распад меня постигнет".

перевод К.Бальмонта
английский оригинал см. по ссылке (строки 469--514) :http://www.bartleby.com/139/shel112.html

  Солнце из зенита
сияло над леском, обширной массой
теней качающихся, серое величье
которой щель обьяла. Дыры
огромные во скалах затаились,
высмеивая ревом вечным стоны
высоких глыб. Собранье веток
да листьев переплёт бросали сумрак
на путь Поэта, он ведом был
любовью, грёзой, богом, или Смертью,
искал в убежище Природы места
себе-- могилы, колыбели. Тьму да тьму
сгущали тени. Дуб, тянувший
свои раздольные, в узлах прадавних руки,
бук светлый обнимал. А пирамиды
высоких кедров арками сплелись,
торжественнее храма, а пониже,
подобен облакам на изумрудном небе,
акации да ясеня покров плывучий
повис, блед, трепетен. Что змеи
неугомонные, всех радуги оттенков,
ползли лианы серыми стволами,
и, словно детские игривые глаза,
так нежно и невинно проникали
в сердца любимым, увивая
союзы усиками. Плотная листва
творит сплетение дня синевы
с прозрачностью полу`ночи, что тени
судьбы неверных облаков. Лужайки
под пологом таят свой мох,
душистые от трав, глазасты
цветами, что минучи, да прелестны.
Наитемнейший грот дари`т
мускатных роз с жасмином аромат,
душеразнящий, приглашает
к интимнейшей мистерии. В долине
покой и сумрак, близнецы, на вахте
полуденной, да меж теней парят,
едва заметны; там, в пруду
блестящем, тёмном, чистая волна
переплетенье веток отражает,
и каждый лист, и всякое пятно
лазури неба, метящей в отворы;
ничто не окунает образ свой
в плывучее зерцало, лишь звезда
непостоянная, мигающая свозь решётку,
иль пёстрый птах, уснувший под луной
или бабочка роскошная, порхая,
не знающая дня-- и тем роскошней
колышет крыльями, неведома ему.

перевод c английского Терджимана Кырымлы    

                                          Там громадные пещеры
                    В подножья гор заоблачных вгрызались,
                    И рев, и стон высмеивая эхом,
                    Листва и ветви встречные соткали
                    Тенистый сумрак над стезей поэта,
                    Которому Бог, греза или смерть
                    Искать велели колыбель ее,
                    Ему могилу тем предуготовив;
                    Сгущались тени. Заключал могучий
                    Дуб в суковатые свои объятья
                    Ствол буковый, а пирамиды кедров,
                    Казалось, образуют храмы в дебрях,
                    И облаками в небе изумрудном
                    Готовы плыть акация и ясень,
                    Трепещущие, бледные, а змеи
                    Лиан, огнем и радугой одеты,
                    Тысячецветные, ползут по серым
                    Стволам, и смотрят их глаза-цветы,
                    Невинно шаловливые, впиваясь
                    Лучами в беззащитные сердца
                    Любимых, чтобы жизнь сосать оттуда,
                    Завязывая свадебные узы
                    Нерасторжимые. Листва прилежно
                    День темно-голубой со светлой ночью
                    Сплетает, сочетая в тонкой ткани
                    Причудливой, как тени облаков,
                    И это только полог над поляной
                    Душистой, мшистой, чьи цветы-глазенки
                    Не хуже крупных. Самый темный дол
                    Благоуханьем розы и жасмина
                    Беззвучно приглашает приобщиться
                    К прелестной тайне; сумрак и молчанье
                    На страже днем; лесные близнецы
                    Полузаметны, мглистые, а в темном
                    Лесном пруду светящиеся волны
                    Все до малейшей ветки отражают,
                    И каждый лист, и каждое пятно
                    Лазури, что в тенистый омут метит;
                    Купает в жидком зеркале свой образ
                    Звезда непостоянная, сверкая
                    Сквозь лиственные ставни до рассвета,
                    И расписная ветреница-птица,
                    Которой сладко спится под луною,
                    Да насекомые, которых днем
                    Не видно, чтобы крылышки во мраке
                    Тем праздничней, тем ярче засветились...

перевод К.Бальмонта
английский оригинал см. по ссылке (строки 420--468) :http://www.bartleby.com/139/shel112.html

"Ты верно слышал Эзиолы вопль?
Она, я думаю, околь",--
сказала Мэри. Мы садились
во тьме, ни звёзд, не жгли свечей;
а я подумал было, ей,
та женщина-- противное творенье,
спросив: "Кто Эзиола?", не боясь,
не брезгуя, не насмехаясь, возбудился,
почуял: то не человек, наверно.
А Мэри, светлая головка,
с улыбкой отвечала: " Будь смелей!
" Пушистая там, да и только, совка!"

Бедняга Эзиола! много раз слыхал
я вечерами музыку твою
деревьев, речки, луга, скал
и нив, и пустошей,-- боюсь...
ни голос чей, ни лютня, ветер, птах
столь не бередили мне душу,
хоть были много слаще, не твои.
Бедняга Эзиола! с той поры
я полюбил тебя и вопль печальный твой.

вольный перевод с английского Терджимана Кырымлы

  The Aziola

Do you not hear the Aziola cry?
Methinks she must be nigh,
Said Mary, as we sate
In dusk, ere stars were lit, or candles brought;
And I, who thought
This Aziola was some tedious woman,
Asked, Who is Aziola? How elate
I felt to know that it was nothing human,
No mockery of myself to fear or hate:
And Mary saw my soul,
And laughed, and said, Disquiet yourself not;
'Tis nothing but a little downy owl.

Sad Aziola! many an eventide
Thy music I had heard
By wood and stream, meadow and mountain-side,
And fields and marshes wide, --
Such as nor voice, nor lute, nor wind, nor bird,
The soul ever stirred;
Unlike and far sweeter than them all.
Sad Aziola! from that moment I
Loved thee and thy sad cry.

by Percy Bysshe Shelley 

                                         Азиола

                    "Ты слышал голос Азиолы? Это
                    Она кричит, должно быть, рядом где-то", -
                    Сказала Мэри. Мы в беззвездный мрак
                    Глядели долго, свеч не зажигая.
                    Тут мне подумалось: "Соседка? Кто ж такая?"
                    И я спросил: "Ну, что еще за Азиола?"
                    И неожиданно обрел покой:
                    Здесь не было подвоха иль укола,
                    Здесь не было насмешки никакой;
                    Ведь Мэри молвила с улыбкой (о, плутовка!):
                    "Кричит сова! Пушистенькая совка!"

                    Печальная колдунья Азиола,
                    В вечерней музыке своей тоски
                    Тревога рощ, ручьистый голос дола:
                    Ни лютни звон, ни птичьи голоски
                    Моей души вот так не задевали,
                    Нет, сладостней не ведал я печали!
                    И с тех пор, во сне и наяву,
                    Люблю я возглас грусти изначальной
                    И Азиолу - милую сову -
                    Пушистую. И крик души печальной!

                    Перевод А. Голембы

Мой слабый дух покоился в лучах
твоих очей, любовь;
он ждал тебя как проклятый батрак
воды ручья, любовь.
Твой норов туг, а стрел лихих колчан,
почто нас разлучил?
О, если б сердце одолело тракт,
я бы с тобой почил.

Ах, ветру-скакуну привычна степь,
ему преграда-- смерть;
сердечных дум взвихрился голубок:
дай знак, куда лететь?
В бою, и в темноте, и в нищете,
я вечно льну к тебе,
улыбки не прошу, моя любовь,
я ведь погиб в тебе.

перевод с английского Терджимана Кырымлы (впервые на русском, текст я нашёл на английском сайте! --прим. перев.) 

 
From the Arabic
AN IMITATION
  
My faint spirit was sitting in the light  
      Of thy looks, my love;  
  It panted for thee like the hind at noon  
      For the brooks, my love.  
Thy barb, whose hoofs outspeed the tempest's flight,        
      Bore thee far from me;  
  My heart, for my weak feet were weary soon,  
      Did companion thee.  
 
Ah! fleeter far than fleetest storm or steed,  
      Or the death they bear,   
  The heart which tender thought clothes like a dove  
      With the wings of care;  
In the battle, in the darkness, in the need,  
      Shall mine cling to thee,  
  Nor claim one smile for all the comfort, love,   
      It may bring to thee.  

by: Percy Bysshe Shelly (1792-1822)

                                В полно`чь
луна взошла- и глянь! эфирны кручи
Кавказа, чьи ледовые вершины
сияли солнцем среди звёзд; внизу
в подножия пещеристые с рёвом бились
вихрящие потоки волн, и гневом
и громом отзывалось эхо?.. Кто спасёт?..

Летела лодка варевом влекущих волн;
топорщились темны персты утёсов;
гора, отбрасывая тень, висела над водой--
и всё быстрей, проворнее всего живого,
парившую на прыткой глади лодку
влекла... пещеры пасть отверстая,
в чей лабиринт извилистый, глубокий
впадало бурею бичуемое море; лодка
летела, пуще. "Грёза и Любовь!--
вскричал Поэт.-- Я выследил
путь удаленья твоего. Уж сон и смерть
не разлучат нас впредь!"        
                                            А лодка
потоком быстрым всё неслась.  Вот день
забрезжил над потоком мрачным;
и уж где лодка плы`ла, там война
дичайшая меж волн утихла: лодка
плыла` тихонько. Где горы разлом
лазури неба глыбь черну подставил,
а масса водная ещё не достигала
основ Кавказских гор, она вращалась
гремя, так что качались скалы вековые:
водоворот заполнил пропасть-щель:
он подымался выше по уступам,
вертясь немыслимо проворно, подмывал,
без устали плеща о кряжистые корни,
могучие деревья, что тянули руки
гигантские во тьму повыше. Посредине
котла зеркалила обла`ки гладь
обманчивая, гиблая, тиха`я.
Подхваченная восходящим током,
тянулась лодка, кру`гом, кру`гом, прытко,
треща, с уступа на уступ взбиралась,
пока на крайнем ярусе, где в брешь
скалы сбегал воды избыток, где тишь
средь круговерти сберегалась,
остановилась странница, дрожа. Сорвётся
вдруг в бездну? Или встречное теченье
неумолимой пропасти её поглотит?
Что ж, вниз?... Бродячий ветерок,
подувший с запада, упёрся в парус--
и глянь! легонько, между берегов
замшелых, да потоком тихим,
вдоль рощицы тянулась лодка; ох!
поток ужасный, издали ревущий
звучал на фоне шёпота листвы.
Где кущи расступаются, являя
зеленую поляну, там был плёс:
сомкнулись берега, чьи жёлтые цветы
в хрусталь покоя засмотрелись навсегда.
Волна от лодки прервала их дрёму,
что лишь залётный птах иль ветер-шалопай
смущали было, иль побег упавший,
иль осень увяданья. Захотел поэт
украсить свежестью их блёклые волосья,
но одиночество вернулось в сердце--
и он стерпел. Порыв могучий
пока таился в щёк румянце, взглядом
владел, и телом измождённым,
которому служил ещё, он нависал
над жизнью, как зарница в туче,
парящая, чтоб сгинуть в тёмном
приливе но`чи.

перевод с английского Терджимана Кырымлы   
                                                              

                                        И вот настала полночь,
                    Луна взошла, и вдалеке возникли
                    Эфирные урочища Кавказа,
                    Чьи льдистые вершины, словно солнца
                    Средь звезд, сияли, стоя на подножье
                    Пещеристом, изглоданном волнами
                    Свирепыми, - как челноку спастись? -

                    В неистовом, бушующей потоке,
                    Беспомощный, несется к черным скалам,
                    А над волнами гибельный утес,
                    И человек движенья рокового
                    Прервать не в силах; скользкими волнами
                    Подхвачен челн. Пещера впереди
                    Разверзлась, и захлестывало море
                    Глухую глубь; челн бега своего
                    Не замедляет. "Греза и Любовь! -
                    Вскричал Поэт. - Сдается мне, открыл я
                    Убежище твое. Ни сну, ни смерти
                    Не разлучить надолго нас".
                                                                      Плыла
                    В пещере лодка. Наконец, забрезжил
                    Над этой черною рекою день;
                    Где схватка волн сменилась перемирьем,
                    Плыл челн среди потока, чьи глубины
                    Не мерены; где трещина в горе
                    Во мрак лазурь небесную впускала,
                    Пока еще лавина вод к подножью
                    Кавказа не обрушилась, чтоб гром
                    Твердь колебал, там в пропасти подземной
                    Кипел один сплошной водоворот;
                    Порогами карабкалась вода
                    И омывала кряжистые корни
                    Дерев могучих, вытянувших руки
                    Во мрак наружный, а посередине
                    Подземного котла виднелась гладь
                    Обманчивая, небо искажая
                    Зеркальною своею западней.
                    По головокружительным уступам
                    Челн поднимался вверх, но там, где круче
                    Всего был поворот, где брег скалистый
                    Образовал средь вихрей водных заводь,
                    Остановился челн, дрожа; сорвется
                    Он в бездну, или встречное теченье
                    Умчит его назад и там потопит
                    В пучине, от которой нет спасенья
                    И в глубь ее несытую нельзя
                    Не погрузиться? Но бродячий ветер,
                    На западе поднявшись, дунул в парус
                    И бережно повлек меж берегов
                    Замшелых, и поток невозмутимый
                    Струился вдоль в тени ветвистой рощи,
                    И отдаленный рев уже смешался
                    С певучим нежным лепетом лесов.
                    Где кущи расступаются, являя
                    Зеленую поляну, там был плес
                    Меж берегов, чьи желтые цветы
                    Самим себе могли смотреть в глаза,
                    Глядясь в хрусталь, и челн, плывущий мимо,
                    Слегка смутил зеркальные подобья,
                    Как птица или ветер, как побег
                    Упавший или их же увяданье
                    Смущает их. Поэту захотелось
                    Цветным венком свои украсить кудри
                    Поблекшие, однако удержала
                    Его печаль; порыв не проявился,
                    Хоть скрыть его была не в силах внешность,
                    И нависал над жизнью, сокровенный,
                    Как молния, таящаяся в туче,
                    Чтобы потом исчезнуть, чтобы ночь
                    Все затопила,...

                    перевод К.Бальмонта
                    английский оригинал см. по ссылке (строки 351--420): http://www.bartleby.com/139/shel112.html