В последнее время Арсений в туалете перестал закрываться вообще. Даже если на службе приходилось немножко "пописять-покакать" (его собственное выражение), то очутившись внутри заветной кабинки, всегда долго боролся с собой, то протягивая руку к щеколде, то отдёргивая. Как правило этот армреслинг нанайских мальчиков заканчивался тем, что левой рукой приходилось тупо и крепко держать ручку дверцы. Дверцы, незапертой на замок. И это важно. Но особенное неудобство возникало в момент вытирания задницы. На этот случай у Арсения Геннадьича был вариант, отработанный до мелочей. Заранее приготовленные бумажки аккуратно выкладывались на колено левой ноги. Это тоже важно. Потому что дверь слева и держать её тоже левой рукой. А вот вытирать жопу - правой, что Арсению, уже почти принявшему ислам, немного претило, но страх умереть, запертым в туалете и с невытертой жопой, перевешивал ценности еще не принятого ислама.

Примечание от автора. Вот почему ислам - единственная религия, в главной книге которой предписывается какой рукой и как именно нужно делать жопу чистой? А почему другие религии не посетило такое откровение? Иисус что, не какал? А почему именно левой рукой? Почему именно водой, а не допустим влажным листом от лопуха или пальмы? Загадка, короче. И не из разряда легких. Я думаю, что у писавшего данные "заповеты о подмывании" просто были проблемы с анусом, потом нагноение геморроидальных узлов и вот она стоит, костлявая с косой, у него пред мутными после сепсиса глазами. Вот и завещал детям и всем остальным - тщательно жопу мыть.

Но возвратимся к Арсению. Полностью он в миру идентефицировался как Арсений Григорьевич Гундилькин и был заурядным офисным планктончиком фирмы по рекламе наклеек для страусиных яиц. Но в глубине души всегда тянулся к исламу. Почему, - трудно сказать. Возможно по причине абсолютной непереносимости алкоголя и катастрофической зависимости от табака. Курил Григорьевич везде и всегда. Даже в трудовой книжке были записи, как в школьном дневнике - "Постоянно курил на работе". Шутка, но близкая к истине. И еще он постоянно жевал всякую хрень. Но и хуй с ней с хренью, жевал и жевал. Забудем про это. Главное сейчас скажу.

Бояться запертых туалетов (и не просто бояться, а панически), Арсений стал после того, как два года назад у него докториха с большим пузом и огромной жопой обнаружила давление. На беду Григорьевича давление вышло весьма высоким и грозило ему в недалеком будущем параличным инсультом и овощной жизнью.

Гундилькин, как человек образованный, где-то в учебнике истории начальных классов читал, что одна из цариц сдохла на горшке от инсульта, когда просто тупо пыталась покакать. Тужилась, то есть. Вот с тех пор этот страх и проник в Арсениевый мозг. Проник настолько глубоко, что каждый раз, беря правой (почти уже мусульманской) рукой с левой коленки заранее выложенные туда бумажки, он думал -"только не сегодня, только не сейчас". От этих мыслей давление Гундилькина делалось почти миллион на миллиард и, выходя из туалета, он в очередной раз обнаруживал на своем глазу новый кровоподтёк. Делал зеркалу грустную рожу, горько усмехался и проговаривал "Ох, недолго мне осталось, ох недолго. Так и помру обосранный в туалете." А внутри себя думал - "а уж как стыдно то будет - дверь ломать, шум, гам. И я внутри. И не только мертвый, но и весь в говне".

Странным был этот Гундилькин. Хотя на работе его любили.

Спогад

            Я йду за ліхтарями. Але я не сам. Я йду за руку зі своїм Спогадом, а позаду плететься маленька Журба. А під ліхтарями лише одна тінь.

-         Ти збожеволів, хлопче!

Звісно, що ні. Вони справді є. Ось вони, біля мене. Ми іноді виходимо на прогулянку разом. Знаєш, вони соромляться моїх буднів, тому я прихожу сюди, під світло ночі. Я говорю, дивлюсь на них,  і не бачу, що під ліхтарем лише одна тінь.

Журба. Вона зовсім маленька і ходить лише зі Спогадом.

-         І що ж це за спогад?

О, цей спогад. Він прекрасний. Наче широкий лан. Такий неосяжний, такий вільний і такий невблаганний. І ось він, наче тут. Наче я можу взяти ті колоси в руку, пригорнути до лиця… О, Господи, цей запах! Як я любив ту пшеничну красу.

Мій спогад…Це безкраї небеса над широким ланом. Блакитне небо між колосками пшениці. В мене наче виростають крила, коли я поринаю у синю вись, коли я наодинці зі своїм Спогадом.

Ці зустрічі. Вони проходили літнім дощем. Тихий шум і мокрі доріжки. Теплі краплі на гарячих обличчях. Тоді ніхто не бачив сліз щастя на моїх очах. А теплий дощ падав на плечі, ніжно огортав груди, наче обійми. Цей Спогад…

Тиха ніч. Затишна вуличка і старі будинки. Я, блакитне небо над широким ланом і теплий дощ із запахом пшениці. Та під ліхтарем лише одна тінь. А десь поруч – моя маленька Журба.

Насте

1. О ЕДЕ

Маленькому Бегемотику с детства говорили: «Кушай травку». Мама-бегемотиха водила его на тучные пастбища. Папа-бегемот указывал, какие растения съедобны. Брат-бегемот давился несъедобными и тем самым предостерегал маленького Бегемотика от ошибок юности. Но маленькому Бегемотику всё было нипочём. Он пробовал осоку, клевер, ревень, даже кору берёзовую глодал. Но осока отдавала ему болотом, клевер щекотал в носу, ревень не устраивал из-за неправильного ударения. А березой он однажды поперхнулся и чуть не врезал дуба. Папа с мамой очень за него переживали. Когда Бегемотик совсем отощал, ему привели на пробу злого кролика Афанасия. Кролик Афанасий вёл себя прискорбно. Он корчил рожи и считал себя пупом земли. Папа-бегемот долго смотрел на юродствовавшего кроля. Потом вздохнул и наступил ему поперёк тела. Кролик Афанасий хрустнул и впал в вегетативную кому. «Растение», - решил маленький Бегемотик. И слопал кролика Афанасия. После чего попросил добавки. Папа с мамой–бегемотихой расплакались. Им не верилось, что маленький Бегемотик встал на тропу зла и теперь сгинет в специальном аду для бегемотов. «Бегемоты не могут есть других животных, - причитал папа-бегемот, - у нас для этого слишком высокая мораль и слишком узкая попа». Но тут Брат-бегемот снова съел килограмм волчьих ягод, и семейству стало не до морализаторства. Нужно было спасать наследника. Маленький Бегемотик, предоставленный самому себе, грустил недолго. Он пошёл в ресторан и заказал бифштекс. С кровью. Предки Маленького Бегемотика, все как один, перевернулись в гробу.

МОРАЛЬ: Бегемотику важно быть собой.

[ Читать дальше ]

Жаль, что пока не получается делать все, что нравится. Жаль, что не могу уделить время написанию книги. Не в том смысле жаль, что человечеству убудет без нее, а в том, что было бы интересно попробовать. Люблю, знаете-ли, выстраивать буковки в шеренги, строить из них взводы слов и отдавать приказы полкам абзацев, чтобы взять безымянную высоту под залпы знаков препинания. Мне это просто нравится. Очень меня любила покойная учительница литературы Людмила Михайловна Жидкова. Даже хотела оставить себе на память мое сочинение про пузырчиков-инопланетных. Но умерла от рака молочной железы, который ей "успешно" прооперировали в Америке на нулевой-а стадии. Все онкологи - разводилы. И Америка не исключение.

Еще жаль, что у меня нет возможности рисовать столько, сколько я хочу. Хочу большую мастерскую, кучу одновременно стоящих мольбертов с начатыми работами. И расхаживать между ними, делая мазки по настроению. Один мольберт я уже присмотрел, но куда его в однокомнатную съемную квартиру, где половину жилплощади оккупировали Чуха и товарищ Хоботов?

А еще обожаю скульптуру. Моя мечта - глина. Впрочем, даже куча пластилина килограмм на семь-восемь меня бы тоже вдохновила. Но не судьба. Куда я потом этого пластиллинового монстра дену? А когда-то очень получалось.
   

И совсем непочатый край - музыка. Когда-то кассеты с моими мими-творениями расходились по рукам. Вот буквально сегодня приснилось двенадцатиструнное банджо и не было камертона, чтобы настроить. Впрочем, даже во сне я понял, что как настроить банджжо я и понятия не имею. Даже гитару забыл, как настраивать. Вроде бы по второй струне на 440 герц. А дальше - не помню.

Интернет отупляяет. Или просто возрастное.

Сегодня весь день чинил свой любимый стул. Вернее, начал чинить его еще вчера, потратил полдня, но заковыка вышла - сели аккумуляторы в инструменте. И, едва встав и глотнув чаю, тут же продолжил процесс. Протрахался целый день, разрядил в нуль оба аккумулятора, потратил кучу драгметаллов и собственного пота. Но стул-то в итоге починил. Хотя из-за того, что кончился клей, я не смог восстановить обивку. Но сидеть-то можно. Ура.

Кстати, в этот стул за примерно семь лет вложено только моей работы баксов на пятьсот-шестьсот и материалов (саморезов, шурупов, скоб, растяжек, утяжек и прочих железных раритетных штук) тоже долларов на 100-200. С учетом исключительно ручной авторской работы, вполне возможно, что лет эдак через сто стульчик-то мой уйдет с молотка где-то на местном аукционе за бешенные бабки. Ну как-же, ведь на нем сидел сам доктор Допплер после работы.

И из приятного - после почти двухмесячного застоя наконец-то сдернул вес в хороший минус еще раз. Теперь общий итог - 14. Думаю, что большую роль сыграли два приобретения - гибкий пружинный обруч-петля и 60-ти сантиметровый мяч для фитнесса с пупырышками. Это - жесть. Что одно, что другое. А главное, совсем не в западло, а по приколу.

Хотел еще что-то про Чуху написать, но уже поздно и я хочу спать.

Есть выражение: проза жизни.

А ей прозы не хотелось, мечталось о бесконечном и ярком, как бразильский карнавал, празднике.

Праздник должен был включать в себя радость, веселье, приятные улыбающиеся лица и, конечно же,  Его рядом. Он - это всепонимающий, умный, добрый, красивый, высокий - весь набор, в общем.

Хотя, если подумать: почему проза - это плохо? Почему проза должна предполагать что-то серое и скучное? Дурацкое какое-то выражение... Ну ладно, сегодня не об этом.

Сегодня о празднике жизни. О мечтах юной девушки. Над этими мечтами будет смеяться большинство мужчин. Вы заметили: мужчины любого возраста часто подсмеиваются над женщинами, тоже любого возраста. Какое-то у них есть отношение такое - снисходительное, что ли. Ну конечно, мужчины существа серьезные и прагматичные, им не до глупой женской романтики.

Так вот, прозы ей не хотелось, хотелось рифмы, объятий и бесконечной, всепоглощающей любви. Взаимной и, обязательно, до гроба.

Она представляла нежные поцелуи, касание ладоней. Она представляла, как Он перебирает пальцами ее пахнущие морем и солнцем волосы. Это "пряди волос в его руках," почему-то будоражило Ее больше всего. Дальше воображение не шло, оно останавливалось почему-то. Но что-то ведь должно быть дальше! И эта кульминация - именно то самое, заставляющее быстрее биться сердце, вызывающая  сладкое обмирание где-то внутри... Пик - это высшая форма взаимоотношений - так и никак иначе!

Конечно, Он появился.

Он не мог не появиться. Ведь она была юна, симпатична. Его покорила ее наивность и взгляд на мир - открытый, чуточку простодушный и доверчивый ...

Все было: и объятия, и слова, и бесконечная, всепоглощающая любовь. И пальцы его перебирали ее волосы, и ладони скользили по коже - нежно, не спеша. Все - как в ее мечтах. Рифма - одним словом.

Только вот кульминация... Пик... Ну, в общем то, ради чего было все это...

Было ужасно стыдно, было больно... Было неприятно слушать Его пыхтение, стоны, ощущать на себе тяжесть тела, показавшегося вдруг чужим. Его волосы, прилипшие к влажному лбу...  Она не понимала, как себя вести, что делать, куда девать руки, ноги. Лежать тихо или двигаться навстречу? Делать вид, что ей приятно или оставить все, как есть...

И самым болезненным для Нее оказалось то, что Он ничего, совсем ничего не заметил. Не понял, не почувствовал, не осознал, не проникся.... Он был весь удовлетворение, любование собой - удачливым самцом...

Дома она долго бродила по пустым комнатам, стараясь успокоиться. Обнимала себя за плечи, гладила их и что-то шептала. Пыталась унять внутреннюю дрожь. Думала: неужели у всех людей на земле ЭТО происходит так? Проза - не рифма...

Проза - я женщина... А рифма?

Потом она выросла. Он, тот, что впервые подарил Ей прозу жизни после рифмы, остался где-то позади. Теперь он дарит свою прозу другим.

А Она?

А что Она?

Она по-прежнему мечтает.

Будет Он, объятия, скольжение ладоней по коже. Будут пряди волос, пропущенные между пальцами. От этого жеста, простого и безыскусного, так сладко сжимается все внутри. И - ожидание... Пика.... Рифмы...

Давно уже разуверился в современной литературе, думал ничего уже не удивит. Странно, но жизнь постоянно продолжает удивлять, а ещё страннее для нашего времени, что хорошим :)

Ольга Рожнёва пишет прекрасные рассказы для разных возрастов, о душевном и духовном.

Мои любимые:
• Накануне Рождества
• Поездка к отцу 

Желаю всем приятного чтения!

Это может показаться странным, но даже с головной болью до обеда у меня было очень распрекрасное настроение. В связи с чем и позволил себе хулиганское действо, сочинив первый акт новой пьесы.

Приключения Арнольда и товарищей

Действующие лица:
Арнольд Худышкин - стареющий культурист
Джунь Ли - заезжая порнозвезда
Бхагава Друн Вашгенович - философ олкогольной наружности

Место действия - квартира Арнольда. На полу разбросаны гантели и всякие тренажеры. В углу на надувном матрасе в развратной позе сном праведницы спит и видит сны Джунь Ли. Заслужила.

Арнольд пыхтит на полу, делая вид, что качает пресс. Раздается звонок в дверь. Арнольд продолжает пыхтеть, Джунь Ли продолжает спать, не меняя развратной позы. Проходит пять минут.

Наконец Арнольд вытирает пот в паховой складке, поправляет набедренную повязку и, шмыгая носом, идет к входной двери. Чтобы не разбудить Ли, вместо привычно басовитого "ХТО ТАМ?" он прикладывается к дверному глазку. При этом его нос смешно расплющивается.

--Йоптыть, - вдруг не сдерживается Арни и от радости громко пукает.

Его радость понятна, ведь за дверью стоит его давнишний кореш Бхагава Друн Вашгенович. В Одной руке Друн держит свежий номер вестника философии, в другой букет ромашек.

Арнольд распахивает дверь перед старинным товарищем.

--Ну ты даешь, старик! Какими судьбами в наших краях? Почему не позвонил заранее?

Арнольд стиснул Друна в медвежатских объятиях.

--Медвежатских, -- подумал Друн Вашгенович,-- это еще мягко сказано.
Но это он подумал про себя, а вслух сказал:
--Арчи, ты же знаешь, что я ненавижу телефоны. Вот, держи, еле достал.
Он протягивает букет ромашек смущенному Арнольду. Тот краснеет и неловко прикрывает рукой топорщащуюся набедренную повязку.
--Право же, не стоило, Дру. Мне неудобно перед Джунь Ли.
--Как, эта старая пердунья у тебя? Вот это фокус! Само провидение стоит у меня на спиной. Я ведь и для нее принес подарок.
--Не шути так, мой друг, -Арнольд явно занервничал,--пошли лучше на кухню отметим встречу.

Бхагава охотно потопал вслед за Арнольдом, но на полпути остановился, игриво подмигнул отражению в зеркале и, прошмыгнув в комнату, прикрыл вестником философии одну из частей Джунь Ли, отчего ее спящая развратная поза стала еще пикантнее.

Наверное, ей снилось что-то очень вкусное и хорошее - любительница философии причмокивала и облизывалась во сне. Друн не удержался и засунул ей в рот дохлую муху, взяв ее из кучки разных несекомых возле ловушки.

--Эй, Вашгенович!, ты где? -- прогремел с кухни бас Арнольда. Неожиданный визит старинного друга так его обрадовал и взбаламутил, что боязнь разбудить Джунь Ли отошла на второй план.

Друн быстренько засеменил на кухню, где его глазам явилось странное зрелище. Арнольд раскладывал по стаканам кубики непрозрачного льда подозрительного цвета.

--Что это?, спросил Друн с неподдельной дрожью в голосе.
--Угадай с трех раз!.. Арнольд был явно в очень приподнятом настроении. Впрочем, как и его набедренная повязка.
--Черная дыра? Мезонный глюон? Айскрим? -- Друн сыпал эрудицией, но попадал впросак.
--Дурак ты, Вашгенович, --сплюнул на пол Арни. --Где в наше время можно безопасно хранить выпивку так, чтобы до нее не добралась Джунь Ли?
--Где? -- Бхагава оживился, ибо вопросы так или иначе связанные с нычкованием алкоголя были в сфере его повседневных интересов.
--В низкотемпературной морозильной камере, -- страшным шепотом прошипел Арни. При этом он так близко подсунул свои губы к уху Бхагавы, что Друн непроизвольно вспряднул ушами и чихнул.
--Правду сказал!-- Арнольд гордо выпятил нижнюю губу. --Это чистейший кубинский ром. Я разливаю его по пакетикам и замораживаю.

--Слушай, - ты гений! Друн в возбуждении вскочил на стол и принял позу Ленина на броневике. В моменты крайнего возбуждения он всегда примал эту позу.
-- Ты гений, гений, гений. Во-первых, это оригинально, во-вторых затрудняет, в третих упрощает. Это диалектически верное решение. Это архиважное открытие. Да что там. Ты должен запатентовать это. Я помогу.

В этот момент проснулась Джунь Ли...

... продолжение вряд-ли последует...