хочу сюди!
 

Наташа

49 років, телець, познайомиться з хлопцем у віці 44-53 років

Замітки з міткою «память»

Где-то там.

   Где-то там далеко, куда не долетают птицы, раскинулась цветочная поляна. Под голубым бездонным небом там всегда светит теплое солнце. Там всегда летают прекрасные бабочки, с которыми можно весело играть. Но красивый пушистый кот пока с ними не играет. И хотя ему здесь уютно и комфортно, он ждет того часа, когда  грусть её хозяйки уступит место светлой памяти о нем. И вот тогда он понесется по поляне за шустрыми бабочками. Будет весело прыгать и радоваться новой жизни.

  А свою хозяйку он никогда не забудет. И когда он будет лежать на мягкой подушке, что на пеньке посреди цветочной поляны, он будет мурлыкать именно для неё, хотя она и будет далеко.

  А пока он лежит и грустит, чтобы часть грусти своей хозяйки принять на себя, как это он делал с всякими её невзгодами. Но он искренне верит, что светлая память вытеснит с её души эту грусть, что его хозяйка поймет, что и в этой, и той жизни есть во всем свой скрытый смысл. И его нужно принимать как данность судьбы, хотя это  и бывает больно.

  На его нос села желтая бабочка. Он не стал её прогонять,  а передал ей  кусочек своей улыбки, чтобы когда-то она передала улыбку его хозяйке, как знак, что у него всё там хорошо. 

Таблетка для памяти. Памятник

"Не кради"
(8-я заповедь)

Сегодня исполняется ровно три года стого самого события, о котором я хочу напомнить нашей уважаемой блогосфере.
Блогосфере при этом может быть пофиг, а вот мне - нет.

Ровно три года назад с постамента на одной из площадей нашего небольшого городка стащили памятник. Стащили его ночью, без всякой помпы. Журналистов, блогеров, правозащитников и депутатов пригласить не озаботились. Потому что дело было ... кхм ...тайное. Стремное дело было и кто знает чем бы оно обернулось при стечении какой-либо посторонней публики.

Но без публики оно обернулось наилучшим образом. 6 тонн бронзы перекочевало...никто до сих пор не знает куда перекочевало 6 тонн бронзы в форме памятника. Будем надеяться что бронзу выиграли какие-то высокоморальные авторитеты за несомненные заслуги перед обществом.

Но поскольку люди, которые украли монумент страстно пожелали остаться неизвестными, то общество так и не узнало, кто эти замечательные субъекты, которым оно должно и с кем условно рассчиталось условно-общественным памятником. Обществу даже не стали докладывать, что идет какое-то расследование, что ведомства, функционирующие за счет налогов, которые платит каждый из них, каким-то образом пытаются докопаться до истоков и фигурантов происшествия. Просто, гениально и тупо отмолчались ведомства и службы.

Дело, которое завели по факту кражи незаметно и тихо исчезло из реестра. А потом кто-то не смог найти инвентарную карточку памятника с описанием, балансовой стоимостью и фамилией производителя. И вся когнитивная бюрократия сошлась в той точке, на которой возможно притвориться что памятника как-бы не было вовсе. Не было его, вам всем показалось!
Вам показалось и казалось около 40 лет что вот тут стоит какой-то памятник, что он стОит, весит и значит то, что означает для каждого человека, который его воспринимает своими органами чувств.

"Был ли покойник моральным человеком" - задумывается каждый из налогоплательщиков глядя на пустой постамент. И с тех пор как факт стал фактом, находит в вопросе моральное утешение если признает за утратой скрытые серые или черные пятна. Тем более что ровным счетом ничего от простого созерцателя в этом мире больше не зависит. Созерцателя поимели в открытой явной форме и оттеснили не только от принятия решений но и от сопряженной с этими решениями ответственности. Гражданин оказался посторонним зрителем на подмостках. Он оплатил спектакль, но вынужден досматривать его не по доброй воле, а исключительно перед страхом репрессий. 
"Ты хочешь досмотреть чем все закончится или чтобы тебя растерзала толпа?" - вопрошает коллективное бессознательное в палаческом капюшоне с прорезями для глаз. И в зрителе просыпается конформизм...

Да, он страстно, до головокружения хочет уцелеть, хочет оставить за собою свою "зону комфорта", хочет плыть солидарно с течением, а не против, хочет хоть тушкой хоть "тварью дрожащей" проскочить еще на день-другой в будущее. Зритель судорожно начинает сочинять моральную опору для оппортунизма. Да, то что сейчас оплевывает толпа, что подвергается шельмованию из телевизора, оно как явление было...того...не очень. На фоне его, обывателя, существования, оно не только тусклое и блеклое, но и неважное до абстракции. А он нифига не абстрактный, он - конкретное явление, он - личность. И личность должна уцелеть любой ценой!

Было ли моральным линчевание бронзы? Был ли самосуд наведением справедливости? Какую моральную пользу или сатисфакцию получил каждый кто вынужден смотреть на пустой постамент? Как насчет материальной сатисфакции? Будет ли моральным продолжение морального тренда, построенного на простом воровстве?

Эти и многие другие вопросы подобного плана нешуточно беспокоят меня долгими зимними ночами. Короткими летними - тоже беспокоят.

"Дедушка, говорят у нас в городе когда-то был огромный памятник, больше человеческого роста. Это правда?"
"Правда, внучек, был."
" А куда он делся, дедушка?"
"Его украли ... хорошие люди. Для твоего блага, внучек. Чтобы ты его никогда не увидел. Они его продали и вырученные деньги забрали себе. Но все для твоего блага, все для тебя и твоих одноклассников...Кстати Одноклассников они тоже запретили. Для твоего блага, внучек..."

О сколько нам открытий чудных…

Вэдмэдына – так называли эту ягоду местные. Чем-то она похожа на ежевику, но светлее в красноту. И, когда  спелая – сладкая, почти без кислинки. Зато с горчинкой. Очень интересная ягода.

На входе в Старый лес её было так много, что отец даже варенье варил прямо на базе отдыха. Не впрок, а на сейчас поесть. Придешь с пляжа – ломоть свежего белого кирпичика, масло, это варенье сверху и запивать ледяным молоком. Фукакаягадость.

А лес реально старый, даже на квадраты не размечен. В бору, где боровики с тёмно-коричнево-бордовыми шляпками, все сосны стояли такой толщины, что мы вчетвером не могли обхватить. Мы – это я, мой отец, двоюродный брат и девушка. Моя девушка. Лет пять мне тогда стукнуло, что-ли. Ей – шесть.

Так вот, я нашоль. Эта ягода правильно называется – ежевика несская. Или куманика.

Я тебе построю замок…

В детстве я очень любил строить замки из песка. Не фигуры акул, крокодилов или голых баб, а замки.
В то время мы каждое лето проводили на базе отдыха под Киевом. Тогда еще реки не поворачивали в Среднюю Азию, и мимо базы текла полноценная Десна. Потом её спрямили, сейчас там «старик» – старое русло. Которое с каждым годом всё больше зарастает и заиливается.

Но я не об этом. Река – это судоходство. Баржи, катера, «Ракеты» там всякие, да и моторных лодок хватало. После прохождения любого моторизированного плавсредства шла волна. Волны подмывали мои замки. Замки с башенками как у Гауди, хотя про него я тогда и слыхом не слыхивал.
Делались башенки так: набираешь в руку водно-песчаную эмульсию и льешь тонкой струйкой. Получалось что-то красиво-ажурное.

Другие поступали проще – вырывали в паре метров от кромки воды яму. Рыли или на глубину, где проступала вода, или просто напускали через каналец. На глубине двадцати сантиметров начинался серо-черный вонючий песок и глина. Вот из этого и строили. Фигуры акул, крокодилов и голых баб.

Мне плюхаться в этом теплом говнище было неприятно до брезгливости, я строил у кромки воды. Потому пришлось рано освоить технологию армирования и механику волноломов. Делал фундамент, армировал его водорослями, травой и прочим камышом. Волноломы лучше всего получались из живых пресноводных жемчужниц. Но они всё норовили уползти. Из их пустых раковин получалось хуже, но зато стабильно.

Это всё мне картинка напомнила:

И музыка.

Как я стал фашистом

Был я тогда катастрофически мал. Настолько мал, что прекрасно себя чувствовал, если лежал сверху на спинке сложенного дивана-книжки. Почти как кот, только не кот.
И случился тогда какой-то очередной Чемпионат Мира по футболу. А если конкретнее, то матч между сборной СССР и немцами. Какими конкретно – я не помню. По-моему, все-таки ФРГ. Но, может, и ГДР. Не суть.
И смотрели этот матч мой отец, приехавший в гости двоюродный брат, лет на десять меня старше, и сосед, у которого не вовремя сломался телевизор. И я, лежа на спинке дивана.
Тогда я всех делил на наших и ненаших. Ну, там, красные – это наши. Партизаны – это тоже наши. Штирлиц наш. Жиглов наш. В войне 1812 года французы – не наши. Все остальные – наши. В таком ключе.
А в том матче все болели за наших, а я болел за немцев. У наших форма была какая-то уродская. А немцы были в классной белой форме с контрастными геометрическими вставками. Цвет вставок не знаю, телевизор был черно-белый. То есть эстетствовать я начинал еще тогда.
Так вот, немцы тогда выиграли. А меня обозвали фашистом. И звали фашистиком еще пару месяцев после. Белобрысый, сероглазый, кость тонкая – вполне себе арийчик.

Совсем не в связи с этим, но болельщик из меня получился очень не очень. Футбол смотрю даже не каждый Чемпионат. То есть реже, чем раз в четыре года. А вот вчера посмотрел. Напомню, что телевизора у меня уже больше 18-ти лет нет. Потому пришлось повозиться с IPTV на компе. Поток зачем-то зарубали сразу два антивируса. Заработало только сразу после первого гола.

Со второго тайма даже Моя пришла смотреть. Говорит: «Спорт вообще залипучий. Я когда-то греко-римскую борьбу смотрела не отрываясь». Не устаёт меня удивлять.
А игра отличная была, мне понравилось.

Кстати, именно Хорватия выбила нашу сборную в отборочном туре, если что.

Клеточная память


Клеточная память

Гипотеза клеточной памяти противоречит теории о том, что тело человека тоже обладает памятью. Правда эту теорию пока подтверждают только псевдонаучные факты.

[ Читати далі ]

Памяти Аркадия Бабченко








Мало кто знает, что у российского журналиста Аркадия Бабченко, застреленного сегодня в Киеве, было 6 (шесть) приёмных детей, из которых трое приходятся друг другу родными братьями и сестрами. Опекуном была и остаётся мать Аркадия – Юлия Александровна, с которой дети до сих пор живут в съёмной трёхкомнатной квартире.


Семья Бабченко несколько лет, ещё до всяких законов подлецов, вытаскивала этих детей из детских домов, где те никому не были нужны. 

Дети были очень сложные. Они воровали, не умели есть твердую пищу, стирать своё бельё, серьёзно отставали в развитии, боялись выходить на улицу, прятали вещи и ели фрукты и овощи с кожурой. У кого-то был панкреатит, кто-то боялся выходить на свет, а у одной девочки отсутствовал жевательный рефлекс. Люда до семи лет не разговаривала, Света не знала, что такое виноград. 

Семья Бабченко много лет поднимала их на ноги своими скромными силами. Учила, развивала, занималась. Бабченко, его жена и мать смогли выстроить строгий распорядок, чтобы дети приучались друг другу помогать: кто когда убирает, готовит, идет за продуктами. В доме у каждого ребёнка появились занятия и обучающие хобби (музыка, танцы, рисование, спорт). Рита занимается в балетной школе, Люда играет на фортепиано и рисует. Кристина и Рома легко справляются с техникой, помогая матери Бабченко редактировать документы на компьютере. 

Эта большая семья сегодня потеряла своего отца.


================

Скорбим   rose  rose