О, все эти ночи, что ниспадали в Вену, столько горьких ночей! А дни, которые выпадали тебе: с жужжанием, доносившимся из школ, психбольниц, приютов для престарелых и больничных палат , плохо проветриваемых и редко выбеленных, все дни ,усыпанные до немоты оробевшими ворохами листвы каштанов. О все эти окна, которые не распахивались; все ворота, безвозвратные словно, непроходные, будто на небо они.
Город-тупик! будто ни рельсы отсель!
Судейское и отставное в канцеляриях. Ни грубого слова в прихожих: всегда- обидные (Таить, не оглашать.)
Вот в чём вопрос: до`лжно ль любить то, что невозможно любить, но город- красив, а выдающийся поэт восходит на башню Св.Стефана -и присягает городу.
Всё есть вопрос обстоятельств и соглашений. Но немногие опрокидывают кубок цикуты, безоговорочно.
Злая сплетня в сговоре с сырым сердцем.
Но сердца некоторых неукротимо-мускулисты, а звучные речи- и Риму под стать. Эти немногие про`кляты, презираемы, одиноки. Они мыслили ясно, они блюли себя и не замечали копошащихся понизу медуз.
Немногие находили слова и ,как светлячков, отсылали их в грядущую ночь да через кордоны. А один из немногих отличался челом, ясно горящим на изломе безъязыких эпох.
Город инквизиторских костров, где благороднейшие музыканты были брошены в огонь, где осквернены были огоньки стройных свечек, город непоседливых самоубийц, основательных первооткрывателей и всех откровений чистейшего духа.
Город-молчание! Немой инквизитор с неуместной улыбкой.
.....................................но рыдания- из рыхлых, рыхлой кладки стен, которых касался некто, молодой, обульваренный молчанием, убитый улыбками.
Город комедиантов! Город фривольного ангела и пригоршни всемогущих демонов.
Нерешительный город в диалоге, робкий росток завтрашнего разговора.
Город острословов, город брызжущей слюной копейной братии. (Изюминке пожертвовать истину, а что лихо сказано -полусоврано).
Чумной, воняющий смертью город!
У чёрного омута Дуная и радужно-масляных разводов вширь:
Позвольте мне помнить сияние одного, виденного и мною дня, зелёного, белого, постного,
после выпавшего дождя,
когда город был вымыт и вычищен,
когда ,подобно лучам звезды ,улицы его ядра,
его крепкого сердца, разбегались, вычищенные,
когда дети со всех этажей заиграли новый, ими разучиваемый этюд,
когда трамваи возвращались с центрального кладбища, со всеми годовалыми венками да букетами астр,
ибо воскресение было:
из смерти,
из забытья!

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

     Такой была любимая песня Хвастека, и я не знаю, что его радовало больше: то ли ненависть рекрута к своему фельдфебелю, то ли арест ненавистника.
     Хвастек не гордился чином. Он якшался со всеми: с унтерами, с ефрейторами, со старослужащими, да и рекрутов не чурался. Только пионеров (т.е. диверсантов, разведчиков?- прим.перев.) оделял он презрением, они не удостаивались и его взгляда. Те, было дело, шиковали в гостинице. Они сорили деньгами, пили вино по два гульдена за бутылку, дарили девушкам колечки, носили как "вольные господа", именно здесь, в гостинице, особые, шёлковые с отливом, мундиры, что возбранялось уставом. Но их гульной парад закончился когда фельдфебель Хвастек впервые появился в гостинице. Ему претили их обличья, он испытывал антипатию к их "оперенью". Когда "жестяная муха", так прозывали пионеров из-за металлического цвета их кепи, встречалась на пути Хвастеку, его до дрожи пробирало отвращение, он испытывал физиологический дискомфорт, и оттого разражался потоком придирок, насмешек, колкостей. Естественно доходило до выяснения отношений методом физических контактов. Но пионерам они выходили боком. Фельдфебель был груб, прям и физически крепок. И шишки появлялись, и ссадины, и обличья кровоточили, но вскоре являлась Хвастеку подмога и сочувствие - и вскоре вышло так, что пионеры сидели себе тихо, презираемые и осмеиваемые, в углу, который завсегдатаи "Картечи" назвали "еврейским местечком пионеров", потому, что обитатели его жались друг к дружке тесно как евреи в своём гетто. Там стерёг их фельдфебель, а они поглядывали, мрачно и с невыразимой ненавистью и сдерживаемом гневом, сквозь клубы дыма и пивные кружки на вольные выходки остальных.
     Лишь изредка, когда алкоголь ударял фельдфебелю в голову, когда он заседал с двадцатой бутылкой "Чорта", "Дум-дум" (дум-дум- пуля со смещённым центром тяжести- прим.перев.) или "Сливовой щёлочи" заливаемой шнапсом, когда он ,усталый и засыпающий сиживал за своим столиком у подиума музыкантов, и с "пивной" улыбкой таращился в пол, пионеры пытались воспрянуть из своего угла- и ,нагло радуясь, занять другое место. Но в таких случаях фельдфебель вскакивал, хмель сходил с него долой- и Хвастек, снова бодрый, загонял пионеров в положенный им закут. И те снова прятались, подгоняемые насмешками остальных, в свой тёмный край, а фельдфебель опять подсаживался к своей Фриде Хошек чтоб с "пивной" ухмылкой уставиться под стол.
     Собственно говоря, тогда фельдфебель жил с девушкой по имени Фрида Хошек, что промеж солдат звалась Фридой снизу, потому, что она явилась к нам из нижнего пригорода, из Смихова, полагаю, или из Коширже. Она занималась раскраской перьев- и это всё, что мы о ней знали. Однажды вечером, зайдя в "У картечи", она принялась было обходить столики расспрашивая всех присутствующих о некоем капрале из штрафной роты, дескать, познакомилась было с ним на вечеринке в "Кламовке", он ,говорила, приглашал её на все танцы, а за ним числилось две тыщи гульденов растраты, и на прощанье она с кавалером условилась встретиться на следующий вечер в "У картечи", где тот ,сказывал, был завсегдатаем. Шатенка с пробором, она была прекрасно надушена, очень элегантна. -Красавец еврей,- твердила Фрида. Этого милого еврея она так и не отыскала, а имя его солдаты впервые от неё слышали. И на следующий вечер зашла она, и после -что ни собрание, являлась пока её не ангажировал фельдфебель Хвастек. Она дивилась его бесшабашности, его питейной выносливости, его чину, его отчаянной самоотдаче, его неутомимости, его мундиру, его обходительности, а его игра на скрипке пленила её сердце. Она держалась только его, висла, когда сиживали вместе, на его плече и выглядела безоговорочно влюблённой в Хвастека.
     Когда она вечерами являлась в гостиницу, то на мгновение замирала у притолоки и ,казалось, не решалась зайти. И как только какой-то солдат, топоча, влетал мимо неё в зал, она испуганно сутулилась- и шмыгала к фельдфебелю: всё было похоже на то, что и по истечении полугода она всё надеялась встретиться с тем баснословным капралом, красивым евреем, назначившим ей свидание в "У картечи".

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

     В старой хижине с верхнего края Хоонегга супружеская пара толково устроила образцовое хозяйство. Марайли была законодательной, Кёбель- исполнительной властью. Обое не бросили прежней работы. Жёнушка полола грядки в саду, собирала ягоды, таскала корм козам, преискусно садила несушек, "паломничала" в "сезон чужаков" ,а как только выпадала оказия: через день- наверх, к купальне. Муженёк носил дорожные короба летом, валил и сучковал лес зимой.
     Выросла целая команда деток. Если летом недоставало всем обуви отец не беспокоился: без вздохов и брани покупал он на ярмарке поздней осенью шесть, семь, восемь пар "хольцбёдели"*- что ни год, то на пару больше, и так до полной дюжины. Хладнокровно позволял он малышне кататься на "реффе"** ,но с совершенно иной миной отвешивал бывало оплеухи непослушным. Трубку изо рта вынимал он днём только по двум поводам: если надо было сходить в церковь и в присутствии хозяина купальни- того тошнило от вони тлеющего "кнастера"***.
     Однажды зимой Кёбелю пришлось на шесть недель завязать с трубкой. На заледенелой колее не удержал он руль саней - и бревно соскочило с полозьев. То-то плачу было в хоонеггской хижине когда отца с переломанными ногами доставили домой!
     Несчастный сам при участии жены поборол увечье, да тихо-то как: и для сетований не нашлось у него слов. По-мужски вытерпел всё. Бауэрша-богачка посетовала было: "Ах, обе ноги, вместе, как же это?!", а он ответил ей одной фразой с жёстким юмором: "Обе разом лучше чем по одной: уж если лечить, то- за раз".
     После выздоровления у Кёбеля при всякой перемене погоды ныли кости. "Я теперь тоже барометр,- говаривал он священнику,- только что не настенный: держусь на ногах".
     С посылками, как раньше, не вышло, но хозяин купальни дал верному слуге дал иной урок: чистить от сорняков прогулочные дороги, сбивать и чинить скамейки. С заработком теперь сложилось лучше прежнего. Дети подросли- и стали дельными подручными отцу. Настала пора прикупить землицы, завести корову. Приобретения состоялись на майской ярмарке в Туне. По такому случаю в хижине на верхнем краю Хоонегга день тихо и беззаботно праздновали.
     Фрау Марайли заслуженно немножко гордилась достатком, выделявшим её усадьбу: гуси, коровы- всё на счету. Одна корова или восемь- есть разница, хоть все местные занимались одним. Оттого однажды Марайли , изобразив на лице превосходство, на ярмарке в долинном селе заявила тамошней бауэрше: "Мы, хоонеггские..." Тогда было молча посмеялся сквозь прокуренные зубы Кёбель, которому пришёлся по нраву заказ жены: после третьего ротвейна- ещё и мясо, и солёные грибы. Всё бегом поднёс толстый Земель. Осторожно поднёс для пробы Кёбель вилку ко рту, осмотрительно подобрал он с тарелки всё до последнего ломтика, а когда похромал из долины вверх- ссутулился как прежде, с корзинами на плечах.

     Настали года старости. Новый хозяин купальни- что новая метла. Разлетелись дети из хоонеггского домишки. Со службой стало сложно. Иногда Марайли жаловалась: "Мало или всего ничего деткам оставим". Тогда извинялся Кёбель: "Они устроятся". Хладнокровно продал он корову. Семья совсем поизносилась, истощала*; и гуси вывелись было. Усталый, окостеневшими ладонями швырял старик камни: хоть пару аршин огорода прибавить бы. Дела стариков шли всё хуже, но те не побирались.
     В один промозглый мартовский день захотелось Кёбели черенок деревянный выстрогать. Продрогший, зашёл он в хижину, а когда присел к очагу, пробрал его озноб.
     По Рейну до Хоонегга бытовало предписание, согласно которому воспаление лёгких относилось к болезням подлежащим врачебному надзору в особых случаях. И только на девятый день отпаивания больного липовым цветом, бузиной, козлобородником и прикладывания пиявок, когда стало ясно, что остался один выход.
     На десятый день болезни торжественно решили, что особенность случая налицо. И доктор из долины добрёл по лужам и грязи до потешной мельницы, а далее -по снегу до Хоонегга. Долго осматривал он больного, затем- покачал головой. Печально спросила его Марайли на бедной прокопчённой кухне: "Ему остались оба пути?"
     "Нет, -откровенно отрезал доктор- путь остался  о д и н, имейте в виду... Не долее, чем за пару часов всё решится".
     Зашлась в плаче старуха в тесной комнатке, да так, что стол, что на него склонила она головку дрожал и трещал. И вот, воцарилась в хижине кладбищенская тишь. И снова крик! Сдавленным, высоким голосом выдохнул Кёбель: "Что сказал доктор?" И Марайли прокричала тугоухому прямо в раковину: "Через пару часов всё решится... быть тому... наверно, нам ничего иного не осталось".  Тогда окинул больной свою верную, любимую спутницу жизни в последний раз немым взглядом. Затем заломил он худые свои руки себе за голову. Главное сделал он. Попрощался. "Быть тому!...М ы р а`!-  покойно вымолвил он- и тотчас уснул, по-детски безмятежно, как уже , бывало раз ,босоногим мальчиком, после того как солнечный ломоть по-братски утолил однажды величайшее его желание".  
-------------------------------------------------------------------------------
Примечания переводчика:
*"хольцбёдели"- сабо, уменьш.,диал.;
**"реффе"- возм., детские санки, диал.;
*** "кнастер"- возм.,табак-самосад. В немецко-русском словаре транслитерируется.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

......................................................................., для всех, но Ради Васъ-прим.перев.)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СЦЕНА ПЯТНАДЦАТАЯ

"Комната Гретхен"

Гретхен (у прялки одна):

Покой ушёл.

На сердце-боль:

ужель придёт

любимый вновь?

.

Где его нет,

там чёрен свет,

там трупный яд

и несть отрад.

.

Головонька

кружИт слегка:

броженье дум

затмило ум.

.

Покой ушёл.

На сердце боль:

ужель придёт

любимый вновь?

.

За ним в окно

весь день гляжу.

За ним въодно

что тень хожу.

.

Его шаги,

высокий стан,

изгибы губ

манят меня,

.

его речей

ручей волшбуй,

ладони жим...

ах, поцелуй!

.

Покой ушёл.

На сердце боль:

ужель придёт

любимый вновь?

.

Стремлюсь за ним-

к груди прижать,

да полонить,

да удержать,

.

расцеловать

всего, запеть,

принять, отдать-

и умереть!

.

     Понукаемый благосклонными, и в то же время приказными взглядами чиновников, З. пересекал зал. Когда до собрания осталось сто шагов, совещающиеся живо приветствовали З. как своего. Никто, казалось, не ведал, где новый, ожидаемый Комендант,- а З. опасался присоединиться к Комендатуре в крайне неподходящий момент и вовсе или почти ничем не помочь собравшимся в разрешении задачи.
     Двадцать шагов, десять шагов... Эхо не касалось стен- столь бесшумно ступал З. к окраине зала.
     В группе собравшихся возникло слышимое замешательство. Партнёры взаимно расстались и обернулись к гостю как если бы тот был одним из них.
     З. чувствовал, что наступил момент истины; он протянул руку- никто не пожал её. Наконец, З. подумал, что тут все осведомлены о том, как он без пропуска было миновал барьер- и смертельно побледнел ,как проигравший высшую ставку. Однако, на его реакцию никто не обратил внимания, ибо те смотрели куда-то мимо и повыше З. Наконец, один из собравшихся отделился чтобы приветствовать гостя.
     Он молвил "мой Комендант"? З. замер, он искал в выражениях лиц окруживших его чиновников обвинение, упрек, критику и приговор, а находил в каждом лишь одобрение, и эти выражения лиц сливались в одну, неясную, трепетную готовность так, что З. опустил глаза чтоб не метнуть в эти лица ответный приказ.
     Искомым Комендантом был он. Неясная музыка отыграла минуту, приглушённых звон литавр донёсся из соседней комнаты, а отдалённый возглас "урр-а-а!" донёсся издалека, с основания лестницы- тогда отвлёкся З. и припомнил форменную колонну, которая было проследовала за ним сюда.
     Затем З. оборвал все голоса и звука, ступил в "штаб", развеял жестом руки его порознь в стороны, наказал ему быть в подчинении, и приступил к исполнению своих обязанностей.

     Во время просмотра телевизионных записей выяснился непорядок на блокпосте №13. Акт нарушения был , вплоть до мельчайших подробностей чрезвычайного происшествия, оказался запечатлённым на третьей катушке. Начальство, которое обычно не принимало участия в подобных расследованиях, на этот раз не преминуло расследовать все детали проступка дабы привлечь к себе внимание нового Коменданта.
     Собственно, занятый Комендантом зеркальный кабинет ,куда страшились ступать подчинённые, не сдержал их рвения. Они связно докладывали Коменданту, чьё лицо скрадывали мощные, совершенные зеркала, тыча указками в особую карту, новые обстоятельства происшествия, а именно: нарушитель не был задержан нарядом барьера №13, но преодолел его из за нерадивости стражей или ,по крайней мере, с умыслом ввёл их в заблуждение.
     Наряд, допустивший "прокол" необычайно умно устроенной сети, уже был задержан начальством и доставлен дабы Комендант лично наложил взыскание. За аккуратно выполненное задержание исполнители удостоились похвалы Коменданта, которому требовалось не только допросить стражей ,но и взыскать с себя.
     В кратчайший срок было решено, что эти люди не избегут приговора. Паче запрета они было запаслись алкоголем и ,кроме того, не воспрепятствовали главному виновнику, не предъявившего никаких документов, пусть те и нашлись после в запущенной комнате отдыха стражей, и были представлены группе З.
     После того ,как немногочисленный, беспомощный , признавший вину наряд барьера №13 отправился выслушать приговор себе, наступило время Коменданту отыграться. Он, облечённый полномочиями главный виновник, принялся понукать вверенный ему аппарат дабы тот во всеоружии отразил последствия содеянного им же З. проступка. По прошествии нескольких часов З. не выяснил ,где возможны поимки нарушителей, поскольку каждый квадратный метр был взят и продолжал пребывать под контролем. В указанные сроки в Зеркальный Зал продолжали являться начальники с ничего не говорящими докладами. Подчинённые видели Коменданта поникшего головой, погружённого в посторонние думы, выслушивали указания и рапортовали. Длящаяся кампания исподволь истомила его ,он уж не доверял ни себе, ни аппарату: Комендант встречал являющихся к нему презрительными и колющимися взглядами ,а между приёмами вглядывался в собственное отражение.
     Отрывисто он отсылал визитёров. Затем его глаза, одержимые, рыскали по зеркалам, ловили всякий сколок, каждую чёрточку отражения чтоб собрать из мозаики голову виновного, которая, наверное, давно заигралась здесь и скрывается меж сверхзоркими зеркалами, которыми вдоль и поперёк увешаны  все стены. Как он, З. зашёл сюда, он уж не постигал, но коль это сталось, то правда многозеркалья должна быть абсолютной.
     Пошатываясь, ходил Комендант по Залу, внимал многочисленным угрозам и постепенно понимал, что изысканно обставленный кабинет богат поверхностным а не проникновенным ("Юберблик" и "Айнблик", поверх-вид и в-вид,- прим.перев.). Он распахнул двери и позвал стражу.
     "Снимите зеркала!- пропыхтел он.- Оставьте одно!"
     Не в обычаях стражи противиться наказам, но та застыла в нерешительности. Явилось начальство -и оказалось не в силах унять неистовство Коменданта. Наконец, не осмелившись тянуть, они принялись было свергать зеркала, но ни одно им не поддалось.

окончание следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,....................................................................................................!:)

Адам: Молчать! Каналья!

           Ты сунешь голову в железные колодки!

           "Кувшин", герр писарь, было сказано- добавьте,

            а также- имечко разбившего его.

Вальтер: Ай, господин судья! Дознание ведёте

                вы грубо.

Адам: Почему?

Лихт: По форме

          желаете ль вы...?

Адам:  Ни в коем случае:

            герр ревизор не любит формальностей.

Вальтер: Коль предписания формальностей

                неведомы вам, господин судья,

                то здесь -не место чтобы мне учить вас.

                Коль вы иначе не способны, уступите

                коллеге вашему: возможно, он

                способне повести процесс.

Адам: Решенье принято! Я поступил

           как в Хьюзуме заведено. Однако,

           мне то же повелели ваша честь.

Вальтер: Но я...?

Адам: Клянусь!

Вальтер: Я приказал вам

                вести процесс согласно уложенья.

                И в Хьюзуме законы чту я,

                как в Нидерландах повсеместно.

Адам: Тогда я честно попрошу прощенья!

           Мы, с позволенья вашего, в девевне

           согласно уложениям рядим

           неписаным, призаться должен, давним-

           от них-то нынче ни на йоту я

           не отошёл, но также вашим

           державным формам уступаю.

           Вы показаний ждёте? Прикажите!

           И так и этак правом я владею.

Вальтер: Плохие новости поведали вы мне.

                Ну, пусть. Начните сызнова процесс.

Адам: Отлично! Ваша честь, блюдите,

           довольны будьте- я не подведу!

           Фрау Марта Рулль! Иск свой огласите.

Фрау Марта: Я оглашаю иск, вам ведомо,

                      по поводу кувшина, вот этого.

                      Позвольте, ваша честь, вначале

                      я расскажу историю горшка,

                      чем он мне был.

Адам: Да, ваше право.

Фрау Марта: О, господа хорошие, смотрите:

                      вы видите кувшин?

Адам: О да, мы видим.

Фрау Марта: Позвольте, не кувшин, вы зрите черепки.

                      Вот здесь, теперь дыра, Провинции

                      Испанскому Филиппу-королю

                      на растерзанье отданы были.

                      Здесь в облачении стоявший Карл Пятый

                      исчез: осталась лишь нога его.

                      Вот тут Филипп коленопреклонённый

                      корону принимал. Горшок расписан

                      до донца был. Ещё один удар

                      двух тётушек изображенье,

                      французской да венгерской королев,

                      свёл начисто долой. Одна из них 

                      платок перед собой держала

                      себя оплакивая будто: что осталось?

                      А здесь со свитой Филибер

                      на битву выступал: сам Император

                      сразился было с ним да на мечах.

                      Проказник, что наделал? Два меча

                      отбиты прочь. Тут наверху картина:

                      архиепископ в клобуке святом

                      Аррасский посреди стояли-

                      чорт батюшку унёс бесследно.

                      Вот, тени всеблагой осталась чуть.

                      Там, в глубине, стояла кругом

                      лейб-гвардия: всё копья, алебарды.

                      А вот- торговые дома Брюсселя.

                      А здесь зевака из окна глядит,

                      а видит что, уж я-то не припомню.

Адам: Фрау Март`! историю оставьте

           сосредотовшись на сути дела.

           Соединённые Провинции

           не уничтожены с горшком.

Фрау Марта: Согласна! Красота была...

                      Кувшин сей Хильдериху принадлежал.

                      Испанца, что готовился вина

                      испить из оного сосуда, тот горшечник,

                      из-за спины напав, поверг

                      захватчика и ,осушив горшок,

                      трофей присвоил.

Адам: Молодец.

Фрау Марта: С тех пор кувшин реликвией служил

                      могильщику доставшийся в наследство:

                      на свадьбе причастился из него,

                      спустя три года, став отцом- вином,

                      а в третий и последний раз-

                      жену, родившую пятьнадесят ребят

                      похоронив,- опять вином, на тризне.

Адам: Прекрасно! и достойно.

Фрау Марта: Затем кувшин принадлежал

                       Цехаусу, портному в Тирлемонте,

                       что моему покойному супругу

                       сам рассказал, как выбросил сосуд

                       с пожитками своими из окна

                       когда французы грабили мещан,

                       сам выпрыгнул, сломал хребет, несчастный,

                       а этот глиняный цветной горшок

                       что кот, упав на лапы, уцелел.

Адам: Фрау Марта, ближе к делу вам угодно ль?

Фрау Марта: Затем ,в огне нашествия французов,

                       супруг мой, Боже, упокой его,

                       кувшином овладел...

Адам: Чорт побери!

           Ах, баба! Вы ещё не всё сказали?

Фрау Марта: Коль мне молчать велите, герр судья Адам,

                      не ко двору я- так и быть ,уйду

                      судью искать ,что терпеливей вас.

Вальтер: Докладывайте здесь, не отвлекаясь

                на обстоятельства побочные.

                Пусть дорог вам сосуд-

                достаточно о том одной отметки.

Фрау Марта: Сколь требуется вам для дела слов,

                      о том не ведаю и вас пытать не стану,

                      но знаю то, что жалоба моя

                      должна быть высказана перед вами.

Вальтер: Ну, хорошо! Закончим. Что стряслось

                с кувшином? Что? в огне нашествий,

                заслушаем? С кувшином что стряслось?

Фрау Марта: Он уцелел, прошу прощенья,

                      он пережил войну не пострадав.

                      Я, погорелица, из пепла

                      горячего кувшин отрыла:

                      глазурь как новая сияла.

Вальтер: Вот, хорошо! Известен нам горшок,

                нам ведомо его происхожденье,

                и похождения, и приключенья.

                А что стряслось ,да! с ним затем?

Фрау Марта: Вот, сей кувшин вы видите,

                      расколотый, но уст достойный

                      девицы, губы чьи не хуже

                      хозяйкиных, кувшин, вы господа

                      законники, взгляните: тот проказник

                      разбил его, да! мой сосуд!

Адам: Кто?

Фрау Марта: Он, тот Рупрехт, вот.

Рупрехт: Ложь, господин судья.                                                               

......перевод с немецкого...............................Терджимана:).................

* * * * *,......................................................................................................!:)

Адам: Я был?...

Первая девушка: Да, верьте мне, герр А`дам-судия!

                              Я лысым вас в тот вечер увидала.

                              Я смыла кровь с головки вашей.

Адам: Бесстыжая!

Первая девушка: Да, я из простых.

Адам: Заткнись, скажу тебе не церемонясь. 

Лихт: Так вы вчера изволили споткнуться?

Адам: Ах нет, сегодня.

           Сегодня -кочка, а вчера- парик.

           Он был напудрен...вместе с треуголкой

           исчез из виду. Что она мне мыла,

           не ведаю. Ах, чорт тебя возьми!

           ...В регистратуре! первая девушка убегает

            Пшла, Маргарета!

            Наш пономарь мне обещал приплод...

            Я что имел в виду: сегодня утром

            свинюшка окотилась. Под кроватью

            моей она кормила меланьких.

Лихт: Кто-о? Кошка? Вы...?

Адам:  Я истинно глаголю.

           Пять маленьких, все разномастые:

           есть рыженькие, чёрненькие, белый.

           Я чёрных утоплю в бадье. А что?

           Вы одного возьмёте?

Лихт: В парике?

Адам: Чорт бы меня побрал!

           Парик я водрузил на стул, когда

           в постель укладывался. Стул свалился

           вночи,ах! по моей вине...

Лихт: И кошка унесла парик в зубах...

Адам: Родимый!

Лихт: Втащила под кровать- в нём окотилась.

Адам: В зубах? о, нет!

Лихт: Ну почему? не в лапах.

Адам: Кто? кошка? что вы?!

Лихт: Значит, вы! собственноручно?

Адам: В зубах? я полагаю...!

           Я пнул его сегодня утром под кровать,

           припоминаю.

Лихт: Ну хорошо.

Адам: Каналья котная!

           То сходится с котами, то рожает!

Вторая девушка (хихикая): Так мне идти?

Адам: Так точно. Передай привет

           старушке пономарше- и молчок

           о парике, ни слова ни-ко-му!

           Уразумела?

Вторая девушка: В точности исполню. удаляется

Третья сцена

Адам и Лихт

Адам: Я чую , батенька, сегодня- не к добру.

Лихт: Вот как?!

Адам: По шею приключений.

           Аль нынче день приёмный?

Лихт: Точно так!

          Клиенты уж за дверью собрались.

Адам: Приснилось мне, что жалобщик стащил 

           меня да с кресла. Я же приговор

           прочёл себе, себя под стражу взял

           и заковал в колодки свою шею.

Лихт: Как? Сами вы? себя?

Адам: По чести.

           Затем ,раздвоенный, я слился

           и между сосен ночью очутился.

Лихт: И что за сон, скажите?

Адам: Чорт принёс.

           А хоть бы не приснилось, всё ж ошейник

           мой мастерят!

Лихт: Нелепый страх! Но будьте безупречны

          в судейском кресле сидя в ожиданьи

          инспектора, иначе сон ваш смутный

          иначе как-нибудь осуществится.

 

Четвёртая сцена

Входит советник юстиции Вальтер. Предыдущие

Вальтер: Бог в помощь вам, судья Адам.

Адам: Добро пожаловать! о, милостивый сударь!

          добро пожаловать в наш Хьюзум!

          Кто б мог, о Боже правый, кто бы мог

          подумать о таком визите красном! 

          Не сон, но явь: заутреню пробили! 

Вальтер: Я поспешил в пути, призна`юсь. Мой вояж

                делам державным посвящёный

                благословил начальник, но привет

                судьи поместного вдвойне приятен.

                Верховный прокурор желает

                в равнинном крае практику судейства

                поднять на должный уровень: исправить

                прома`шки, а злоупотребленья

                искоренить. Но цель моя проста:

                порассмотреть дела да поисправить.

                Я рад, коль недочёты на местах

                простимы.

Адам: Воистину, достоен восхищенья,

           ход мыслей благородный ваш.

           Но практика судебная стара,

           она от Карла Пятого досталась нам

           и в памяти смешалась извращённо.

           Мир, говорят ,становится умнее,

           я знаю, все читали Пуффендорфа*,

           но Хьюзум наш совсем-то невелик-

           и малою частицей разуменья

           село мирская мудрость осенила.

           Вы убедитесь скоро: по старинке

           живут селяне, но едва ль в делах

           найдёте след былого самодурства:

           темны они как , но практика- светла.

Вальтер: Действительно: нехватка предписаний.

                А коль избыток? должен быть порядок!

Адам: Да ,в сите их провеять! Прочь мякину!

Вальтер: Тот господин в сторонке- писарь?

Лихт: Да, писарь Лихт. На Троицу- семь лет

          как отслужил по части права.   

Адам(поднося стул): Присаживайтесь.

Вальтер: Да, охотно.

Адам: Вы из Холла явились к нам ,не так ли?

Вальтер: Всего две мили...Но откуда вам

                известно?

Адам: Ваш слуга...

Лихт: Откуда? Нам донёс селянин,

          из Холла он явился в Хьюзум.

Вальтер: Ах, селянин?

Адам: Случайный, да.

Вальтер: Ах! неприятный случай

               испортил моё рвение, бывает...

               Вас впечатлил он?

Адам: Боже сильный,

           как можно? Пфауль-судия

           арест домашний отбывая,

           смутился, истинный дурак...

           Повесился?

Вальтер: Усугубил тем дело:

               небрежностью казался непорядок-

               теперь он видится злоупотребленьем,

               закона грань переходящим...

               Сколь много ваших касс?

Адам: Служебных, пять.

Вальтер: Что! пять? Обескуражен я...Полны?

                Я вне себя! у вас четыре...

Адам: Простите!

           Включая ту, что предназначена

           для подтопленцев?

Вальтер: Да, с той. Но Рейн

               ещё не разливался. Пострадавших

               не наблюдалось...А скажите,

               сегодня ваш рабочий день?

Адам: Как бы...?

Вальтер: Что?

Лихт: Да, первый день в неделе.

Вальтер: Ах, значит, на лужке перед крыльцом

                толпа собравшаяся- это...

Адам: Может быть...

Лихт: Там собрались истцы.

Вальтер: Добро. Коль любо господам,

                я бы желал присутствовать в процессе.

                Велите заходить истцам: я упиваюсь

                судебной тяжбой. Видно, в Хьюзуме

                дела прескверны. А регистратуру

                и кассы опечатаю потом.

Адам: Как вам угодно...

           Эй, половой! Эй ты Ганфрида! 

......перевод с немецкого........................................Терджимана:)........................

* * * * *,..........................................................................................................!:)

Д в а д ц а т ь   ч е т в ё р т а я   с ц е н а ( п р о д о л ж е н и е- 4)

Мероэ: Но слишком!

Протоэ (нежно): Розы искололи

                           ему чело в порыве страсти вечной!

Верховная жрица: Ты удались!

Пентесилея:                          Но я желаю знать,

                    к т о   услужил мне столь безбожно!?

                    Вопрос не в том, живого кто сразил,

                    богов во имя наших многочтимых.

                    Муж пташкой упорхнул из рук моих.

                    Кто  д о б и в а л  его, я спрашиваю вас,

                    ответь мне напрямик, Протоэ!

Протоэ: Моя властительница, что-о?

Пентесилея:                  Пойми меня:

                     я не желаю знать, кто из груди

                     его похитил искру Прометея.

                     Я не желаю этого: каприз.

                     Условие дано: он мог сбежать.

                     Но кто, Протоэ, тихо затворил

                     все двери в храме алебастровом?

                     кто юноше вот этому, богов

                     подобию, отказывает долг воздать

                     любви бессмертной, мяснику подобный,

                     фальшив пред ликом смерти? отвечай!

Протоэ (Верховной жрице): Кто возразить неистовой осмелится?

Пентесилея: Ну, я услышу ваш ответ?

Мероэ:                                ...Моя царица,

             Облегчи твою скорбь, свой гнев пролей

             на нас: тебе  мы все покорны.

Пентесилея: Внимание! Сказали вы, что это я...

Верховная жрица (всхлипывая): А кто ещё, несчастная?...

Пентесилея: В одеждах белых адская княгиня,

                      осмелилась мне...?

Верховная жрица:             Диану призываю!

                               Оставь вне подозрений войско всё!

                               Стрела ему вонзилась в горло, только!

                               Но раненного, только он припал,

                               ты во греховной буре да со сворой...

                               ох, мои губы онемели в дрожи,

                               что сотворила...Нет, не вопрошай!

                               Позволь нам удалиться.

Пентесилея: Ты ,Протоэ,

                      поведай мне, что было дальше.

Протоэ: Не спрашивай, моя царица!

Пентесилея: Что! Я? Его?....собаками травила...?

                     Вот этими ладошками его...?

                     Устами этими, любовью что соча`тся...?

                     Служить готовыми ему.....его...?

                     Уста и руки заодно и вместе:

                     рот, ногти, зубы, и слюна....и кровь...?

Протоэ: Царица, о...!

Веховная жрица: Тебе, несчастной, горе!

Пентесилея: Нет, вы меня не убедили.

                     Я молнией, громами к вам взываю,

                     ору обеим вам: в ы   л ж ё т е !

Мероэ: Пусть убеждение её стоит

            горою каменною. Мы не те

            кому свернуть утёс.

Пентесилея: Почему

                      не защитился он?

Верховная жрица: Любил тебя,

                                неблагодарная! желая сдаться в плен,

                                приблизился к тебе, и оттого же

                                не отвечал ударом на удар!

                                Он с миром нежным шёл на поединок

                                желая за тобой последовать к венцу

                                в Темисциру. А ты...

Пентесилея: Да, да...

Верховная жрица: Ты растерзала...

Пентесилея: Я...его...?

Протоэ: О, моя царица!

Пентесилея: Или ,всё ж ,иная?

Мероэ: Чудовищная!

Пентесилея: Я до смерти его зацеловала?

Первая жрица: О, небо!

Пентесилея: Нет, ах, не зацеловала? Разорвала`?

Верховная жрица: Увы! Увы тебе! Хранись!

                                Пусть Полночь, что грядёт, тебя покроет!

Пентесилея: Так, значит,Провидение. Укус и поцелуй

                      хоть не рифмуются, но кто от сердца любит,

                      тот спутать их горазд. 

Мероэ: Ей помогите,

            боги вечные!

Протоэ (хватая Мероэ): Долой!

Пентесилея: О нет, останьтесь!

укутвшись покрывалом, опускается на колени перед носилками с трупом

                      Ты, прочих всех беднее, мне давался!

                      Я б поклялась Диане, но устами

                      дрожащими ведь не владею в гневе.

                      Но все ж тебе поведаю, от сердца:

                      ты мой любимый, первый и последний. Целует Ахиллеса

Верховная жрица: Ведите её прочь!

Мероэ: Что держит её здесь?

................перевод с немецкого....................Терджимана:)..........................

 

* * * * *,.................................................................................................................!:)

С е д ь м а я    с ц е н а

Входит сотница. Предыдущие.

Сотница: Достойнейшая, в стадии отсель

                отряд наш истекает кровью!

Веоховная жрица: Наш?! Где? Немыслимо!

Сотница: Там где Скамандр

                прогнулся. Ветер ,чуешь, сносит

                оружья лязг, храп лошадиный,

                кимвалов, барабанов рокот:

                войны агонию да стоны.

Верховная жрица: Кто сбегает на этот холм?

Девочки: Я! Я! (взбираются на холм)

Верховная жрица: Пентесилея? Нет!...Непостижимо!

                                Зачем, коль битва не отбушевала,

                                царица заказала праздник роз?

Сотница: Кому приказ дала Пентесилея?

Верховная жрица:  Мне! Мне!

Сотница: Когда?

Верховная жрица: Совсем недавно,

                                у этого вот обелиска стоя,

                                видала я , как следом за Пелидом

                                она метнулась, молнии подобна,

                                и на вопрос "к чему?" она кивнула:

                                "готовь цветы" вскричала, "видишь же!"

                                и мимо пронеслась ликуя:

                                "Пусть роз , святая ты,в достатке будет!"

Первая жрица (обращаясь к девочкам): Видали? Расскажите!  

Первая девочка (с вершины холма): Ничего!

                                                             Султана не видать: повсюду тени

                                                              несомых диким ветром облаков

                                                              над полем дальним. Лишь оравы

                                                              дерутся смерти ворогу желая.

Вторая жрица: Она прикрыть отход отряду сможет?

Первая жрица: Пожалуй.

Сотница:           Вам говорю, готова

                          она сойтись в Пелидом в схватке,

                          она и тот, под нею иноходец,

                          что на дыбы встаёт могуче.

                          Искрят глаза Пентесилеи.

                          Ликующий свободный возглас,

                          несущийся из уст что пламя,

                          вот да раздастся издалёка. 

Верховная жрица: Чего она добилась, видят боги?

                                Бойцов из тысячи осталось сколь?

                                А беглых, что в лесах окрестных стонут,

                                в полон возьмут ли скоро амазонки?

Сотница: К о г о  нам окружить ещё осталось?

Девочка (с холма):  Боги!

Первая жрица: Что там? рассеялись облаки?

Сотница: ...нам окружить к о г о ?...

Пеовая девочка: Смотрите: вот, скрозь облачный прорыв

                              стремится Солнце жарким светоливнем

                              на шлем пелида ярко ниспадая!

Верховная жрица: На чей?

Пеовая девочка: Его, сказала! Чей ещё?

                             На хо`лме. озарён, стоит Ахилл.

                             Сияют сталью конь баской и всадник:

                             сапфир и хризолит ничто пред ними!

                             Луга сочны, пестры, цветущи

                             угнетены ночными облаками.

                             нет ничего тьмы непроглядной кроме,

                             лишь он вдали, е д и н с т в е н н ы й, сияет!

 Верховная жрица: Что там облаки да Пелид под ними?

                                 Достаточно марсиде показаться-

                                 и битва ею прогремит сполна!

обращается к одной из амазонок 

                                 Беги скорее, Арсиноя , к ней

                                 да передай во имя Артемиды:

                                 Марс да невестам явится своим.

                                 Во имя бога нашего, приказ ей:

                                 с венками в храм родной поворотиться,

                                 да непременно праздник освятить!

в сторону

                                 Что за безумье тут наговорило?

Первая жрица:  Эй, дети! Вам не видать царицу?

Первая девочка: Вот! вот! Сияет поле: там она!

Первая жрица: И с нею что?...

Первая девочка: Она ведёт порядок!

                             Смотрите: в и`скрящей кольчуге

                             ах! танец боевой и страстный

                             вершит царица! Солнце ей целует

                             макушку шлема взглядом провожая.

                             Она могла б взлететь на небо,

                             и унестить за запад с облаками,

                             когда б не сдерживала иноходца!

Верховная жрица (Полковнице) :  И нет средь девушек одной подруги

                                                         дабы её , царицу, остеречь?

.......перевод с немецкого.....................Терджимана:)..........

продолжение сцены следует

* * * * *,поздравляю с Новым Годом, желаю всего самого................................................!:)

ДЕМОН

В миг ,который миръ тебе откроет,

планет собрание приветит Солнце-

их сонм тебе пожалует дорогу:

ты впредь и д т и обязан по закону.

Не должно тебе впредь себя избегнуть,

так молвили пророчицы- сибиллы:

изыск и воля изменить бессильны

чекан, которому дано развиться.

Со дня ,как звёзд великих сочетанье

закон дало младенцу в колыбели,

за мигом миг твоё существованье

течёт по руслу к прирождённой цели.

Себя избегнуть- тщетное старанье;

об этом нам ещё сивиллы пели.

Всему наперекор навек сохранен

живой чекан, природой отчеканен.

( Здеси и далее: курсивом набраны переводы с немецкого С.Аверинцева, 1972 год)

.

СЛУЧАЙ

Границы строгие всё ж обойдёт удачно

трюкач, твой спутник тайный совратитель,

соглядатай и незаметный стряпчий:

вам суждено в д в о ё м  с судьбой судиться

и всякий раз по-новому иначить,

в  о д н и  одежды наново рядиться.

Меж тем года тихонько круг замкнули,

заправили светильник ....и уснули.

Всё разомкнёт, со всякой гранью сладит

стихия перемен ,без долгих споров

упрямую своеобычность сгладит,-

и ты к другим приноровляешь норов.

Так жизнь тебя приманит и привадит-

весь этот вздор не стоит разговоров.

Но между тем, глядишь- пора приспела:

готов светильник -за огнём лишь дело.

.

ЭРОС

Не минет,о! стремится долу с неба,

куда забрёл из древней темноты,

парит сюда на кры`лах нежно-белых

с весной погожей равной широты,

умчится вдаль- вернётся: он умеет;

опасен, сладок-да! Но не постыл.

Иной взлетит различиям в угоду,

но Одному отдастся благородный.

Л Ю Б О В Ь

Вот он, огонь! Из древних бездн возреяв,

пернатой бурею спешит ниспасть

легчайший гость слепящих Эмпиреев,

весною веет и лелеет страсть,

покой души во всех ветрах развеяв:

то жар. то хлад, то радость, то напасть.

Во тьме стихий иной себя забудет,

но лучший верен личному пребудет.

.

НЕИЗБЕЖНОСТЬ

И снова -непреклонных зорь веленье

закон диктует. Вся-та наша воля-

порывы лишь: их время перемелет;

перед Законом Своеволье смолкнет;

от прихотей освободится сердце-

и обретётся Произвол в Законе.

Годами тщимся приручить свободу

в стремнине той, что стискивают годы.

Меж тем созвездий вечное веленье

неотменяемо: не в нашей воле

самим определять своё воленье;

суровый долг дарован светлой доле.

Утихнет сердца вольное волненье,

и произвол смирится поневоле.

Свобода- сон. В своём движенье годы

тесней сдвигают грани небосвода.

.

НАДЕЖДА

Пускай границы обозначат стены-

высокие ворота отворятся,

окаменелые с веками, немы!

Знаменье долгожданное нагрянет

грозою ,ливнями, туманной пеной,

подхватит нас потоками, потянет.

Вы ждёте Той, кто сносит перепоны:

удар крыла- и попрощайся с зоной.

Что ж! Пусть стоит железная твердыня,

предел порывов, древний страж насилья!

Чу- дрогнули засовы- благостыня

повеяла- взлетает без усилья

над пеленою мглистою богиня

и нас возносит, нам дарует крылья.

Мы с ней наш путь сквозь все свершаем зоны:

удар крыла- и позади эоны!

.

......перевод с немецкого ....................Терджимана:)....................