Есть такая теория "ошибки выжившего". Ее идея в том, что нельзя делать выводы лишь на основании опыта победителей, не спросив проигравших. Например, мы судим о доброте дельфинов, исходя из опыта тех тонувших, кого эти животные толкали к берегу и спасли. И не учитываем опыт тех, кого дельфины толкали в обратном направлении и …

        И эта же теория работает в отношениях украинцев со своим государством. Для иллюстрации: в российском коллективном бессознательном "власть" и "государство" неделимы, они плоть от плоти друг друга, а потому смена власти для российского обывателя равноценна атаке на государство. Голосование за действующего президента – это голосование за государственное статус-кво. Это – голосование за границы, депозитную ставку, флаг и инфраструктуру. Любое предложение что-то изменить пугает российского обывателя - травма 1991-го столь велика, что в России дискредитированной оказалась сама идея "перемен".  И Владимир Путин в этом смысле – олицетворение той самой "стабильности", которая позволяет прятаться от ответственности. Не нужно ничего менять. Не нужно ничего переделывать. "Им виднее".

        А в Украине все строго наоборот. В отечественном бессознательном "власть" и "государственность" разведены по разным краям спектра. И для украинского обывателя именно эта готовность идти до последнего сделала возможным Майданы. Потому что для нашего обывателя идея свержения "власти" не несла в себе никаких связок с возможной угрозой для государственности. До сих пор украинские институты – при всей их слабости и аморфности – устояли. Но в итоге, оба Майдана создали у нас тот самый эффект "ошибки выжившего". Нам кажется, что любая внутриполитическая схватка не приведет к краху государственности. Мы привыкли, что любые потрясения не чреваты хаосом. А потому не ощущаем границ допустимого в схватке за "светлое будущее".

        Надежда Савченко собиралась расстрелять парламент? Так им, поделом! У протестующих нашли боевые гранаты? Ложь, но давно пора! Украинский обыватель убежден, что в борьбе с властью все средства хороши. Включая те, что ставят под угрозу само тело украинской государственности. ...

        Украина любит противопоставлять себя России. В том числе – в готовности менять реальность, не считаясь с издержками. Раз уж у них – тотальный застой, то у нас – тотальная вольница. Мы слишком увлеклись крайностями, забыв о том, что правильная модель – это не обязательно та, что на противоположном полюсе от российской. …

        Нам кажется, что в нашей борьбе за будущее мы рискуем лишь недостатками. Что достоинства быта – это константа, которая никуда не денется. Что вода из крана не перестанет течь, поезда не перестанут ходить, а товары из магазинов не исчезнут. Забывая о том, что все это возможно лишь потому, что институциональная Украина продолжает существовать. То, во что превращается страна без государства – это Сомали, когда единственный возможный институт – это институт насилия.

         В этом смысле мы похожи на людей, которые разбирают боевые снаряды на металлолом. "Тридцать лет так делаем, и ничего".

         Проблема лишь в том, что в случае ошибки о ней попросту некому будет рассказать.

(Павел Казарин, журналист, автор Slon.ru, обозреватель Крым.Реалии и ведущий телеканала ICTV)

    … из них десять лет проработал в журналистике, где мы пытались сшивать материк и полуостров, находить какие-то другие горизонты, кроме тех, на которых заканчивался СССР. Мы хотели идти в завтра, а они пытались утащить нас во вчера. И нам казалось, что время играет на нашей стороне. Просто потому, что мы молоды, а они – нет. Мы ошибались. Отчетливо помню предвоенный 2013-й. Крым продолжал жить советскими мифами в их девственной чистоте.

        А затем случился февраль 2014-го. И оказалось, что вся постперестроечная Россия – это лишь косметика, под которой прячется все та же старая империя. Крым снова угодил с Москвой в резонанс: это не она вернула полуострову повестку. Это он навязал ей свою. Я помню местных городских сумасшедших. Они ходили с красными или трехцветными флагами. Говорили советскими словами и думали советскими лозунгами. Для них день сегодняшний был лишь плацдармом для возвращения во вчера. С ними было скучно и тускло. В любой заграничной поездке они искали следы неизменного увядания.         

        Я протянул в своём родном Симферополе до осени 2014-го. С февраля до ноября писал о том, что Россия делает с моим домом. Порой казалось, что я внутри романа "Остров Крым" – в той главе, где империя поглощает территорию полуострова. Под нож отправлялось все то, во что ты верил: независимые медиа, независимые люди, право на несогласие. К ноябрю стало понятно, что это всё. Если тебе предлагают капитуляцию как единственный вариант – диалог невозможен. Сила слова работает там, где люди способны слышать. А если они способны придумать себе "распятых мальчиков" – нет смысла с ними разговаривать. Все, что вы скажете, будет использовано против вас. Уехал в Киев.

          Оказалось, что брошенное на самотек время, как в Крыму, не обязательно приводит нас в "завтра". Оно вполне может привести нас всех во "вчера". Поколение отцов отбирает время у поколения детей, чтобы забрать будущее у внуков. Факты способны проигрывать лжи. Тот, кто говорит правду, скован рамками этой правды. Тот, кто врет, не скован ничем. Как только регион становится заповедником ностальгии – он начинает идти в ад. Люди с головами, повернутыми назад, не умеют иначе. Доказано Данте.

        Движение вперед требует усилий. Деградация не требует ничего. Скатиться вниз и в прошлое – проще простого. Я понял, что мотивы людей определяются не реальностью, а восприятием этой реальности. Борьба за "картинку в головах" способна выигрывать войны. Или начинать их. Доказано российским ТВ.

        За четыре года я стал жестче, понял, что демократические принципы стоит распространять лишь на тех, кто их сам готов признавать. Играть по этим правилам стоит лишь с теми, кто не собирается их отменять после победы. Мой Крым иногда прорывается ко мне. На старых фото – те, кто присягнул новым флагам. Те, кто ушел во внутреннюю эмиграцию. Я до сих пор не могу привыкнуть к снегопадам. Домом веет всюду, где на горизонте видны горы. Мои вещи делятся на те, что "оттуда", и те, что уже "отсюда". Там – в моем Крыму – остались три десятка лет. И иллюзии. Мне не жалко ни того, ни другого.

(Павел Казарин, журналист. Из публикации в блоге. Сокращено.)

     ... как мы думаем, положат конец войне, забывая о том, что они могут лишь спровоцировать новую. Давайте представим, что Москва соглашается на требования Киева. Миротворцы приходят на восток. В миссии нет россиян и их прямых союзников. Захарченко, Пасечник и прочие исчезают. Москва выводит технику и солдат. Добровольцы сбегают сами. Контроль над границей у голубых касок. А что дальше?

     А дальше оказывается, что свою часть Минских соглашений Москва выполнила. И мяч уже на стороне Украины, которая теперь должна проводить выборы, объявлять амнистию и давать региону особый статус. И в этот момент по всей стране политики и обыватели начинают рыть окопы.

     Одна часть граждан – проукраинская, патриотическая и прошедшая через фронт – начинает говорить о том, что "Донбасс – наш", и его нужно возвращать. А другая – точно такая же проукраинская, патриотическая и тоже прошедшая через фронт – говорит, что сражалась не за возвращение Донбасса, а за оборону от "русского мира".

     Одни поддержат выделение денег на восстановление региона. Другие назовут эти средства репарациями и потребуют не забирать бюджет у Черновцов ради Луганска.

     Одни будут за амнистию, которая "перевернет страницу". Другие – за расплату для коллаборационистов.

     Одни поддержат выполнение Украиной своих обязательств. Другие насмерть будут стоять против любых автономий.

     На Донбассе перестанут стрелять. И появятся те, кто скажут, что в состоянии мира Украине не нужен раздутый военный бюджет. Что армию можно сократить, а армейские траты – пересмотреть.

     В том, что ЕС решит снять санкции с РФ сомневаться не приходится. Санкции к Крыму не привязаны. Среднестатистическому немцу сложно будет понять, почему его бюджет должен недополучать деньги, если Россия выполнила свою часть обязательств. И теперь ЕС будет давить уже на Киев – всеми своими финансовыми рычагами, усиливая и без того зарождающийся украинский евроскепсис.

     А следом дискуссия о санкциях возникнет и в Украине. Появятся те, кто выступят за их отмену и возобновление торговли. Они будут оправдывать торговые связи целесообразностью. Экономический цинизм объявят залогом выживания. На освобожденный, но все еще неподконтрольный Донбасс вернутся олигархи. Те, у кого остались там активы. Они снова захотят превратить регион в фундамент своего выживания. Родят новые партии – для "униженных и оскорбленных". Тем более, что грядку для "региональной идентичности" боевики там удобряли несколько лет.

     Каждая из этих дискуссий рискует разделить тех, кто еще недавно был по одну сторону баррикад. И у каждого на знаменах будут погибшие на фронте. "Они погибали (не) за то, чтобы…". Мертвых всегда удобно делать идеологами. Они уже не возразят. Нам снова предстоит договариваться самим с собой о самих себе. И мы должны быть готовыми к тем дискуссиям, которые ворвутся в наш быт. Любое изменение статус-кво нарушает сложившийся консенсус. А уж тем более, если речь идет о том, где заканчивается Украина.

     Мир всегда сложнее войны. Победа не всегда закапывает старые окопы. Иногда она роет новые.

     Часто говорят, что Украине угрожает "лобби войны", забывая о том, что в стране есть и "лобби мира". "Война выгодна". "На войне делают деньги". "У войны есть лоббисты". Я часто слышу эти фразы. И в какой-то мере даже готов с ними согласиться. Да, наверняка в Украине есть "профессиональные ястребы". Те, для кого война – это источник дохода. Те, кто зарабатывают на армейских поставках. Те, кто коллекционируют политические дивиденты.

     И дело ведь не только в армейском бюджете – который вырос в разы за последние три с половиной года. И не только в увеличившихся расходах на нацбезопасность. В конце концов, "списать на войну" – это ведь очень удобная формула, которая выгодна и вороватому армейскому завскладом, и политику, который мобилизует избирателя алармизмом.

     Но "лобби войны" не отменяет "лобби мира". Потому что война стала не только трамплином для одних, но и минным полем для других. Всех тех, кто за десятилетия привык зарабатывать на статус-кво – когда Украина продолжала оставаться в колониальном статусе по отношению к России. Судите сами. С момента начала войны взаимный товарооборот между Киевом и Москвой упал в 8 раз. Нынешние объемы торговли – лишь 12% от довоенного объема. И даже теперь Россия остается крупнейшим торговым партнером Украины.

     Можете представить, каким был уровень интеграции украинской экономики в российскую. Можете сами оценить, какой доли доходов лишились украинские финансово-промышленные группы из-за взаимных санкций. Они достаточно сильны, чтобы отмобилизовать "лидеров общественного мнения". Достаточно богаты, чтобы создать любые группы поддержки в соцсетях. Достаточно влиятельны, чтобы лоббировать идею "мира любой ценой" – не только внутри Украины, но и вовне. Речь о тех, для которых Украина – не дом, а офис. Для них будущее страны – это переменная, в противовес доходам, которые обязаны быть константой. 

     Да, "лоббисты войны" наверняка существуют в Украине. Но может случиться так, что они окажутся в меньшинстве по сравнению с "лоббистами мира". Того самого, который "любой ценой". Включая капитуляцию.

(Павел Казарин, известный журналист, автор Slon.ru, обозреватель Крым.Реалии и ведущий телеканала ICTV)

      Надежда Савченко сейчас – это пример того, как можно прогулять репутационное состояние за считанные месяцы. А ведь когда-то ее имиджевое "приданное" было столь велико, что за него сражались партийные лидеры. Юлия Тимошенко делала ее первым номером списка. Банковая – присуждала высшие воинские награды. Издательства готовы были издавать ее книгу, а СМИ стояли в очереди на интервью.

     Но разочарование в ней наступило не только из-за изначально завышенных ожиданий. Да, образ украинской "Жанны Д’Арк" слишком тяжел, чтобы ему соответствовать, и страна была обречена оказаться в ловушке собственных иллюзий. Но Савченко сумела настроить против себя тех, кого принято называть гражданским обществом.

     Дело в том, что ее переговоры с боевиками прекрасно вписываются в российский сценарий разрешения войны на Донбассе. Потому что с первого дня подписания Минских соглашений Москва пыталась навязать Киеву и миру свою очередность их выполнения: ВНАЧАЛЕ Киев должен амнистировать боевиков, закрепить за регионом автономию, следом – провести выборы с участием коллаборационистов, которым ЗАТЕМ Кремль передаст контроль над границей.

     Более того – Захарченко и Плотницкий настаивают, что выборы на Донбассе должны пройти без участия переселенцев и украинских партий. По сути, Москва хочет, чтобы выборы проходили с участием боевиков, под контролем боевиков и на которых победят боевики.

     Киев прекрасно понимает эту логику и сопротивляется ей. И именно поэтому в Москве решили шантажировать Украину судьбой ее пленных. Не случайно боевики отказываются от любых – даже самых выгодных – сценариев обмена пленными: последний раз они сорвали формулу "42 на 228". И это не случайно. Их главное условие для обмена – амнистия для самих себя.

     Захарченко и Плотницкий, с которыми Савченко предлагает вести переговоры, – не более чем марионетки в руках Москвы. И их поведение продиктовано стремлением Кремля победить Украину при помощи ее же – Украины – общественного мнения. Для этого наши  "полезные идиоты" будут вбрасывать в общество идеи о том, что обмен пленными срывается из-за недоговороспособности и равнодушия официального Киева. И что любые другие украинские переговорщики способны были бы решить этот вопрос за считанные часы. И если в какой-то момент той же Надежде Савченко боевики по команде из Москвы и впрямь выдадут нескольких украинских солдат или гражданских, то это послужит подтверждением: а вот "плохой Киев" не смог, потому что не хотел.

     А следом, скорее всего, мы станем свидетелями очередных рассуждений о том, что войну нужно заканчивать. Что Киев должен напрямую вести переговоры с Донецком и Луганском. Что Москва не является стороной конфликта, а сами боевики настроены на конструктив. Что Украина должна дать Донбассу автономию и восстановить территориальную целостность. И, наверняка, в уставшем от войны обществе такие лозунги найдут своих адептов.

     Надежда Савченко вольно или невольно решает московскую задачу наделения Плотницкого и Захарченко субъектностью. Выставляет их как самостоятельную сторону конфликта и призывает к прямым переговорам Киева с ними.

     Эту роль, отведённую Москвой Надежде Савченко,  она, вполне возможно, играет неосознанно – в конце концов, ее политический опыт ничтожен.

     Но есть и вещи, спорить о которых бессмысленно. Например, что ключи от мира на Донбассе находятся не у Киева, а у Москвы. Что некоторые войны идут не до победы, а до истощения. Что Россия стремится перевязать Донбасс георгиевской лентой и вручить Киеву как троянского коня. Что мир любой ценой – не всегда хорошая идея. Потому что капитуляция – это тоже форма мира. Но разве она нам понравится?

(Павел Казарин, журналист)

    

     Но два с половиной года – слишком небольшой срок, чтобы процесс эмансипации Киева оформился окончательно. Мы и сейчас находимся внутри этого процесса – процесса развода двух стран с большим багажом совместно нажитого имущества. Процесс есть, а корпуса образов, смыслов и аналогий пока еще нет. Но это лишь дело времени. Ведь разница между типами государственных устройств Украины и России была сформулирована еще четыре века назад. И сделали это Томас Гоббс и Жан-Жак Руссо.

     Гоббс родился в 1588 году в Англии, был материалистом, и большая часть его наследия посвящена вопросам государства – философ исходил из того, что именно появление государства положило конец войне "всех против всех" в мире. Государство, в его изложении – это добровольный отказ людей от части своих прав и свобод ради мира и безопасности. Гоббс исходил из того, что, единожды отказавшись от части прав и свобод, граждане государства – даже спустя поколения – не могут пересмотреть это решение.

     Восстание против власти он считал неестественным, потому что оно противоречит соблюдению соглашений. Государство для него абсолютно, монархия – приоритетна, а любой анархизм – пагубен. Собственно, название его главного труда – "Левиафан" – не случайно стало термином, обозначающим повсеместное присутствие государственной машины.

     Монархию Гоббс тоже считал продукт коллективного договора. И будучи единожды установленной, она не может быть пересмотрена без согласия самого монарха, иначе это будет означать "несправедливость" с точки зрения изначального соглашения. Более того – даже протест против суверена Гоббс считал несправедливостью, поскольку коллективный договор обязал личность подчинять большинству. "Независимо от того, вступил ли он в соглашение со всеми или нет, он должен подчиниться их постановлениям. В противном случае – он будет пребывать в состоянии войны, при котором любой человек, не нарушая справедливости, может убить его".

     Поэтому власть по Гоббсу неподсудна и ненаказуема. Более того – именно подданные несут ответственность за действия своего суверена, а он, в свою очередь, никакой ответственности не несет. Ему принадлежит вся полнота судебной власти и право объявлять войну. Причем один из главных аргументов Гоббса сводится к тому, что без монарха страна скатывается в пучину гражданской войны. Есть правитель – есть государство. Нет правителя – нет государства.

Это была универсальная формула, в которую из века в век лишь подставляли нужные переменные.

     Спустя столетие мир узнал имя Жан-Жака Руссо. В его теории государства почти нет того, что вызывает в современном читателе острое желание не соглашаться. Философ считается основателем теории социального договора. Он исходил из того, что прообразом государственной модели является семья: отец – это прообраз правителя, нужда в авторитарном управлении которого отпадает по мере взросления детей. При этом он полагал, что право – это категория, которая базируется не на силе, а на долге. И что сами по себе сила и принуждение не создают власть.  Любое государство, с точки зрения Руссо, – это продукт общественного договора. «Гражданский мир», который, по мнению Гоббса, является главным аргументом в пользу государства, не может быть универсальным предлогом, порой этот самый "мир" может быть сам по себе бедствием. "Греки, запертые в пещере Циклопа, тоже спокойно жили в ней, ожидая своей очереди быть съеденными".

     В концепции Руссо именно гражданин оказывается в центре системы, а любой суверен "образуется лишь из частных лиц", потому у него нет и не может быть интересов, "которые бы противоречили интересам этих лиц". Руссо писал, что даже война не служит основанием для рабовладения, что победитель не имеет никаких оснований закрепощать того, над кем одержана победа. Государство возможно только как продукт общественного блага. В тот момент, когда оно таким быть перестает – общественный договор нуждается в пересмотре.

     По сути, Руссо дал универсальный ответ всем тем, кто считает, что авторитаризм не может служить основанием для восстания. "Бесполезно и противоречиво такое соглашение, когда с одной стороны неограниченная власть, а с другой – безграничное повиновение".

     Заочный спор между Гоббсом и Руссо – это дискуссия о том, может ли человек считаться способным к самоорганизации настолько, чтобы собирать государственную машину заново в тот момент, когда она перестает служить его нуждам. Это спор о том, чем, собственно, является государство – целью или средством.

     Два мира. Две системы. А нам выпало жить в эпоху войны между ними, выраженной, в частности, в противостоянии Украины и России.

 (Павел Казарин, журналист) 

  ... изнурительную фазу взаимного изматывания. Полномасштабные боевые действия не идут, но ежедневные жестокие обстрелы вдоль линии фронта не прекращаются.
     Минские соглашения сами по себе мир принести не способны. Они создавались не для долгого мира, а для перемирия. Вдобавок, от очередности выполнения этих соглашений напрямую зависит то, кто именно выйдет из войны победителем.
     Москва настаивает на том, что вначале Киев должен объявить амнистию боевикам, затем – провести выборы на оккупированной территории (в которых смогут принять участие амнистированные боевики), и только потом Кремль готов обсуждать передачу контроля над российско-украинским участком границы. По сути, это означает полную легализацию пророссийских боевиков – и именно они в данном случае станут контролировать границу между двумя странами. В итоге, Москва хочет заставить Киев взять на содержание оккупированные территории, но при этом политическое влияние в Донецке и Луганске останется у Кремля. Так Кремль надеется, как минимум, затормозить процесс дрейфа Украины на запад, а как максимум, привести Украину к саморазрушению.
     В свою очередь Киев считает, что Минские соглашения должны выполняться в другой очередности. Сперва – передача контроля над границей украинской армии, что сделает невозможным снабжение боевиков оружием и боеприпасами, а только затем – выборы на Донбассе, причем, по украинским законам.
     В данной ситуации никакой компромисс невозможен. Просто потому, что очередность выполнения Минских соглашений ставит на кон вопрос о том, кто именно победит в этом противостоянии - Киев или Москва.
(Павел Казарин, журналист)

     СМИ убеждают, что мир стоит на пороге глобальных перемен. С этим никто не спорит. Одно уточнение – мы находимся в такой ситуации последние двести лет.
      Даже в застольном трепе рано или поздно ключевой темой становится глобальный кризис. Будем честны: катастрофы и "чернуха" – неотъемлемая часть информационной картинки. Прозвучит, как крамола, но в 21 веке катастроф и войн не стало больше – по сравнению с тем же двадцатым веком. Больше стало "прямого эфира". И именно этому обстоятельству мы обязаны нашими коллективными фобиями.
     Замочную скважину, из которой к нам просачивалась информация о несправедливости мира, технологическая революция внезапно превратила в открытую настежь дверь. И мы ошеломленно стоим на пороге, обдуваемые информационным ветром, в котором потрясения стали нормой.
     Любые разговоры о неизбежности новой глобальной войны хорошо сверять с рассказами бабушек. Моя, например, жила на Дальнем Востоке и под кроватью "тревожно-эвакуационный" чемодан – на случай военного конфликта с Китаем. Мысль о ядерном ударе была неотъемлемым спутником ее ежедневного быта.
     Мир никогда не был стабилен. Наполеоновские войны перелицовывали политическую карту Европы. Восстание декабристов сломало привычные взаимоотношения внутри дворянской элиты. Восточная (Крымская) война, по сути, была мировой войной – по географии боевых действий. Отмена крепостного права перевернула с ног на голову весь гражданский быт России. Период бомбистов ознаменовал наступление эпохи политического террора. Боевые действия на Балканах, русско-японская война, революция 1905 года. Период реакции, Первая мировая, две революции. Гражданская война, голод, репрессии. Вторая мировая, железный занавес, Карибский кризис… И это – весьма приблизительный и наскоро составленный список.
     Мир и правда меняется. Силовой передел границ, новый технологический уклад, глобальные кризисы – все это рискует перекроить привычный миропорядок. В условиях трансформаций наша цивилизация живет, как минимум, последние два столетия, и у нас уже не будет передышек и перерывов. Реальность вокруг нас будет меняться каждые 5-10 лет. Конкурентоспособность человека будет определяться его способностью адаптироваться к изменениям. Бессмысленно ждать перемен. Надо учиться в них жить.
(Павел Казарин, журналист)

 ... в квартиру, захватил понравившуюся ему комнату, объявил ее своей собственностью и с помощью "титушек" отгородил ее от вас. Вдобавок он попытался отжать еще одну комнату, но тут уже хозяин начал давать отпор, завязалась драка и в ходе борьбы комната сгорела. И в этот момент захватчик устало машет рукой и говорит, что не претендует более на обгоревшую комнату и готов вам ее вернуть в обмен на обещание не ставить квартиру под охрану.
     Причем, подразумевается, что ремонт сожженной комнаты вы будете делать за свой счет. Ни о какой компенсации ущерба, равно как и о судьбе первой отжатой комнаты, ваш сосед даже не хочет говорить. Вдобавок он полагает, что делает вам одолжение.
     Да, вы правильно поняли - это об оккупированных территориях Крыма и Донбасса. И да, позиция Кремля вызывает улыбку. Понятно, что нет смысла любой ценой возвращать Донецк и Луганск, если Кремль сохранит политическое влияние на эти территории.
     С Кремлем все понятно. Куда большую улыбку вызывает позиция российского обывателя. Он искренне убежден, что чужую целую игрушку можно оставить себе, а чужую, но растоптанную в драке – вернуть хозяину без компенсаций. И самое забавное, что он, похоже, искренне верит в собственное благородство и справедливость.
(Аналогии журналиста Павла Казарина, вызванные публикацией профессора МГИМО Валерия Соловья)