Роза и атланты
- 21.01.13, 15:47
Роза и атланты
В далёком прошлом существовала удивительная страна, называемая Атлантидой. Находилась она между современными Америкой и Африкой, в тёплом поясе, где всегда царила благоприятная погода. Атланты, жители этой страны, умели строить прекрасные дома и дворцы, у них были развиты различные искусства и науки. И жилось им очень хорошо, все были счастливы. Однако, кроме царя и главного жреца, никто не знал, благодаря чему так получилось.
Согласно преданию, в незапамятные времена после невиданных землетрясений и вулканических извержений из недр океана вырос большой остров, в центре которого росло единственное растение. Это был куст белой розы. Первые люди, обнаружившие этот куст, были несказанно удивлены, но вскоре поняли, что от самочувствия этого растения зависит не только погода на острове, но и настроение людей. В свою очередь, настроение людей оказывало влияние на состояние розы: её снежно-белые лепестки приобретали алый оттенок. И однажды первому царю страны, который известен под именем Антант, приснился вещий сон. Некая сущность, состоящая из разноцветного сияния, сказала царю:
-- Сам храни и вели детям своим беречь белую розу. Пока она цветёт на твоём острове, твой народ будет счастлив. На всей земле не будет ни одного народа, подобного твоему. Роза одарит каждого из твоих подданных великой мудростью и трудолюбием, благодаря чему вы сумеете размножиться и заселить всю планету. Но смотри: в случае, если кто-то повредит розовый куст, если он начнёт болеть и чахнуть, на вас обрушатся несчастья и бедствия. А если умрёт роза, погибнете и вы.
Атлант, проснувшись поутру, вспомнил сон и испугался. Первым долгом он поспешил к розовому кусту, чтобы убедиться, здоров ли он. Но в то утро судьбе было угодно успокоить его, когда, приблизившись к розе, царь увидел, что всё в порядке.
"Что же делать? -- задумался Атлант. -- Поставить здесь часовых, чтобы они денно и нощно стерегли этот цветок? Но вдруг кому-то из них захочется спать? Вдруг они все уснут? И тогда придёт сюда кто-то со злыми помыслами и сломает розу. Или, быть может, напугать население так, чтобы никто не отваживался даже близко подойти к этому месту?"
Сколько ни пытался царь придумать какой-то действенный способ уберечь розу, всякая новая идея казалась ему слабой. И тогда он решил посоветоваться со своим другом -- главным жрецом Адоная, бога атлантов.
Выслушав Атланта, жрец предложил объявить священное место табу. Это слово означает строгий-строгий запрет, который нельзя нарушить. А ещё жрец предложил посадить вокруг белой розы густой, непроходимый лес в виде круга, но оставить узкий проход для того, чтобы посвящённые в тайну могли ухаживать за розовым кустом. На том и порешили.
С тех пор прошло много лет. Менялись жрецы и правители, рождались и уходили в небытие поколения жителей, возводились и разрушались от ветхости дома и дворцы. Довольно скоро о существовании белой розы все позабыли. Единственное место в центре острова, заросшее густым, как волосы, лесом, никого не интересовало и, соответственно, никому не могло прийти в голову, что за плотной завесой деревьев находится единственная в мире белая роза. В тайну были посвящены только правящий царь и его главный жрец. Перед тем, как приступать к своим ежедневным обязанностям, они были обязаны посетить до восхода солнца священную белую розу, поухаживать за ней, поливать, обрезать сухие веточки. Никто из подданных не мог бы догадаться о том, что из царского винного погреба куда-то в неизвестном направлении ведёт никому неизвестный подземный ход. Заканчивался он внутри кругового лесочка в центре острова. Вот почему никто не ведал о тайне.
Казалось бы, благодаря таким предосторожностям белой розе ничто не угрожает и она сумеет дожить до самого конца света, как и жители острова. Но последний из царей, Атлас, искренне доверявший своему ближайшему помощнику Хун-Ахаву, не мог бы даже предположить, что тот замышляет зло против него.
А история этих замыслов уходила ещё в раннюю юность обоих, когда они только готовились принять бразды власти каждый в своей сфере. Атлас и Хун-Ахав были закадычными друзьями, вместе учились наукам и ремёслам, вместе развлекались и отдыхали. Но почему-то всегда получалось так, что успехи Атласа ровно на один уровень превосходили результаты Хун-Ахава. И это происходило всегда, независимо, о чём шла речь: то ли о математике, где юный царевич получал на один балл выше, чем его друг, то ли о рыбалке, где удача больше улыбалась Атласу. Отличался принц и в стрельбе их лука, в постижении тайн минералов, истории. Даже религиозные предания он, на поверку, знал лучше, чем будущий верховный жрец.
Рано или поздно такое положение дел могло вызвать в Хун-Ахаве зависть. В один из прекрасных дней, когда, будучи совсем взрослым, Атлас женился на самой красивой девушке страны, сердце Хун-Ахава не только преисполнилось завистью, но и загорелось неутолимой ненавистью. Но что он мог поделать, воспитанный укоренившейся моралью и законами? Приходилось почитать царя и придерживаться общепринятых традиций. Атлас не был ни богом, ни духом, чтобы иметь возможность застать человека, которого считал своим самым близким другом, в такой момент, когда тот оставался в полном одиночестве. Если бы царь обладал такими способностями, он был бы несказанно удивлён, видя в чёрных глазах жреца сущий ад...
Хун-Ахав не мог выступить против царя открыто, потому что народ задержал бы его и подверг самому строгому наказанию. Он не мог поделиться своими мыслями ни с одним из смертных. Но он имел возможность оставаться по ночам в полном одиночестве и мечтать о том, как однажды займёт место ненавистного царя. Вот тогда уж точно некому будет и вспомнить о его былой неудачливости!..
Но вот обоим исполнилось по сорок лет. Увидев однажды в зеркале первую седину в своих волосах, Хун-Ахав подумал: "Вот она -- старость!.. -- А в волосах Атласа ни одного седого волоска не появилось... Я умру, а он останется."
Такой исход казался жрецу непозволительным, всё его существо выражало протест против такой несправедливости судьбы.
-- Почему ей было угодно сделать так, чтобы я родился всего лишь жрецом? -- не мог успокоиться Хун-Ахав. -- Что же делать?"
И однажды его осенило: всё дело с священной розе! Ему ведь было известно предание, повествующее о том, что белая роза хранит весь остров и, в частности, царей. Нужно ослабить силу Розы, вследствие чего начнёт слабеть и царь, и его власть.
Но открыто пройти к цветку без царя, чтобы причинить ему вред, жрец не имел возможности, поскольку подземный путь начинался в царском дворце. Тогда жрец начал думать над тем, как бы сделать брешь в прочной стене из леса, окружающего священную розу. За столетия, прошедшие с момента его посадки, заросли деревьев сделались непреодолимыми не только для человека и зверей. Казалось, что даже маленькому комарику будет не под силу пролететь между тесно прилегающими друг к другу стволами грабов, ясеней, кустарников и лиан. Находясь в вольготных условиях, лишённый какой бы то ни было угрозы, куст белой розы значительно окреп за это время. Его размеры значительно увеличились: крайние стебли уже почти вплотную приближались к стене из деревьев.
Но жрец не унывал. Сила ненависти пробудила в нём упрямство. В первую же безлунную тёмную ночь он, как вор, пробирался между домов, стремясь поскорее оказаться за пределами столицы. В руках он держал небольшой топор и пилу, которая могла резать деревья совершенно бесшумно. По его подсчётам, ширина лесополосы могла достигать ста шагов. Если учесть, что на каждом метре произрастает, как минимум, пятьдесят деревьев, ему придётся посвятить работе много ночей...
Ему показалось, будто под ногами задрожала земля, когда он нанёс первый удар топором. Сверху посыпались листья и пыль, пересохшие сухие веточки и остатки птичьего помёта. Стало страшно... И ничего удивительного в этом нет, если учесть, что человек не способен видеть то, что происходит вокруг него в темноте. Однако знание этой простой истины не помешало Хун-Ахаву испытать подлинный первобытный страх. Сердце застыло в груди, потом ушло куда-то в пятки, а в голове , как раненная птичка, забилась мысль: "А вдруг сейчас на меня обрушится гнев того существа, которое являлось во сне первому царю?"
Но прошла минута, другая... Ничья карающая десница не поразила жреца. Он успокоился и продолжил своё чёрное дело. Удар за ударов, одно движение пилы за другим, капля за каплей пота... Работа продвигалась крайне медленно, инструменты тупились о крепкую древесину, руки быстро уставали. К рассвету Хун-Ахав обнаружил, что сумел продвинуться вперёд всего на один локоть. С такими успехами ему придётся истратить на работу всю оставшуюся жизнь.
Спеша домой, чтобы привести себя в порядок, он напряжённо размышлял о том, что можно придумать для скорейшего внедрения в жизнь своего чудовищного плана. Оказавшись в стенах родного дома, он быстро привёл себя в порядок и поспешил к царю -- приблизилось время, когда оба должны идти к белой розе.
Как ни старался жрец скрыть своё натруженное состояние, царь, едва увидев его, удивился:
-- Что с тобой, друг мой? Не пришлось ли тебе, случайно, всю ночь рубить дрова?
Испугался Хун-Ахав этих слов: показалось ему, будто царь обо всё осведомлён. "Рубить" и "дрова" -- эти два слова заставили его побледнеть и ощутить, как задрожали ноги от страха. Но, сделав над собою чудовищное усилие, жрец изобразил улыбку, произнося первое, что взбрело в голову:
-- Ничего особенного: я просто заболел, температура у меня...
Но эти слова насторожили Атласа.
-- На нашем острове у кого-то возможна температура? Нет, друг, тут что-то не то, потому что никто на острове не болеет уже много лет.
Однако у повелителя не оставалось времени задумываться над причиной усталого вида жреца: надо было спешить к розе.
На обратном пути Хун-Ахав, вспоминая об объёме труда, выпавшего на его долю, подумал: "А может, воткнуть в его спину кинжал, который очистит мне путь к престолу?" Но нет, нельзя. Рану обязательно увидят врачи и бальзамировщики, его обвинят в преступлении и казнят... Эти мысли способствовали усилению сердцебиения у предателя. Дышать вдруг стало трудно... И в этот момент он вдруг обратил взор на ряды факелов, прикреплённым к стенам подземного хода. Они производили много дыма, в силу чего и становилось трудно дышать. Но не дым привлёк внимание Хун-Ахава, а огонь, освещающий путь.
Огонь... Согласно преданию, он стал первопричиной появления Атлантиды под солнцем. Огонь создаёт и разрушает. Вот, кого следует пригласить в союзники для задуманного чёрного дела! Стоит всего лишь поджечь лес, а огонь всё остальное завершит сам...
В этот день жрецу предстояло совершать жертвоприношение в храме Адоная. Во дворе и перед входом в обиталище бога собралось много тысяч людей. Все дожидались чуда, которое привыкли созерцать ежегодно: после возжигания курений сам по себе синим пламенем зажигался факел, установленный на главном алтаре. Считалось, что до тех пор, пока раз в году происходит такое явление, страна будет благоденствовать. Увы, на сей раз, несмотря на правильность исполнения обрядов, факел не зажёгся. Это породило среди народа страх и ропот. Кто-то выразил сомнение в жреце, другие предложили искать виновников среди власть имущих. Ничего подобного доселе не происходило, потому ни царь, ни сановники не были готовы к этому. Толпу удалось задобрить и отправить по домам, но страх остался в сердце каждого человека. Страх неопределённый, мистический, глубокий, но никто не знал, откуда ждать беды. Крестьяне, работая в полях, рыбаки, раскидывая сети по водной глади, ремесленники, трудясь на очередной амфорой, -- все то и дело обращали взоры в небеса или к древним горным вершинам, красующимся в нескольких километрах от столицы. Откуда могла прийти беда?..
Наступила ночь. Город забылся в тревожном сне. Домашние животные затаились по своим углам. Даже вездесущие сверчки не тревожили воздух своими концертами. Не спал лишь один человек -- Хун-Ахав. Это его тень украдкой промелькнула под высокими колонами храма Адоная. В обоих руках он сжимал большой бурдюк, наполненный какой-то жидкостью.
Долго он шёл, то и дело делая остановки. Во время первой из них жрец поставил ношу на неровную поверхность дороги. Кожа в каком-то месте продырявилась об один из множества мелких камешков, и теперь тоненькая струйка масла, используемого для храмовых светильников, едва заметная для глаза, окропляла путь злоумышленника. Но ему было не до того, чтобы обращать внимание на столь незначительные вещи.
Приблизившись к лесу, он открыл пробку и направил узенькое горлышко ёмкости на коренья деревьев и сухую траву, которой в изобилии было покрыто пространство между зарослями. Подготовка отняла немного времени, после чего жрец бросил бурдюк под деревья и извлёк из кармана трут и огниво.
Кто из вас видел лесной пожар? Представляете ли Вы, насколько опасное и страшное это зрелище? Вначале, словно ниоткуда, на свет появляется искорка, которая, попадая на сухую травку, разгорается. Возникают мелкие, на вид безобидные язычки пламени, которые с миролюбивым видом ласково лижут всё, к чему прикасаются. Но вот наступает минута, когда слабое пламя набрало достаточно силы. В один миг оно способно взметнуться к небесам и раскинуться вширь, с угрожающим шипением и треском охватывая более толстые ветки кустов, добираясь до самых верхушек деревьев. И вот, наступает момент, когда мощным огнём охвачено всё, и спасения от него уже нет...
Пока пламя разгоралось, Хун-Ахав поспешил отойти подальше от леса, опасаясь, что его силуэт на фоне яркого огня смогут увидеть издалека. Впоследствии, созерцая пожар из окна своего дворца, он с удивлением обнаружит, что никакой радости по поводу случившегося не испытывает. Мало того, в сердце всё сильнее щемит, ноги всё заметнее дрожат, словно в предчувствии чего-то ужасного.
Между тем, жители окраины, разбуженные отсветами пламени, поначалу устроили панику, разбудив половину города. Однако никто не ведал о том, что нужно делать. Тот лес всякому казался лишним. В нём не водилось зверей, на которых можно было бы устроить охоту, он мешал возведению новых застроек; на его кронах даже вороны не устраивали гнёзд... Поэтому люди стояли у черты города, созерцая картину пожара сонными глазами.
Царя будить не отважились, поэтому он спокойно почивал у себя. Утром, как всегда, предстоит поход к священной розе. Но жрец думал не о том, как бы попытаться спасти хотя бы один черенок куста, а о том, какое бы выражение лица, какую маску придумать для того, чтобы Атлас не заметил его причастности к беде. Впрочем, Хун-Ахав утешал себя мыслью, что в случае гибели белой розы царь может заболеть или вовсе погибнуть.
И действительно, едва войдя в царский дворец, он чутьём лисицы, характерным для всех злоумышленников, определил, что слуги чем-то обеспокоены.
-- Что случилось? -- обратился он к управляющему.
-- С его величеством беда, -- ответил тот. -- Под утро его хватил апоплексический удар.
-- Где он сейчас? -- спросил жрец, втайне надеясь на то, что ему ответят: "Увы, царь скончался..."
-- Царь находится в спальне, -- ответил слуга. -- Он плох, но врачи говорят, что через несколько дней совершенно поправится.
Такой исход не входил в планы жреца. И тут его осенило: "Наверное, роза выжила!" Несомненно, что пожар уничтожил большую часть огромного куста, но не исключено, что где-то ближе к центру круга уцелели какие-то корни и стебли.
Поднявшись к царю, Хун-Ахав увидел, что тот спит. Лицо повелителя было бледно, но дыхание -- ровное и лёгкое, как у человека, который спит здоровым сном. Подчиняясь какому-то инстинкту, жрец приблизился к окну, из которого открывался вид на место пожарища. Огонь успел уничтожить лес до последней былинки; только лёгкие облачка дыма поднимались над местом, где он ещё вчера находился. Где-то там находится уцелевшая роза... "Наверное, к розе сейчас не пройти из-за сильного жара, -- подумал Хун-Ахав. -- Ничего, подожду до вечера..."
Однако небеса словно вступили в союз с преступником: уже спустя два часа небо покрыли тяжёлые тёмные тучи, из которых хлынул обильный ливень. Он прекратился довольно скоро. После обеда жрец уже спешил за город, совершенно уверенный, что последние остатки пожара угасли.
...Ноги ступали по пепелищу, увязая в нём по щиколотки, а то и глубже. Вскоре они вывели жреца на ровное место. Здесь тоже сохранились следы пожара, но в меньшем количестве: пожрав ветки розового куста, огонь не нашёл себе пищи и иссяк. И действительно, по краям, примыкающим к лесу, где температура достигала максимума, куст был выжжен дотла. Даже почва изрядно изжарилась, не оставляя корням розового куста никаких шансов на выживание. Но, пройдя несколько метров в направлении центра круглой поляны, Хун-Ахав увидел, что уцелела довольно большая часть растения. А ещё ближе к центру роза и вовсе не пострадала. На него смотрели сотни цветков, покрасневших от страданий и предчувствия большой беды.
-- Нужно её уничтожить! -- решительно произнёс он, извлекая из ножен большой меч.
Когда клинок опускался на беззащитные стебли розы, ему казалось, будто до ушей доносятся многочисленные стоны умирающих цветов, а когда меч поднимался над новыми жертвами, он видел перед собой бутоны, в которых ошалевшее воображение угадывало испуганные глаза. Но этот враг розы отличался жестокостью и неумолимостью. Его сердце, наполненное только стремлением к мести, не ведало ни жалости, ни упрёка.
Когда работа приближалась к концу и в живых оставалось всего лишь несколько отростков красной розы, Хун-Ахаву вдруг показалось, будто земля заколебалась у него под ногами. Глаза, обращённые к растению, не могли заметить лёгкого дымка, поднявшегося над ближайшей горной вершиной, поскольку та находилась позади него. Он неистово рубил и рубил мечом до тех пор, пока не остался в живых последний стебель розового куста. В этот момент издали, из-за спины, послышался таинственный грохот. Остановившись, жрец оглянулся и оторопел, увидев, как дрожит гора. Из кратера уже вырывались первые сгустки пламени и пепла. То же самое происходило над соседними вершинами. Испугался Хун-Ахав, поняв, что предание было не простой выдумкой, а истиной, заслуживающей неукоснительного исполнения. Но рука, сжимающая меч, уже была занесена над последним цветком и, пока он созерцал открывшееся взору угрожающее зрелище, она успела опуститься...
-- Что я наделал! -- воскликнул преступник, постигая весь масштаб своего поступка.
Но было слишком поздно что-либо исправлять.Тогда он нагнулся с целью поднять только срезанную последнюю красную розу, но вдруг воздух наполнился страшным гулом и земля вздрогнула, повалив жестокого человека на следы его преступления. Страх, неведомый ему до последнего дня, вдруг охватил всё существо и отнял способность мыслить. Вытерев грязной рукой испачканное пеплом лицо, он снова потянулся к алому, как кровь, цветку -- не то для того, чтобы попросить у него прощения, не то для того, чтобы насладиться его гибелью.
В этот миг из нескольких вершин в небо устремились огромные выбросы вулканического пепла с огнём, а в следующую минуту до слуха донёсся оглушительный грохот, заставивший виновника катастрофы приникнуть к земле. Его десница сжимала розу с такой силой, что шипы проткнули её до кости. Из ранок потекла кровь, столь же чёрная, как его сердце. Когда она попала на лепестки розы, откуда-то с неба вдруг послышался голос:
-- О, злое сердце! Ты погубил жизнь. Из-за тебя сегодня погибнет эта страна. Но ты останешься жив и будешь до конца света находиться во зле. Твоим именем матери будут пугать непослушных детей, с ним будут связаны представления грядущих поколений о страдании и зле.
После того, как глас перестал вещать, вулканы разразились страшными извержениями, земля затряслась. На месте преступления образовалась трещина, из которой повалил дым. Вскоре и оттуда изверглись фонтаны пламени и камней. Со стороны пылающей столицы доносились крики отчаяния, боли и ужаса.
Но Хун-Ахав их не слышал. Его плоть, непостижимым образом поднятая над островом, застыла в насыщенном вулканическими испарениями воздухе. Всемогущей силе было угодно заставить его созерцать последствия содеянного зла. Бывший жрец ещё успел увидеть, как несколько трещин прорезали столицу и беспощадный огонь охватил последние остатки её былого могущества. Потом его руки вдруг превратились в огромные чёрные крылья и, с силой загребая воздух, понесли его в западном направлении...
Как свидетельствуют археологические данные, во времена более поздние, нежели те, к которым я имел смелость прикоснуться, Хун-Ахав считался повелителем ада и вечного зла у майя. Что касается розы, она произрастает на всех континентах в самых замысловатых видах, сортах, расцветках.
В далёком прошлом существовала удивительная страна, называемая Атлантидой. Находилась она между современными Америкой и Африкой, в тёплом поясе, где всегда царила благоприятная погода. Атланты, жители этой страны, умели строить прекрасные дома и дворцы, у них были развиты различные искусства и науки. И жилось им очень хорошо, все были счастливы. Однако, кроме царя и главного жреца, никто не знал, благодаря чему так получилось.
Согласно преданию, в незапамятные времена после невиданных землетрясений и вулканических извержений из недр океана вырос большой остров, в центре которого росло единственное растение. Это был куст белой розы. Первые люди, обнаружившие этот куст, были несказанно удивлены, но вскоре поняли, что от самочувствия этого растения зависит не только погода на острове, но и настроение людей. В свою очередь, настроение людей оказывало влияние на состояние розы: её снежно-белые лепестки приобретали алый оттенок. И однажды первому царю страны, который известен под именем Антант, приснился вещий сон. Некая сущность, состоящая из разноцветного сияния, сказала царю:
-- Сам храни и вели детям своим беречь белую розу. Пока она цветёт на твоём острове, твой народ будет счастлив. На всей земле не будет ни одного народа, подобного твоему. Роза одарит каждого из твоих подданных великой мудростью и трудолюбием, благодаря чему вы сумеете размножиться и заселить всю планету. Но смотри: в случае, если кто-то повредит розовый куст, если он начнёт болеть и чахнуть, на вас обрушатся несчастья и бедствия. А если умрёт роза, погибнете и вы.
Атлант, проснувшись поутру, вспомнил сон и испугался. Первым долгом он поспешил к розовому кусту, чтобы убедиться, здоров ли он. Но в то утро судьбе было угодно успокоить его, когда, приблизившись к розе, царь увидел, что всё в порядке.
"Что же делать? -- задумался Атлант. -- Поставить здесь часовых, чтобы они денно и нощно стерегли этот цветок? Но вдруг кому-то из них захочется спать? Вдруг они все уснут? И тогда придёт сюда кто-то со злыми помыслами и сломает розу. Или, быть может, напугать население так, чтобы никто не отваживался даже близко подойти к этому месту?"
Сколько ни пытался царь придумать какой-то действенный способ уберечь розу, всякая новая идея казалась ему слабой. И тогда он решил посоветоваться со своим другом -- главным жрецом Адоная, бога атлантов.
Выслушав Атланта, жрец предложил объявить священное место табу. Это слово означает строгий-строгий запрет, который нельзя нарушить. А ещё жрец предложил посадить вокруг белой розы густой, непроходимый лес в виде круга, но оставить узкий проход для того, чтобы посвящённые в тайну могли ухаживать за розовым кустом. На том и порешили.
С тех пор прошло много лет. Менялись жрецы и правители, рождались и уходили в небытие поколения жителей, возводились и разрушались от ветхости дома и дворцы. Довольно скоро о существовании белой розы все позабыли. Единственное место в центре острова, заросшее густым, как волосы, лесом, никого не интересовало и, соответственно, никому не могло прийти в голову, что за плотной завесой деревьев находится единственная в мире белая роза. В тайну были посвящены только правящий царь и его главный жрец. Перед тем, как приступать к своим ежедневным обязанностям, они были обязаны посетить до восхода солнца священную белую розу, поухаживать за ней, поливать, обрезать сухие веточки. Никто из подданных не мог бы догадаться о том, что из царского винного погреба куда-то в неизвестном направлении ведёт никому неизвестный подземный ход. Заканчивался он внутри кругового лесочка в центре острова. Вот почему никто не ведал о тайне.
Казалось бы, благодаря таким предосторожностям белой розе ничто не угрожает и она сумеет дожить до самого конца света, как и жители острова. Но последний из царей, Атлас, искренне доверявший своему ближайшему помощнику Хун-Ахаву, не мог бы даже предположить, что тот замышляет зло против него.
А история этих замыслов уходила ещё в раннюю юность обоих, когда они только готовились принять бразды власти каждый в своей сфере. Атлас и Хун-Ахав были закадычными друзьями, вместе учились наукам и ремёслам, вместе развлекались и отдыхали. Но почему-то всегда получалось так, что успехи Атласа ровно на один уровень превосходили результаты Хун-Ахава. И это происходило всегда, независимо, о чём шла речь: то ли о математике, где юный царевич получал на один балл выше, чем его друг, то ли о рыбалке, где удача больше улыбалась Атласу. Отличался принц и в стрельбе их лука, в постижении тайн минералов, истории. Даже религиозные предания он, на поверку, знал лучше, чем будущий верховный жрец.
Рано или поздно такое положение дел могло вызвать в Хун-Ахаве зависть. В один из прекрасных дней, когда, будучи совсем взрослым, Атлас женился на самой красивой девушке страны, сердце Хун-Ахава не только преисполнилось завистью, но и загорелось неутолимой ненавистью. Но что он мог поделать, воспитанный укоренившейся моралью и законами? Приходилось почитать царя и придерживаться общепринятых традиций. Атлас не был ни богом, ни духом, чтобы иметь возможность застать человека, которого считал своим самым близким другом, в такой момент, когда тот оставался в полном одиночестве. Если бы царь обладал такими способностями, он был бы несказанно удивлён, видя в чёрных глазах жреца сущий ад...
Хун-Ахав не мог выступить против царя открыто, потому что народ задержал бы его и подверг самому строгому наказанию. Он не мог поделиться своими мыслями ни с одним из смертных. Но он имел возможность оставаться по ночам в полном одиночестве и мечтать о том, как однажды займёт место ненавистного царя. Вот тогда уж точно некому будет и вспомнить о его былой неудачливости!..
Но вот обоим исполнилось по сорок лет. Увидев однажды в зеркале первую седину в своих волосах, Хун-Ахав подумал: "Вот она -- старость!.. -- А в волосах Атласа ни одного седого волоска не появилось... Я умру, а он останется."
Такой исход казался жрецу непозволительным, всё его существо выражало протест против такой несправедливости судьбы.
-- Почему ей было угодно сделать так, чтобы я родился всего лишь жрецом? -- не мог успокоиться Хун-Ахав. -- Что же делать?"
И однажды его осенило: всё дело с священной розе! Ему ведь было известно предание, повествующее о том, что белая роза хранит весь остров и, в частности, царей. Нужно ослабить силу Розы, вследствие чего начнёт слабеть и царь, и его власть.
Но открыто пройти к цветку без царя, чтобы причинить ему вред, жрец не имел возможности, поскольку подземный путь начинался в царском дворце. Тогда жрец начал думать над тем, как бы сделать брешь в прочной стене из леса, окружающего священную розу. За столетия, прошедшие с момента его посадки, заросли деревьев сделались непреодолимыми не только для человека и зверей. Казалось, что даже маленькому комарику будет не под силу пролететь между тесно прилегающими друг к другу стволами грабов, ясеней, кустарников и лиан. Находясь в вольготных условиях, лишённый какой бы то ни было угрозы, куст белой розы значительно окреп за это время. Его размеры значительно увеличились: крайние стебли уже почти вплотную приближались к стене из деревьев.
Но жрец не унывал. Сила ненависти пробудила в нём упрямство. В первую же безлунную тёмную ночь он, как вор, пробирался между домов, стремясь поскорее оказаться за пределами столицы. В руках он держал небольшой топор и пилу, которая могла резать деревья совершенно бесшумно. По его подсчётам, ширина лесополосы могла достигать ста шагов. Если учесть, что на каждом метре произрастает, как минимум, пятьдесят деревьев, ему придётся посвятить работе много ночей...
Ему показалось, будто под ногами задрожала земля, когда он нанёс первый удар топором. Сверху посыпались листья и пыль, пересохшие сухие веточки и остатки птичьего помёта. Стало страшно... И ничего удивительного в этом нет, если учесть, что человек не способен видеть то, что происходит вокруг него в темноте. Однако знание этой простой истины не помешало Хун-Ахаву испытать подлинный первобытный страх. Сердце застыло в груди, потом ушло куда-то в пятки, а в голове , как раненная птичка, забилась мысль: "А вдруг сейчас на меня обрушится гнев того существа, которое являлось во сне первому царю?"
Но прошла минута, другая... Ничья карающая десница не поразила жреца. Он успокоился и продолжил своё чёрное дело. Удар за ударов, одно движение пилы за другим, капля за каплей пота... Работа продвигалась крайне медленно, инструменты тупились о крепкую древесину, руки быстро уставали. К рассвету Хун-Ахав обнаружил, что сумел продвинуться вперёд всего на один локоть. С такими успехами ему придётся истратить на работу всю оставшуюся жизнь.
Спеша домой, чтобы привести себя в порядок, он напряжённо размышлял о том, что можно придумать для скорейшего внедрения в жизнь своего чудовищного плана. Оказавшись в стенах родного дома, он быстро привёл себя в порядок и поспешил к царю -- приблизилось время, когда оба должны идти к белой розе.
Как ни старался жрец скрыть своё натруженное состояние, царь, едва увидев его, удивился:
-- Что с тобой, друг мой? Не пришлось ли тебе, случайно, всю ночь рубить дрова?
Испугался Хун-Ахав этих слов: показалось ему, будто царь обо всё осведомлён. "Рубить" и "дрова" -- эти два слова заставили его побледнеть и ощутить, как задрожали ноги от страха. Но, сделав над собою чудовищное усилие, жрец изобразил улыбку, произнося первое, что взбрело в голову:
-- Ничего особенного: я просто заболел, температура у меня...
Но эти слова насторожили Атласа.
-- На нашем острове у кого-то возможна температура? Нет, друг, тут что-то не то, потому что никто на острове не болеет уже много лет.
Однако у повелителя не оставалось времени задумываться над причиной усталого вида жреца: надо было спешить к розе.
На обратном пути Хун-Ахав, вспоминая об объёме труда, выпавшего на его долю, подумал: "А может, воткнуть в его спину кинжал, который очистит мне путь к престолу?" Но нет, нельзя. Рану обязательно увидят врачи и бальзамировщики, его обвинят в преступлении и казнят... Эти мысли способствовали усилению сердцебиения у предателя. Дышать вдруг стало трудно... И в этот момент он вдруг обратил взор на ряды факелов, прикреплённым к стенам подземного хода. Они производили много дыма, в силу чего и становилось трудно дышать. Но не дым привлёк внимание Хун-Ахава, а огонь, освещающий путь.
Огонь... Согласно преданию, он стал первопричиной появления Атлантиды под солнцем. Огонь создаёт и разрушает. Вот, кого следует пригласить в союзники для задуманного чёрного дела! Стоит всего лишь поджечь лес, а огонь всё остальное завершит сам...
В этот день жрецу предстояло совершать жертвоприношение в храме Адоная. Во дворе и перед входом в обиталище бога собралось много тысяч людей. Все дожидались чуда, которое привыкли созерцать ежегодно: после возжигания курений сам по себе синим пламенем зажигался факел, установленный на главном алтаре. Считалось, что до тех пор, пока раз в году происходит такое явление, страна будет благоденствовать. Увы, на сей раз, несмотря на правильность исполнения обрядов, факел не зажёгся. Это породило среди народа страх и ропот. Кто-то выразил сомнение в жреце, другие предложили искать виновников среди власть имущих. Ничего подобного доселе не происходило, потому ни царь, ни сановники не были готовы к этому. Толпу удалось задобрить и отправить по домам, но страх остался в сердце каждого человека. Страх неопределённый, мистический, глубокий, но никто не знал, откуда ждать беды. Крестьяне, работая в полях, рыбаки, раскидывая сети по водной глади, ремесленники, трудясь на очередной амфорой, -- все то и дело обращали взоры в небеса или к древним горным вершинам, красующимся в нескольких километрах от столицы. Откуда могла прийти беда?..
Наступила ночь. Город забылся в тревожном сне. Домашние животные затаились по своим углам. Даже вездесущие сверчки не тревожили воздух своими концертами. Не спал лишь один человек -- Хун-Ахав. Это его тень украдкой промелькнула под высокими колонами храма Адоная. В обоих руках он сжимал большой бурдюк, наполненный какой-то жидкостью.
Долго он шёл, то и дело делая остановки. Во время первой из них жрец поставил ношу на неровную поверхность дороги. Кожа в каком-то месте продырявилась об один из множества мелких камешков, и теперь тоненькая струйка масла, используемого для храмовых светильников, едва заметная для глаза, окропляла путь злоумышленника. Но ему было не до того, чтобы обращать внимание на столь незначительные вещи.
Приблизившись к лесу, он открыл пробку и направил узенькое горлышко ёмкости на коренья деревьев и сухую траву, которой в изобилии было покрыто пространство между зарослями. Подготовка отняла немного времени, после чего жрец бросил бурдюк под деревья и извлёк из кармана трут и огниво.
Кто из вас видел лесной пожар? Представляете ли Вы, насколько опасное и страшное это зрелище? Вначале, словно ниоткуда, на свет появляется искорка, которая, попадая на сухую травку, разгорается. Возникают мелкие, на вид безобидные язычки пламени, которые с миролюбивым видом ласково лижут всё, к чему прикасаются. Но вот наступает минута, когда слабое пламя набрало достаточно силы. В один миг оно способно взметнуться к небесам и раскинуться вширь, с угрожающим шипением и треском охватывая более толстые ветки кустов, добираясь до самых верхушек деревьев. И вот, наступает момент, когда мощным огнём охвачено всё, и спасения от него уже нет...
Пока пламя разгоралось, Хун-Ахав поспешил отойти подальше от леса, опасаясь, что его силуэт на фоне яркого огня смогут увидеть издалека. Впоследствии, созерцая пожар из окна своего дворца, он с удивлением обнаружит, что никакой радости по поводу случившегося не испытывает. Мало того, в сердце всё сильнее щемит, ноги всё заметнее дрожат, словно в предчувствии чего-то ужасного.
Между тем, жители окраины, разбуженные отсветами пламени, поначалу устроили панику, разбудив половину города. Однако никто не ведал о том, что нужно делать. Тот лес всякому казался лишним. В нём не водилось зверей, на которых можно было бы устроить охоту, он мешал возведению новых застроек; на его кронах даже вороны не устраивали гнёзд... Поэтому люди стояли у черты города, созерцая картину пожара сонными глазами.
Царя будить не отважились, поэтому он спокойно почивал у себя. Утром, как всегда, предстоит поход к священной розе. Но жрец думал не о том, как бы попытаться спасти хотя бы один черенок куста, а о том, какое бы выражение лица, какую маску придумать для того, чтобы Атлас не заметил его причастности к беде. Впрочем, Хун-Ахав утешал себя мыслью, что в случае гибели белой розы царь может заболеть или вовсе погибнуть.
И действительно, едва войдя в царский дворец, он чутьём лисицы, характерным для всех злоумышленников, определил, что слуги чем-то обеспокоены.
-- Что случилось? -- обратился он к управляющему.
-- С его величеством беда, -- ответил тот. -- Под утро его хватил апоплексический удар.
-- Где он сейчас? -- спросил жрец, втайне надеясь на то, что ему ответят: "Увы, царь скончался..."
-- Царь находится в спальне, -- ответил слуга. -- Он плох, но врачи говорят, что через несколько дней совершенно поправится.
Такой исход не входил в планы жреца. И тут его осенило: "Наверное, роза выжила!" Несомненно, что пожар уничтожил большую часть огромного куста, но не исключено, что где-то ближе к центру круга уцелели какие-то корни и стебли.
Поднявшись к царю, Хун-Ахав увидел, что тот спит. Лицо повелителя было бледно, но дыхание -- ровное и лёгкое, как у человека, который спит здоровым сном. Подчиняясь какому-то инстинкту, жрец приблизился к окну, из которого открывался вид на место пожарища. Огонь успел уничтожить лес до последней былинки; только лёгкие облачка дыма поднимались над местом, где он ещё вчера находился. Где-то там находится уцелевшая роза... "Наверное, к розе сейчас не пройти из-за сильного жара, -- подумал Хун-Ахав. -- Ничего, подожду до вечера..."
Однако небеса словно вступили в союз с преступником: уже спустя два часа небо покрыли тяжёлые тёмные тучи, из которых хлынул обильный ливень. Он прекратился довольно скоро. После обеда жрец уже спешил за город, совершенно уверенный, что последние остатки пожара угасли.
...Ноги ступали по пепелищу, увязая в нём по щиколотки, а то и глубже. Вскоре они вывели жреца на ровное место. Здесь тоже сохранились следы пожара, но в меньшем количестве: пожрав ветки розового куста, огонь не нашёл себе пищи и иссяк. И действительно, по краям, примыкающим к лесу, где температура достигала максимума, куст был выжжен дотла. Даже почва изрядно изжарилась, не оставляя корням розового куста никаких шансов на выживание. Но, пройдя несколько метров в направлении центра круглой поляны, Хун-Ахав увидел, что уцелела довольно большая часть растения. А ещё ближе к центру роза и вовсе не пострадала. На него смотрели сотни цветков, покрасневших от страданий и предчувствия большой беды.
-- Нужно её уничтожить! -- решительно произнёс он, извлекая из ножен большой меч.
Когда клинок опускался на беззащитные стебли розы, ему казалось, будто до ушей доносятся многочисленные стоны умирающих цветов, а когда меч поднимался над новыми жертвами, он видел перед собой бутоны, в которых ошалевшее воображение угадывало испуганные глаза. Но этот враг розы отличался жестокостью и неумолимостью. Его сердце, наполненное только стремлением к мести, не ведало ни жалости, ни упрёка.
Когда работа приближалась к концу и в живых оставалось всего лишь несколько отростков красной розы, Хун-Ахаву вдруг показалось, будто земля заколебалась у него под ногами. Глаза, обращённые к растению, не могли заметить лёгкого дымка, поднявшегося над ближайшей горной вершиной, поскольку та находилась позади него. Он неистово рубил и рубил мечом до тех пор, пока не остался в живых последний стебель розового куста. В этот момент издали, из-за спины, послышался таинственный грохот. Остановившись, жрец оглянулся и оторопел, увидев, как дрожит гора. Из кратера уже вырывались первые сгустки пламени и пепла. То же самое происходило над соседними вершинами. Испугался Хун-Ахав, поняв, что предание было не простой выдумкой, а истиной, заслуживающей неукоснительного исполнения. Но рука, сжимающая меч, уже была занесена над последним цветком и, пока он созерцал открывшееся взору угрожающее зрелище, она успела опуститься...
-- Что я наделал! -- воскликнул преступник, постигая весь масштаб своего поступка.
Но было слишком поздно что-либо исправлять.Тогда он нагнулся с целью поднять только срезанную последнюю красную розу, но вдруг воздух наполнился страшным гулом и земля вздрогнула, повалив жестокого человека на следы его преступления. Страх, неведомый ему до последнего дня, вдруг охватил всё существо и отнял способность мыслить. Вытерев грязной рукой испачканное пеплом лицо, он снова потянулся к алому, как кровь, цветку -- не то для того, чтобы попросить у него прощения, не то для того, чтобы насладиться его гибелью.
В этот миг из нескольких вершин в небо устремились огромные выбросы вулканического пепла с огнём, а в следующую минуту до слуха донёсся оглушительный грохот, заставивший виновника катастрофы приникнуть к земле. Его десница сжимала розу с такой силой, что шипы проткнули её до кости. Из ранок потекла кровь, столь же чёрная, как его сердце. Когда она попала на лепестки розы, откуда-то с неба вдруг послышался голос:
-- О, злое сердце! Ты погубил жизнь. Из-за тебя сегодня погибнет эта страна. Но ты останешься жив и будешь до конца света находиться во зле. Твоим именем матери будут пугать непослушных детей, с ним будут связаны представления грядущих поколений о страдании и зле.
После того, как глас перестал вещать, вулканы разразились страшными извержениями, земля затряслась. На месте преступления образовалась трещина, из которой повалил дым. Вскоре и оттуда изверглись фонтаны пламени и камней. Со стороны пылающей столицы доносились крики отчаяния, боли и ужаса.
Но Хун-Ахав их не слышал. Его плоть, непостижимым образом поднятая над островом, застыла в насыщенном вулканическими испарениями воздухе. Всемогущей силе было угодно заставить его созерцать последствия содеянного зла. Бывший жрец ещё успел увидеть, как несколько трещин прорезали столицу и беспощадный огонь охватил последние остатки её былого могущества. Потом его руки вдруг превратились в огромные чёрные крылья и, с силой загребая воздух, понесли его в западном направлении...
Как свидетельствуют археологические данные, во времена более поздние, нежели те, к которым я имел смелость прикоснуться, Хун-Ахав считался повелителем ада и вечного зла у майя. Что касается розы, она произрастает на всех континентах в самых замысловатых видах, сортах, расцветках.
15
