Спепой Джеронимо поднялся со скамьи, взял гитару, что кстати покоилась на столе рядом с рюмками. Калека, издали услыхав шум приближающегося обоза, побрёл испытанным путём к отворённой двери и спустился шаткими деревянными ступенями в крытый двор. Следом вышел брат. Вместе они примостились у крыльца спинами к стене ,терзаемой промозглым ветром, который ворвался в распах двери и трепал нечистый, мокрый пол.
Все экипажи ,направляющиеся в Штильфзерйох, проезжали под угрюмой аркой, не иначе. На пути отсюда, из Италии, в Тироль здесь была последняя стоянка. Она не располагала к долгому отдыху. Отсюда меж лысых пригорков терялась видимость дороги. Слепому итальянцу с братом на постоялом жилось в относительно тёплое время года как дома.
Почта въехала первой, за ней потянулись остальные экипажи. Большинство пассажиров остались сидеть закутанные в пледы и накидки, немногие вышли чтоб, пошатываясь, прогуляться у распахнутых ворот. Ветер свирепел, зацокал студёный дождь. За чередой погожих дней вдруг явилась ранняя осень.
Подыгрывая на гитаре, слепой запел не в ноту, как всегда когда бывал в подпитии, пуская петуха.  Калека изредка вскидывал ,с выражением отчаянной мольбы, голову. Но его лицо в чёрной поросли и посиневшие губы не выражали ничего. Старший брат, почти не шелохнувшись, стоял рядом. Когда в его шляпу бросали монету, он кивал, благодарствуя, и мигал быстрым ,бесноватым взглядом, который сразу гас, когда Карло быстро, почти испуганно  отворачивался чтобы слепо уткнуться в пустоту. Будто стыдились зрячие глаза свету, которым не в силах наделить невидящие глазницы.
"Вынеси мне вина,"- попросил Дженонимо- и Карло пошёл, покорно как всегда. Когда он взбирался лестницей, Джеронимо снова запел. Прервавшись было, он оценил происходящее поблизости. Слепой учуял два молодых шёпота: женский и мужской. Он стал припоминать, сколько раз эти двое проехались туда-сюда, ведь в темноте, шорохах и запахах казалось ему временами что одни и те же люди путешествуют по Йоху то с севера на юг, то с юга на север. И эту пару знал он уже давно.
Карло вынес Джеронимо бутылку вина. Махнув ею молодой паре, тот  добавил: "За ваше здоровье, господа мои хорошие". "Благодарю,"- ответил молодой человек., а дама увлекла его прочь: сплепой был ей несимпатичен.
Вот вкатил экипаж с довольно шумной компанией: отец, мать, трое детей и бонна.
"Немецкая семья,"- тихо молвил Джеронимо Карлу.
Отец вручил по грошику деткам,- каждый бросил свой в шляпу нищего. Джеронимо трижды поклонился. Старший с опасливой жалостью смотрел ему в лицо. Карло наблюдал мальчиков. Он ,всякий раз глядя на детей ,припоминал, сколько лет было Джеронимо когда случилось несчастье- он ослеп. Да, он ещё помнил тот двадцатилетней давности день как сегодняшний, отчётливо в подробностях. Доселе звенел в его ушах детский крик присевшего от нестерпимой боли на корточки Джеронимо, наяву виделась сохнущая в играющих лучах свежевыбеленная садовая изгородь, раздавался воскресный бой церковного колокола вторивший воплю. Карло, как обычно, плевал косточками в ясень росший у изгороди и ,услыхав крик, подумал было, что ранил младшего брата, который только что пробежался тут. Он выпустил из рук трубку, выпрыгнул в окно в сад и ринулся к младшему брату, лежавшему лицом на траве.  По правой щеке на шею стекала кровь. В ту же минуту вернулся с поля домой отец, вошёл через садовую калитку, и вот упали они на колени, не в силах помочь младшему. Соседи пришли спешно, - только старому Ванетти удалось отровать детские руки от личика. Затем пришёл кузнец ,у которого в ту пору Карло ученичествовал, тот был немного сведущ в лечении, -и тот сразу распознал, что правое око пропало. Доктор, явившийся вечером из Поскьяво, ничем не смог помочь. Он даже отмелил ранение оставшегося глаза. И не ошибся. Через год мир для Джеронимо поглотила тьма. Вначале бедному пробовали втолковать, что тот позже сможет выздороветь,- и он, казалось, верил. Карло, знавший правду, блуждал не разбирая дороги по виноградникам и рощам дни и ночи напролёт, был уже близок к самоубийству. Но милостивый Господь, которому тот открылся, милостиво просветил мальчика. Онтыне долг его был посвятить себя увечному брату. Карло осенило. Несказанное милосердие овладело им. Только гладя брата по головке, целуя его. рассказывая ему истории, гуляя с ним у дома и по непахотным долам, утолял Карло боль свою. Он сражу же прервал уроки у кузнеца ,ведь не мог бросить ослепшего, и никак не решался возобновить занятия, хоть отец сердился и настаивал на том. Однажды Карло заметил, что брат совсем перестал говорить об увечьи,- знать, смирился с тем, что неба, ни холмов, ни улиц, ни людей, ни бела света не увидит больше. Пуще прежнего распечалился Карло, сколь не убеждал себя, мол не виновен он в случившемся несчастье. И, бывало, по утрам ,когда засматривался он на пока спящего братца, охватывал его страх увидеть блуждающим по саду лишь ради солнечного света недоступного слепому навсегда. Тогда и решил Карло, выделявшегося приятным голосом, выучить. Школьный учитель из Тола приходил по воскресеньям с уроками игры на гитаре. Тогда ещё не подозревал слепой, что ремесло это станет делом его жизни.
Одним печальным летним днём горе навсегда утвердилось в доме старого Лагарди. Тот что ни год занимал у родственника небольшую сумму на семена для следующего посева и когда, в душном августе это стряслось, в чистом поле от удара обмяк вдовец и помер, не оставил он ничего сыновьям кроме долгов. Усадебка ушла с молотка,- братья, бездомные и бедные, покинули село.
Карло в ту пору было двадцать, Джеронимо- пятнадцать лет от роду. Вначале Карло подумывал было какую-то службу приискать чтоб прокормиться купно с братом, но это никак ему не удавалось. Да и Джеронимо покоя не знал, желал странствовать.
Двадцать годов уж ходили двое дорогами и тропами Северной Италии и Южного Тироля, всегда там, где тёк  погуще поток пассажиров.
А Карло спустя столько лет уже не мучился горько внимая всякому солнечному лучу, каждому милому горному виду,-
осталось на душе одно гложущее сострадание к брату, постоянное и неразличимое от боя сердечного и дыхания.  Ещё Карло был доволен когда Джеронимо напивался.
Экипаж с немецкой семьёй укатил прочь. Карло присел на облювованую им нижнюю ступеньку, Джеронимо же остался у стены,- он , опустив руки, вскинул голову.
Мария, служанка, выглянула из буфета.
"Много выслужили сегодня?"- крикнула она нищим.
Карло вовсе не обернулся. Слепой , согнувшись, отыскал бутылку, махнул ею и выпил за Марию. Он, бывало вечерами, сиживал подле неё и знал же, что та красива.
Карло выглянул на дорогу. Ветер гудел, дождь трещал так, что заглушал стук приближающегося экипажа. Карло встал чтоб занять место рядом с братом.
Джеронимо запевал даже ради единственного в приезжем экипаже гостя. Кучер спешно выпряг лощадей, затем поспешил наверх, в буфет.  Проезжий недолго оставался в своём углу, плотно укутанный в серый дождевик, казалось, совсем не слыша пения. Затем он метнулся из-под полога и крайне спешно, не слишком удаляясь от экипажа, побелаг кругом потирая ради сугреву руки.  Наконец, он будто заметил нищих. Остановился напротив тех и долго, будто оценивающе, подивился. Карло легонько поклонился как бы в знак привета. Проезжий оказался очень молодым безбородым мужчиной красивым с лица, быстрооким. Постояв немало напротив нищих, поспешил он к воротам, торопя отъезд, и всё удручённо покачивал головой вглядываясь в туманившую стену дождя.
"Ну?"- спросил Джеронимо.
"Пока ничего,- отозвался Карло,- Пожалуй, он подаст перед самым отъездом."
Проезжий вернулся, стал у дышла. Слепой запел. Молодой человек, внезапно заинтересовавшись, прислушался. Вышел работник, стал запрягать свежих лошадей.  И наконец, как бы внезапно просветлев, выхватил молодой мужчина кошель и дал франк Карло.
"О, благодарю, благодарю,"- отозвался тот.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

(абзац склеить- прим.перев.) Но когда перестук и гудки стихли вдали, ощутила она необузданную радость и ,как спасённая, поспешила вперёд. Прохожие шли ей навстречу, она вовсе не боялась их, ведь самое трудное уже разрешилось.  Городской гомон стал отчётливее, больше свету впереди, уже ощущалась околица Пратерштрассе, и казалось Эмме, что ждёт её там людской поток, в котором нужно бесследно затеряться. И когда она поравнялась с первым уличным фонарём, то ощутила покой, достаточный чтоб взглянуть на часы. Без десяти девять. Она поднесла часики к уху- они шли. И она подумала: я жива-здорова... даже мои часы не остановились... а он... он... мёртв... Судьба... Ей как будто всё простилось... словно никакая вина не довлела над ней. Прощено всё, да ,всё прощено. Она услышала как прошептала эту фразу. А если бы судьба распорядилась иначе? А если бы она, Эмма, лежала теперь в кювете, а он, Франц, остался б в живых? Не было б ему прощения... нет, не ему. Ну да, он же мужчина. Она- баба, у неё ребёнок и супруг. У неё заведомо было право, это её долг, да, её обязанность. Она знает достоверно, что сотворила это против долга... Но затем поступила по праву. Непроизвольно... как... как все добрые люди, всегда. А если б её разоблачили? Врачи набросились бы с расспросами. А ваш муж, достойная фрау? О, Боже!... А утренние газеты- а семья- их бы растоптали навеки и ничто б её, Эмму, не вернуло к жизни. Да, это главное: ни за что она не желала б откровенного суда. ...Она под железнодорожным мостом. Дальше... дальше... Вот сквае Тегеттхофф, куда сбегаются многие улицы. Тут, как всегда осенними ветренными вечерами, мало народу, но ветер городской уж облёк Эмму, а в том месте, откуда она явилась, царила гробовая тишина. У неё, Эммы, есть время. Она знает, что муж около десяти явится домой, она даже успеет переодеться. Ей вдруг захотелось осмотреть своё платье. С ужасом увидела она, что платье повсюду в грязи. Что она скажет горничной? Бурей пронеслась мысль, что во всех утренних газетах опубликуют историю несчастного случая. И ,обязательно- о некоей фрау, что каталась с ним в экипаже, и затем исчезла с места аварии ,и ,подумав это, Эмма задрожала пуще прежнего: неосторожность и глупость  н е  в ы ч е р к н е ш ь  п е р о м. Но у неё есть ключ, она сама отопрёт и горничная не услышит ничего. Она быстро остановила фиакр. Ей надо было назвать свой адрес. Эмма во время спохватилась и назвала ближнюю улицу. Когда она проезжала площадью Пратер, то могла б оглянуться по сторонам, но ей, Эмме, было недосуг. Главное желание одолевало её: как можно быстрее оказаться дома, в безопасности. Всё остальное её не трогало. В тот миг, когда она оставила метвеца одного в кювете, только забота о себе владела ею. Она хоть и не бессердечна, но... она знала совершенно определённо, что настанет время укоров совести, может быть, её, Эмму, она сведёт в могилу, но ничего в это время не осталось на душе кроме желания поскорей с незаплаканными глазами в собственной квартире усесться за стол с собственным супругом и сыном. Она поглядывала в окошко. Фиакр пересекал центральные улицы: они были освещены и довольно мало пешеходов попадалось на пути.  Эмме показалось, что всё пережитое этим вечером- неправда. Страшный сон приснился ей...  плотный как явь, сумбурный. Не доезжая к дому, Эмма остановила извозчика, вышла, опрометью бросилась за угол- и остановила другого извозчика, которому назвала свой точный адрес. Ей показалось, что она уж не в силах совладать с бегом мыслей. Где он теперь?- ныла совесть. Она зажмрилась и предствила себе как его кладут на носилки, несут в карету скорой- и показалось, что сидит она рядом и едет с ним. А карету начало бросать, и Эмма испугалась, что вылетит прочь как тогда- и она вскрикнула. Экипах остановился. Да вот же они, ворота. ... Быстро покинула она коляску, поспешила в парадный, да так, чтобы портье в окошко не заметил, ступенями вверх, легонько отворила дверь, чтоб никто не услышал... через прихожую- в свою комнату--- удалось! Она включила свет, прочь сбросила платье да надёжно спрятала его в шкаф. За ночь оно просохнет, а утром Эмма почистит его и простирнёт. Затем умылась она- лицо и руки, да запахнулась в шлафрок.
Раздался звонок. Эмма услышала, как горничная подошла к двери и отворила. Эмма услышала голос мужа, стук отставленной трости. Эмма ощутила необходимость стать сильнее, иначе всё непоправимо испортится. Она поспешила в столовую и в тот же миг встретилась с супругом.
- Ах, ты уже дома,- молвил тот.
- Разумеется,- ответила она,- уже давно.
- Не видели, как ты пришла.
Она улыбнулась. Ей очень трудно далась эта улыбка. Она поцеловала его в лоб.
Малыш ,уже заждавшийся, сидел за столом. На подставке лежала мольчишеская книжка, в ней покоился взгляд мальчика. Эмма села рядом с сыном, супруг- напротив. Он развернул газету и бросил мимолётный взгляд на полосу. Затем муж отложил чтиво и молвил :"Другие сидят рядком и говорят ладком".
- О чём?- спросила она.
И он завёл рассказ о нынешних делах, очень долгий, очень насыщенный.
Но она не слышала ничего: пережитая опасность и чудесно-мудрые рассуждения не слагались... она никак не могла ошутить это: я спасена, я дома.  И. пока муж говорил своё, она придвинула кресло к маленькому, прижала его головку к своей груди. Невыразимая усталость подавила Эмму: она ничего не могла поделать с собой, дрёма овладевала ею. Эмма закрыла глаза.
Внезапно её сознание пронзила, впервые с того момента, как Эмма выбралась из кювета, странная мысль. А что если он не умер?!  Если он... Ах, нет не может быть малейшего сомнения... Эти глаза... Этот рот..., и, к тому же- ни легчайшего дыхания с его губ. Но случается мнимая смерть. Бывают случаи, когда и намётанный глаз ошибается. А её глаз, конечно, ненамётан. Если он жив, если он вот и приходит в сознание, сейчас, увидит себя ночью на загородном шоссе... если он зовёт её... по имени... если он в агонии проговорится, она пропала... если он скажет врачам, мол ,тут была одна дама, ей, Эмме, придётся бежать дальше, скрываться. И... и... да, что тогда? Кучер явится из Франц-Йозефлянда с народом... он нарасскажет... дама осталась тут, когда я пошёл было за подмогой- и Франц подтвердит. Франц узнает... он ведь её хорошо знает... он узнает, что она бежала, и тогда ужасный гнев овладеет им, и Франц назовёт её имя ради мести. Ведь его оставили... и это его настолько поразит, что его оставили в смертный час, что он опрометчиво вымолвит, мол , тут была фрау Эмма, моя возлюбленная... сколь трусиливая, столь же и глупая. ведь не правда ли, господа врачи, вы ради приличия не стали б допытываться её имени. Вы бы её с миром отпустили, и я б тоже, о да,- дождись она вашего прихода. Но она поступила столь дурно, скажу вам, кто она... это... Ах!
- Что с тобой?- привстав, спросил очень настороженно профессор.
- Что?... как?... Что же?
- Да что с тобой?
- Ничего, -она сильнее прижала к себе младшего.
Профессор пристально посмотрел ей в глаза: "Знаешь, ты начала быстро проговаривать, засыпая..."
- Что?
- Внезапно закричала.
-... Да-а?
- Так кричат, когда во сне являются кошмары. Что тебе приснилось?
- Не знаю. Ничего не знаю.
В настенном зеркале напротив она рассмотела свою покоробленную, натянутую улыбку. Она испугалась собственного, такого незнакомого, лица... И она помыслила, что уста её застынут и что этой улыбке суждено играть сколько она, Эмма , ещё проживёт. И тогда она попробовала закричать. И ощутила ладони на своих плечех, и муж вклинился меж её живым лицом и отражением его в зеркале. Глаза его, вопрошающие и грозящие, утонули в её, жены, взгляде. Она знала: не выдержит это, последнее, испытание- тогда пропала. И она снова ощутила твёрдость, её тело и лицо изготовились к схватке. В этот миг Эмма готова была овладеть положением. Ей следовало покончить с кошмаром, -и Эмма , взяв ладони мужа, потянула их к себе, всё более нежно и волнительно.
 И, ощутив мужнин поцелуй в лоб, подумала она: пожалуй... дурной сон. Он никому не расскажет, не прогневится, нет... он мёртв... он, решено, мёртв... а мёртвые молчат.
- Почему ты сказала это?- внезапно донёсся к ней голос мужа. Она глубоко перепугалась: "Да что такого сказала я?" И показалось ей, что всё она уже начистоту вслух ему было выложила... словно всю историю сегодняшнего вечера поведала она тут, за столом... и переспросила она, содрогнувшись от его карающего взгляда: Так что же сказала я?"
- Мёртвые молчат, - врастяжку повторил её муж.
- Да.- всхлипнула она,- да.
В её глазах прочёл он, что она та не способна дольше от него скрываться. Они засмотрелись друг дружке в глаза. "Уложи мальчика в кровать",- затем попросил он её,- "думаю, у тебя есть что мне рассказать..."
- Да,- ответила она.
И она знала, что этому мужчине, которого столько лет предавала, в следующий миг поведает всю правду.
И, провожая мальчика в спальню, Эмма чуяла пристальный взгляд супруга,- великий покой снизошёл на неё: ей показалось, что скоро многое наладится...

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Эмма, превозмогая боль во всех членах, поднялась во весь рост, а то, что извозчик не пострадал, её немного успокоило. Она услыхала стук фонарной дверцы, чирканье спички, со страхом ожидая света. Она не осмелилвалась ещё раз тронуть Франца лежащего тут же навзничь. Она подумала, что в темноте всё кажется страшнее: "он, конечно откроет глаза и всё, ничего, обойдётся..."
Сбоку замерцал огонёк. Она вдруг увидела экипаж, к её удивлению, неопрокинувшийся, он, правда, стоял скособочившись, почти в канаве, будто колесо сломалось. Кони замерли. Свет приближался,- Эмма следила за бликом, легко скачущим по милевому камню-указателю, по гравию кювета, подбирающемуся к ногам лежащего. Блик поскользил по телу, лизнул лицо, да там и замер.
Эмма опустилась на колени, она ощутила биение рвущегося наружу собственного сердца когда рассмотрела оицо лежащего. Оно побледнело. Веки замерли, полуоткрыты так, что виднелись только белки. Правым виском по щеке за воротник сочилась струйка крови. В верхнюю губу впились зубы. "Это невозможно!"- молвила про себя Эмма.
И кучер, тоже на коленях, неподвижно смотрел в лицо. Затем он взял руками голову, приподнял её. "Что вы делаете?!"- сдавленно вскрикнула Эмма и ужаснулась неподвижности этой головы.
- Дост`фрёйляйн, мне сдаётся, тут большое несч`стье сл`чилось.
- Неправда,- возразила Эмма,- этого не может быть. Это с вами что случилось? И со мной...
Кучер медленно опустил голову, на колени дрожавшей Эммы. "Есл`бы  кто пр`шёл... хоть бы кр`стьяне через четверть часа пр`шли..."
- Что же нам делать?- вымолвила дрожащими устами Эмма.
- Да фр`ляйн, есл`бы экипаж разбился... но нет, он с`всем цел... Нам надо ждать пока кто подойдёт.
Он говорил ещё, но Эмма, почти не разбирая слов, уже пришла в себя и сообразила что делать.
- Как далеко отсюда ближайшее жильё?- спросила она.
- Тут недалеко, всё ж Франц-Йозефлянд... Мы б ув`дали дома, коль рассвело, в пяти минутах х`дьбы есть что-то.
- Идите. Я побуду тут, а вы приведите людей.
- Да, фр`ляйн, я п`думал, обм`зговал, всё р`ш`но: останусь с вами: это н`д`лго, пока кто пр`дёт, тут  бл`зко имп`рское ш`ссе, и ...
- Тогда будет поздно, слишком поздно. Нам нужен доктор.
Кучер взглянул в лицо лежащего, затем, покачав своей головой,- в глаза Эмме.
- Этого вы не можете знать, -вскричала Эмма,- и вы тоже!
- Да, фр`ляйн, но... где н`йду я докт`ра во Франц-Йозефлянде?
- Он должен быть там, в городе, а...
- Фр`ляйн, зн`те что! Я думал себе, что там д`лж`н быть т`л`фон. Там м`жм мы в`звать сп`сательную.
- Да, это лучшее! Только идите, бегите вы ради Бога! И людей ведите... и ...прошу вас, только идите, что вы тут делаете?
Кучер взглянул в бледное лицо, что покоилоь на подоле Эммы. "Спасательную службу, доктор не понадобится".
- Идите вы! Ради Бога! Идите!
- Да`йду же, т`лько вы не в`лнуйтесь шибко, фр`йляйн. В темень, вот,- и он поспешил прочь по шоссе,- я не пр `тив, душенька,- пробурчал он себе под нос, -Т`же мне м`сль,  среди ночи по имп `рскому ш`ссе...
Эмма осталась одна с неподвижным среди тёмного пути. "Что теперь?"- размышляла она. Это ведь невозможно... вертелось в голове... это же невозможно... Ей вдруг почудился вздох. Она наклонилась к бледным губам. Нет, не дышит. Кровь на виске и щеке будто бы подсохла. Она всмотрелась в глаза, остывшие глаза, и крупно задрожала, съёжилась. Ну почему её не верилось: вот же она, пришла... это- смерть! И эта мысль пронзила Эмму. Она прочувствовала большее: мертвеца. Я и мертвец, мертвец на моём подоле. И дрожащими ладонями сдвинула Эмма голову обратно на гравий. И впервые чувство отвратительного одиночества, заброшенности овладело Эммой. Зачем она послала кучера? Что за глупость?! И что ей теперь делать на загородном пути с мёртвым мужчиной? Если явятся люди... Да, что ей тогда делать, если они придут? Сколько ей придётся ждать? И она снова взглянула на мертвеца. Я тут не одна при нём, показалось ей. Вот, огонёк здесь. И будто этот свет, почудилось ей,- нечто милое и дружеское, о чём следует думать. В этом огоньке было больше чем во всей раздольной ночи вокруг, да, будто огонь- защита от бледного страшного трупа, что покоился рядом на земле... И она засмотрелась на пляшущий огонь до рези, до зайчиков в глазах. И она будто пробудилась. Она вскочила! Так не пойдёт, это невозможно, с ним нельзя дальше оставаться... Она будто увидела себя со стороны, стоящую на шоссе, с мертвецом у ног, и свет; и она увидела себя стремящейся, вытягивающейся прочь в темень тенью. Чего жду я, и её мысли неистовствовали... Чего я жду? Людей? На что мне они? Народ придёт и спросит... а я... что мне делать здесь? Все станут расспрашивать, кто я. Что я должна ответить им? Ничего.  Ни слова не пророню в ответ, отмолчусь. Ни стова... они же не станут принуждать меня.
Издалека донеслись голоса.
Уже? подумала она. Она испуганно прислушалась. Голоса раздавались с моста, они приближались. Должно быть не те люди, что выкликал кучер. Но кто бы они ни были, всё равно- должны заметить свет, а ей не следует быть обнаруженной.
И она ногой пнула фонарь. Тот потух. Теперь стояла она в кромешной темноте. Ничего не видела она. И её было не видать. Только белый гравий едва сиял. Голоса слышались совсем рядом. Всё её тело одолела крупная дрожь. Только бы не заметили. Ради Бога, это единственное важное, только это и ничто иное решит всё: она пропала, если какой-то тип узнает, что она- любовница... Она судорожно заламывала руки. Она молила чтоб люди на противоположном краю шоссе миновали не обнаружив её.  Она вслушивалась. Вот оттуда... Что же они говорят? ... Там две или три женщины. Они замелили экипаж, ведь говорят что-то о нём, она разбирает отдельные слова. Карета... поломалась... а что ещё говорят они? Ей не понять. Они прошли мимо, дальше... они уже... Слава Господу! А что теперь, теперь? О, почему она не погибла с ним?! Его жаль, всё его позади, минуло... ничто не страшит его, ничто ему не грозит. Она же стережется от всего. Она боится, что её тут застанут, что её станут расспрашивать: кто вы? Что её заберут в полицию что о ней всё узнают, что её муж... что её ребёнок...
И она уж не соображала, сколь долго простояла тут как вросшая... Ей же надо прочь, она ни с ком тут не нуждается, и только накличет беду на себя. И она шагнула... Острожно... ей надо выбраться из... вверх... шаг вверх... ох, это так трудно! ... и ещё два шага, пока она не оказалась посреди проезжей... и замет постояла недолго всматриваясь в темень, пока не высмотрела направление дороги. Там, там -город. Его не видать, ... но направление верно. Ещё раз оборотилась она. Да не так уж темно. Она смогла достаточно хорошо рассмотреть экипаж, и упряжь... и, когда она сильно напряглась, то заметила что-то вроде лежащего на обочине мужского тела. Она ввинтила очи в сумрак, так, что подалась вперёд... мертвец этот, он словно держал её, и она испугалась его мощи... Но она силой вызволилась и уж заметила: проезжая мокра, я стою посреди укатанной поблёскивающей проезжей, а сырой прах меня не удержит. И вот пошла она... быстрей... побежала... поскорее прочь... назад... к свету, в сутолоку, к людям! Она бежала вдоль шоссе подобрав подол чтоб не оступиться. Ветер будто подгонял её в спину. Она уже, право, не ведала, от чего бежит. Ей казалось, что надо скрыться от бледного мужчины, лежащего там, за ней, у кювета... затем ей показалось, что те, живые, придут и бросятся за ней вдогонку... Или...? Что они предпримут? Бросятся за ней? Но её не поймают: вот он, мост. Она совершила рывок на волю, и опасность уже позади. Её не узнают, кто она, ни одна душа не догадается, что за дама с господином катила к Рейхштрассе.  Кучер не знает её, а встретит случайно- не опознает. Никому не захочется ломать голову над пропавшей с места происшествия дамой. Кому дело? Очень умно, что она не осталась там, и совсем не подло. Франц самолично было наделил её правом.  Ей надо домой, у неё ребёнок, у неё муж, она же пропала бы, если бы её там застали с мёртвым любовником. Вот мост, а дорога уже виднее... слыхать шум реки, как прежде; здесь они под руку прошлись было... когда... когда? Сколь часов прошло? Так не должно было продолжаться. Не должно? А всё же? Может, ей всё почудилось, может быть, полночь давно миновала и скоро рассвет, и она очнётся дома? Нет, нет, это невозможно: она знает, ей не почудилось, она точно и ясно помнит, как вылетела из коляски- и всё произошедшее снова ей показалось явью. Она бежала по мосту слушая гул собственных шагов. Она не смотрела по сторонам. Вот, заметила она, как некто шёл ей навстречу. Она умерила походку. Кто знает, что от незнакомца ждать? Какой-то в мундире. Она прошлась совсем медленно. Она не смеет попасться. Она почует, если тот упрётся в неё взглядомю Если он её спросит? Она уж поравнялась со встречным, узнала мундир: это патрульный страж,- она прошла мимо него. Она почуяла, что тот остановился за её спиной. С трудом она сдержалась, не припустила бегом. Она шагала по-прежнему медленно. Она услыхала звон рельсовой конки. Значит, уже давно не полночь. Она уж зашагала проворней, к городу, чьи фонари блистали из-под железнодорожного виадука, чей малоразличимый гомон уж доносился изнедалека. Ещё эта безлюдная улица- и воля близка. Это рядом,- она услыхала свист, всё пронзительнее, всё ближе, шумная карета промчалась рядом. Непроизвольно Эмма замерла чтоб оглянуться ей вслед. Это была скорая. Эмма знала, куда та помчалась. Как резво! подумала она... Как в сказке. Одие лишь миг казалось Эмме, что должна она окликнуть тех спасетелей, что ей следует присоединиться к ним, что надо вернуться туда, откуда бежала- лишь одно мгновение владел Эммой опасный стыд отвергаемый ею, и она осознала, что струсила было и оплошала. (абзац склеить--- прим.перев.)

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Не в силах дольше сидеть в экипаже, он вышел и заходил туда-сюда. Уже стемнело. Редкие фонари на этой тихой, вечно малолюдной улице помигивали, колышимы ветром вправо-влево. Отдождило. Тротуары почти высохли, но немощёная проезжая была пока сыра, а кое-где образовались лужицы.
"Странно это,"- думал Франц: "в какой-нибудь сотне шагов от Пратерштрассе чувствуешь себя как в чудом перенёсшимся в венгерский городок, к тому же- уютный: тут не встретишь нежелательных теперь друзей". Он достал часы... семь,- и уже кромешная ночь. Эта осень ранняя. И проклятая буря.
Он поднял воротник повышеи зашагал проворней, туда-сюда. Дребезжали фонарные стёкла. "Ещё полчаса,"- выдохнул он негромко: "и я уйду. Ах, если б она была уже недалеко". На перекрёстке он замер: отсель просматривались оба направления, откуда она могла бы подойти.
"Да, сегодня она придёт,"- думал он, натягивая шляпу чтоб та не улетела прочь. "Пятница. заседание профессорскй коллегии . В этот день она всегда приходит и осмеливается задержаться подольше..." Он услыхал перезвон конки -и тут же громыхнул колокол Непомук-кирхи. Улица оживилась. Высыпали прохожие, в основном, как ему показалось- служащие заведений. Все ходоки торопились, гонимы или сдерживаемы ветром, словно боролись с ним. Никто не обратил внимания на Франца, только пара лавочных торговок окинула его лениво-любопытным взглядом. Внезапно Франц заметил быстро приближающуюся знакомую фигуру. Навстречу. Пешком? Это она?
Это была она: замеченная им, замедлила шаг.
- Ты пешком?- спросил он.
- Я отослала экипаж у Карлова театра. Думаю, уже раз он было вёз меня.
Некий господин миновал их, мельком глянув на даму. Молодой Франц вперился ответным, почти вызввающим взглядом в того- и прохожий быстро удалился. Дама посмотрела ему вслед: "Кто он?", спросила испуганно.
- Не знаю его. Тут нет знакомых, будь спокойна вполне. Но пошли-ка быстрее, мы поедем.
- Там твой экипаж?
- Да.
- Свободный?
- Час назад в нём было так хорошо.
Они поспешили. Дама забралась в салон.
- Кучер!- гаркнул молодой мужчина.
- Где же он?- растерялась молодая дама.
Молодой мужчина отворил дверь кабачка: за стлом, в компании двоих посторонних восседал... уже вскочил и поспешил к выходу, кучер.
- Щас, милс`дарь,- промямлил тот, и допил, стоя, стакан вина.
- Что вы тут...?
- Всегда готов, ваша честь, я скоро буду.
Пошатываясь, кучер поплёлся к упряжке: "Куда прикажете ,ваша честь?"
-Пратер. Дом свиданий.
Молодой человек забрался в салон. Его спутница притаилась, съёжилась в углу под перепончатым раздвижным верхом. Франц взял ее за обе ладони. Она не откликнулась. "Может, хоть пожелаешь мне доброго вечера?"
- Прошу, оставь меня ненадолго: никак не переведу дыхания.
Молодой человек расположился в своём углу. Пара недолго помалкивала. Экипаж свернул на Пратерштрассе, затем прокатил мимо Тегеттхофф-монумента, сразу понёсся широкой, тёмной Пратерской аллеей. Тогда-то вдруг обняла возлюбленного обеими руками. Тот, приподняв недлинную вуаль, поцеловал её в уста.
- Наконец я с тобой!- выдохнула она.
- А ты знаешь, сколь давно мы не виделись?- воскликнул он.
- С воскресенья.
- Да, но с прошлого.
- Что так? Ты же был у нас.
- Ну да... у вас. Ах, так не пойдёт. К вам я впредь не приду. Но что с тобой?
- Экипаж обогнал нас.
- Миленькая, народу, что сегодня съезжается погулять на Пратере, не до нас.
- Да знаю уж. Но случайно кто-нибудь мог нас опознать.
- Не узнают, это исключено.
- Прошу тебя, поедем в иное место.
- Как тебе угодно.
Он зря окликрул, казалось, оглохшего извозчика. Затем ,дотянувшись, тронул сермяжное плечо. Кучер обернулся.
- Поворачивайте. И почему гоните как на пожар? Мы же не торопимся, влышите вы? Поедем в... знаете аллею, что ведёт к Имперскому мосту?
- По Райхштрассе?
- Да, но не гоните, это бессмысленно.
- Простите, милс`дарь, буря, она лошадей бесит.
- Ах, ну если буря,- Франц уселся снова.
Кучер развернул экипаж. Покатили назад.
- Почему вчера я не видела тебя?- спросила Эмма.
- Где же?
- Думала, ты был приглашён к моей сестре.
- Ах, так...
- Почему не пришёл?
- Потому, что мне невыносимо видеться с тобой на людях. Нет, никогда впредь.
Он передёрнул плечами.
- Где же мы?- спросила она затем.
- Близко большой Дунай,- ответил Франц,- мы едем к Имперскому мосту. Тут нет знакомых,- насмешлово добавил он.
- Коляска трясёт ужасно.
- Мы снова катим по мостовой.
- Почему зигзагом?
- Тебе кажется.
Но он заметил для себя, что экипаж бросает слишком,- и не признался вслух чтоб не напунать её.
- Мне надо с тобой сегодня о многом поговорить начистоту, Эмма.
- Тогда начинай: мне в девять следует быть дома.
- Парой слов должно всё решиться.
"Господи. да что же это!"- вскричала она. Лошади, погоняемые кучером, дёрнули едва не свалившийся оземь экипаж прочь из наезженной колеи, так, что коляска резко наклонилась. Франц схватил кучера за куртку: "Стойте!"- закричал он- "вы же пьяны!"
С трудом кучер остановил упряжь: "Но, милс`дарь..."
- Пройдёмся, Эмма, выйдем тут.
- Где мы?
_ Уже на мосте. Буря-то поутихла. Пройдёмся немного: в коляске толком не поговоришь.
Эмма, приспустив вуаль, последовала за Францем.
- По=твоему, поутихла?- вскрикнула она, спускаясь навстречу внезапному порыву ветра.
Франц взял Эмму на руку,- "Следом!"- крикнул он кучеру.
Они зашагали вперёд, подходя к мосту, молчали, а посредине- слушая шум реки, недолго постояли. Глубокая темень облекла их. Широкий серый поток раздался не зная границ, а издали виднелись красные огни,которые, казалось, парили над сырой гладью и в ней же отражались. С только что покинутого берега тянулись и пропадали в воде дрожащие полоски света, а с моста казалось, будто теряется могучий поток в чёрных лугах. Издалека послышались грозные раскаты, они всё приближались. Франц и Эмма невольно обернулись чтоб рассмотреть железную колею, гдемерцали красные огни: составы, светя окнами вагонов, неслись по рельсам, неожиданно выныривая из ночи чтоб скоро в ней же сгинуть. Гром постепенно присмирел, только ветер налегал неожиданными наскоками.
После долгой паузы вымолвил Франц: "Нам следует уехать".
- Вряд ли, -тихо возразила Эмма.
- Нам нужно уехать прочь, -живо продолжил Франц,- окончательно, говорю я...
- Так не пойдёт.
- Если мы малодушны, Эмма, так не пойдёт.
- А мой ребёнок?
- Он оставит его тебе, я твёрдо убеждён.
- И как же, -тихо уточнила она,- бежать под покровом ночи` и тумана?
- Нет, вовсе нет. Тебе всего лишь следует просто сказать ему, что ты не можешь дальше жить с ним оттого, что принадлежишь другому.
- Ты в здравом уме, Франц?
- Коль желаешь, избавлю тебя от повинности: скажу ему это сам.
- Ты не сделаешь этого, Франц.
Он постарался рассмотреть её лицо, но в сгустившейся мгле уже не смог даже заметить обращённый навстречу праямой взгляд.
Франц ,недолго подумав, спокойно молвил ей в ответ: "Не бойся, не скажу".
Они приближались к другому берегу.
- Не слышишь?- встрепенулась она, -Что это?
- Шум оттуда,- ответил он.
Медленно загромыхало им нечто из темноты, красный лучик завилял навстречу, вскоре показался висящий на дышле фонарь, но они так и не смогли рассмотреть груз и седоков. За первой последовали ещё две подобные фуры. На последней показался возница, раскуривавший трубку, с виду поселянин. Обоз проскрипел мимо. И снова воцарилась тишь, нарушенная лишь шорохом фиакра в двадцати шагах от них, медленно катившего вдаль. Мост в поклоне уже коснулся берега. Они увидели бегущее вдаль меж деревьев, исчезающее во тьме шоссе. По обе стороны от проезжей расстилались низкие ,как в пропастях, луга.
После долгого молчания Франц вдруг произнёс: "Итак, это в последний..."
- Что?- озабоченно спросила Эмма.
- Мы вместе в последний раз. Оставайся с ним. Говорю тебе адьё.
- Ты это серьёзно?
- Абсолютно.
- Видишь же, это ты всегда нам портишь пару часов, не я.
- Да-да, ты права,- молвил Франц,- Идём, поедем назад.
Она сильнее стиснула его ладонь: "Нет",- нежно ответила ему,- "Уже не желаю. Я не позволю себе такого прощания"
Она прижалась к нему крепче и поцеловала его крепко. "Куда приедем мы",- спросила она,- "еслю отсюда ,не сворачивая, всё вперёд?"
- Тогда- прямо в Прагу, детка моя!
- Не так далеко,- ответила она засмеявшись, -но немного дальше туда, если можешь.
Она показала рукой в темноту.
- Э, кучер, - крикнул Франц. Тот не слышал.
Франц заголосил :"Остановитесь же!"
Экипаж катил дальше.
Франц догнал его, увидал уснувшего кучера, усердно крича, растормошил его: "Поедем немного вперёд, по шоссе. Вы поняли меня?"
- Уже хорошо, милс`дарь...
Эмма забралась в коляску, за ней- Франц. Извозчик хлестнул спины кнутом, лошади бешенопонеслись по вымокшему шоссе. Пара крепко обнималась когда коляску швыряло взад-вперёд.
- Это что-то нехорошо,- успела тихо прошептать Эмма.
В это миг показалось ей, что экипаж взлетел: она ощутила себя выброшенной вперёд, попыталась уцепиться за что-нибудь, но ладони хватали пустоту. Эмме показалось, что летит она по кругу всё быстрее, она зажмурилась- и вдруг ощутила под собой землю, и угрожающая, тяжёлая тишина расклинила явь. Эмма будто очутились одна, вдали от всего мира. Затем послышалось всё по отдельности: топот копыт лошадей похрапывавших где-то рядом; тихий стон... но Эмма ничто не могла рассмотреть. Ею овладел жуткий страх, она вскрикнула- и страх усилился потому, что она не расслышала собственного крика. Она вдруг осознала только что случившееся: экипаж наткнулся на что-то, может быть, на милевой (верстовой, версту- прим.перев.) камень, опрокинулся, и они оказались выброшены. "Где  о н ?"- было её следующей мыслью. Она выкрикнула его имя. И услыхала себя, зовущую, но- совсем тихо, но всё-таки услышала. Ответа не последовало. Она попробовала подняться, наконец, оказалась сидящей на земле. А когда разводила руками в поисках опоры, нащупала мужское тело рядом с собой. И теперь, в полной темноте, смогла она рассмотреть лежащего совершенно неподвижного Франца. Протянутой ладонью она погладила его лицо- и ощутила нечто влажное и тёплое на нём. Её дыхание замерло. Кровь...? Что здесь случилось? Франц ранен, он без сознания. А кучер, где он? Она криком позвала его. Ничего в ответ. Снова присела она на землю. Со мной ничто не случилось, подумала она, хотя ощущала боль во всех членах. Что я натворила, что я натворила... не может быть это, что со мной произошло... "Франц!"- крикнула она. Ответный голос раздался совсем рядом: "Где вы, дост`фрёйляйн, где есть дост`госп`дин? Ничт` не сл`ч`лось? Пог`дите, фр`ляйн, я з`жгу ф`нарь, увидать! не з`наю ,что з` пакость с`годня. Виноват ,ч`сто виноват, кл`нусь.. в канаве вы, пр`клятые кони".

пролжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы